Цезарь: Крещение кровью
Шрифт:
— Он в больнице. Четвертые сутки в реанимации.
— Что?! Что с ним? — Она судорожно вцепилась в его рукав.
— Да не ори ты так, — он досадливо поморщился. — Жить будет. Перетравились они всей бригадой. Поехали в кабак, в эту, как ее, «Синюю розу» на Каховке, и отравились. Они еще вовремя спохватились, да и то потому, что Сашка со своей язвой быстро отреагировал. У него кровь горлом
Пошла, его в больницу повезли, а по дороге еще восемь человек свалилось. Сашку сразу в реанимацию — он без сознания был, — остальным кишки промыли и по обычным отделениям рассовали. Пятнадцать человек госпитализировали. «Синюю розу» закрыли
— Откуда ты это знаешь?
— Мне Мишка, брат его, звонил. Вчера. Говорит, через неделю всех выпишут. Ну, Сашка-то задержится — ему весь желудок разъело.
Нельзя сказать, чтобы Таня успокоилась. Вот как бывает — не успели расстаться, и он едва не погиб. И тут же Таня насторожилась: как он мог оказаться в кабаке, если собирался в другой город? Он и в обычной ситуации почти не пил, тем более — водку. Он ее терпеть не мог. А перед выездами вообще не пил никогда и своим людям запрещал. Это их правило Таня знала хорошо, она не раз об этом слышала.
Видимо, Толик по каким-то причинам врал. Чтобы проверить это предположение, Таня после третьей пары спросила у него, в какой больнице лежит Сашка. Без малейшего смущения Толик ответил, что не имеет понятия, — а зачем ему это знать, если в реанимацию посетителей не пускают?
Неугомонная Таня, вернувшись домой, взяла телефонный справочник и принялась обзванивать больницы. Занятие это оказалось гораздо более длительным, чем она рассчи-тывала, и к одиннадцати часам она обзвонила вс. его двадцать московских больниц. На всякий случай позвонила Соколову, но его не было дома — об этом крайне сухо и неприязненно сообщила девушка Соколова. Таня стала объяснять, что она разыскивает не столько Михаила, сколько Сашку. В трубке некоторое время слышалось только гуканье ребенка, которого Ирина держала на руках (они не были женаты, но прошлым летом у них родился сын Славка, и они жили вместе), а затем она зло ответила: «Я не справочное бюро». И положила трубку. Таня больше ей не звонила.
На следующий день она не поехала в институт, с самого утра методично обзванивая больницы. Как она и подозревала, ни в одной из них такого пациента не оказалось. Были однофамильцы, были люди с похожими фамилиями, но Сашки Матвеева среди них не нашлось. «Ну, Васин...» Таня еле сдерживала гнев. Зачем, спрашивается, он врал, да еще и так нахально? Однако стало ясно, что с Сашкой произошло что-то неладное. Таня заметалась, придумывая способ срочно узнать правду. Попробовать выследить кого-нибудь из Сашкиной команды? Не годится. Во-первых, она обещала не делать этого, во-вторых, могло оказаться и так, что Сашка сам — из соображений «производственной необхо-димости» — ввел Васина в заблуждение, и Таня, начав слишком рьяные поиски, рискует нарушить его планы.
Ее раздумья прервал телефонный звонок. Она мгновенно, схватила трубку, с отчаянной надеждой спросила:
— Да?
Нет, ее надеждам не было суждено оправдаться.
— Привет, Тань. Это Толик Васин. Ты чего сегодня прогуляла?
Его радостный тон вызывал у Тани настоящее отвращение.
— Не прогуляла, а всего лишь плохо себя чувствую.
— Понятно. К понедельнику оклемаешься?
— Не знаю. А что?
— Меня попросили кое-что передать тебе.
— Что? — Танины надежды возродились.
— Мне вчера вечером Соколов
— Не может быть! Я звонила туда, там нет Матвеева!
— Все правильно. В приемном покое документы перепутали, и он под другой фамилией лежит. Но он там, и Соколов там же, я разговаривал с ним. Сашка пришел в себя, но слаб, как котенок, даже голову от подушки оторвать не может — много крови потерял. Говорить тоже не может — ему зондом все горло ободрали. Только глазами хлопает. Его через неделю уже в обычное отделение из реанимации переведут. А Соколова выписывают в понедельник. Он тебе записку написал, просил передать.
Таня тихо плакала, сидя у телефона. Угораздило же ее влюбиться в рэкетира, и был бы он просто рэкетиром, так ведь Сашка, которого она помнила еще курносым мальчишкой, Сашка, чьи глаза всегда были наивно-честными, оказался лидером ясеневской группировки.
Лежит себе в больнице, а она что только не передумала за эти несколько дней! То ей казалось, что его арестовали, то — что убили. И так будет продолжаться до конца жизни: он будет уезжать, а она — сходить с ума от беспокойства. Странно, до откровенного объяснения между ними она так не нервничала. Может быть, потому, что раньше не пред-ставляла себе отчетливо всех опасностей, которыми была наполнена его жизнь. А с другой стороны, ей даже немного нравилось это волнение — ей есть за кого переживать. А какое наслаждение приносят встречи после всех тревог и страхов!
В субботу с самого утра она занялась уборкой. Наверное, еще ни разу она не выполняла эти нехитрые обязанности с таким рвением. Она стремилась ни на секунду не оставаться без дела, ветром носилась по квартире, не позволяя себе даже передышки. Мать, понаблюдав за ней, подошла, когда Таня стирала белье, как бы между прочим заметила:
— Что-то Саша перестал звонить. То телефон обрывал, то пропал.
— Он в больнице, — откликнулась Таня.
— Как же это его угораздило? — недоверчиво спросила мать. — А почему ты его не навещаешь?
— А к нему не пускают. Вот когда его переведут из реанимации в обычное отделение, тогда поеду.
— Он в реанимации?
— Ага. Отравился чем-то, а у него язва желудка - одну операцию уже перенес. Четверо суток без сознания был, только вчера в себя пришел. Еле откачали.
— Интересные вещи ты говоришь. Он не похож на язвенника. По-моему, уж чем-чем, а здоровьем его Бог не обидел. Скажешь тоже — язва. — Мать насмешливо фыркнула. — Была бы незалеченная язва, он бы на строжайшей диете сидел, и никаких занятий спортом. И в больнице бы минимум раз в год по два месяца валялся. А он ест все подряд — и на боли, заметь, не жалуется — в том числе и острую пищу, от которой любой язвенник загнулся бы. И со спортом в большой дружбе. Чем он занимается? Карате, кажется? И разряд имеет?
— Рукопашным боем, — раздраженно ответила Таня.
Сашка не нравился ее матери, и Таня бесилась, когда
Мать начинала копаться в его недостатках и придираться к словам, выискивая ложь.
— Рукопашным боем, — задумчиво повторила мать. — Стало быть, уличную драку возвели в статус вида спорта. Танечка, ты хоть раз задумывалась, куда наносят удары в драке? Многие удары нацелены в живот. С язвой желудка один удар средней силы сделал бы его безнадежным инвалидом.
— Послушай, мам, ну какая тебе разница, чем он болен и в чем это выражается?