Цезарь: Крещение кровью
Шрифт:
Витька покинул свое кресло, сидел рядом, гладил ее по руке и обеспокоенно спрашивал: «Тань, ты че?» Знал бы он, ЧТО сказал, понимал бы он, КЕМ был Сашка для Тани.,. Витька выскочил, через некоторое время вернулся с флакончиком валерьянки и стаканом воды, накапал.
— Танюш, на, выпей.
— Не надо, — отказывалась она. Зачем ей успокаиваться, если случилось худшее?
— Танечка, я тебя очень прошу, выпей! — Витька сам чуть не плакал, суетился вокруг нее, уговаривал.
Устав от его просьб, она сдалась. Витька сидел расстроенный и старался не смотреть ей в глаза.
— Тань, прости, я не думал... Блин, я не знал, что ты так к нему относишься... Я-то думал...
— Прекрати. Ты здесь ни при чем. Не ты же его убил. — Она помолчала, потом тихо спросила: — Как?
— Точно никто не знает. Мне мент знакомый
Боже, как все это жутко... И как похоже на Сашку — он вечно был замешан во всех мыслимых интригах. Он был слишком молод для того, чтобы с ним считались, и его признавали только тогда, когда он наносил неожиданный удар. Ему приходилось нагло плевать на все законы и понятия, на всякую субординацию (если этот термин приме
Ним к криминалу) — хотя бы для того, чтобы его заметили. И вот — не только заметили, но и на мушку взяли... И выстрелили... Невольно Таня представила его себе — окро-вавленный, он упал на ступеньки, а убийца все стрелял и стрелял... Она содрогнулась, в горле встал плотный комок. И, чтобы как-то отвлечь свое воображение от страшной картины, она выдавила из себя:
— Ты-то как?
— Да я-то нормально. Вот, на работу устроился... Программистом...
Он отвечал машинально, совершенно удрученный Та - ниной реакцией. Он не собирался причинить ей боль и теперь чувствовал себя едва ли не виновником гибели Саш-ки. Сникнув окончательно, он скомканно и торопливо распрощался и ушел.
Таня впала в прострацию. Что-то вокруг происходило, она это видела, как-то участвовала в этом, но ничего не понимала. После Витькиного ухода в комнату заглянула мать, села рядом, обняла, начала говорить что-то ласковое. Таня, кажется, даже отвечала — невпопад и какую-то ерунду. Мать пыталась вытянуть из нее, что произошло, и этот вопрос был единственным, четко дошедшим до сознания девушки. Неестественно ровно она сказала: «Сашка умер». Потом вспомнила, какие наставления он ей давал — правду о нем нельзя выдавать даже после его смерти, — и на всякий случай добавила: «В больнице». Мать заплакала, но она жалела не его, а свою дочь. Она просила прощения, почему-то считала себя виноватой за сцену накануне. Таня кивала, говорила ничего не значащие слова. Ей хотелось, чтобы ее оставили одну, в покое, чтобы никто не лез к ней, не пытался разделить ее горе.
Что значила ее ссора с матерью по сравнению со смертью Сашки? Все бывает, говорила и думала Таня. Поссорились из-за пустяка, это ерунда. Все бывает. Только мертвые не воскресают. Это всегда так — утром видишь человека, смотришь в его глаза, потом говоришь: «До встречи». А через несколько часов его нет. Как это — нет? Ведь только что был, только что смеялся, только что ты целовалась с ним, и сразу — пустота. Будто и не было его вовсе. Утром сидел на лекциях, забавно царапал что-то левой рукой в тетрадке, поддразнивая, показывал язык Васину, а вечером
Уже лежал на лестничной площадке. Утром строил
Таня вспоминала, как он смеялся... Он вечно все делал на ходу, вечно был страшно занят, вечно разрывался на части между своими проблемами. Сколько раз бывало, что она уговорит его сходить куда-нибудь вечером, а когда они спускаются из аудитории в раздевалку, то там их уже ждет Сашкин приятель Валера, глядит на него невинно-вопро - шающим взглядом. «Извини, Танюша, сегодня ничего не получится», — говорит Матвеев... Дело превыше всего — это было основное правило его жизни.
Он ничего не боялся; Таня много раз видела, как он и Васин устраивали турниры в спортзале, это было очень красиво и совсем не похоже на бой — диковинный танец, и только. А потом к ней недалеко от его дома прицепилась компания придурков, хотели куда-то затащить, и Таня увидела его другим — таким, каким он был в деле. Он, и с ним еще трое его ребят, заметили ее издали, подбежали, и на их; лицах ясно было написано желание не разогнать, а убить тех подонков. И танец стал поединком; Таня помнила, как она удивилась, — Сашка выбросил руку вперед, кулак едва коснулся груди парня, державшего ее за волосы, и парень рухнул на колени. Кто-то выстрелил, а у Валеры в руке блеснула финка. Таня впервые увидела, как человек получает удар ножом. Валера сделал движение плечом, парень шагнул к нему... Блеск ледяных прищуренных глаз, неприятный хлюпающий звук, будто хлопнули ладонью по поверхности вязкой жидкости, и нож по рукоятку ушел под ребра... Валера с усилием выдернул лезвие, кровь была не красная, как у раненых в фильмах, а черная, густая, как сироп. Парень упал, а Сашка сквозь зубы процедил: «8еЬг §иЬ... Таня только потом узнала что приставшие к ней идиоты были бандитами и наркоманами. Настолько страшными, что брали их менты вместе с мафией.
Мафия. Красивое слово. И Сашка тоже был очень красивым. Красивым до жути, жестоким и ласковым, фанатично преданным делу и нежным... Как такие немыслимые противоположности уживались в кем, непонятно. Будто не один это был человек, а два. Два в одном, он совмещал в себе все достоинства и все пороки людские. «Они еще на
Хлебаются горя с ним, — сказал о нем один человек. — Они еще наплачутся. Когда-то они измывались над ним, он еще поломает им хребты». Кто были эти «они», Таня так никогда и не узнала. Может быть, это те, кто подослал к нему убийц. Может, «они» — это был весь мир. Сказать точно мог только Сашка.
Она старалась представить его таким, каким он бывал в лучшие моменты жизни, но помимо воли перед глазами вставала другая картина, которой она не видела, но которая прочно завладела ее воображением. Вот приезжает лифт, Сашка выходит, звеня ключами. А по лестнице медленно поднимается убийца — бесшумно, пистолет на изготовку, палец на спусковом крючке... Сашка открывает замок на внешней двери, и в этот момент — грохот, боль, кровь. Он сползает по стене вниз, судорожно вцепившись длинными пальцами в косяк двери, будто пытаясь устоять, и уже понимает — это смерть... Распростертое тело, черные волосы, слипшиеся от крови, и уходит по капле жизнь. Равнодушные руки переворачивают мертвое тело, чей-то голос говорит: «Готов», а скрывшийся бесследно киллер шепчет «Ше11 допе» и мысленно прикидывает, как он рас-порядится деньгами, полученными за убийство. Чьи-то руки выворачивают наизнанку карманы убитого в поисках документов...
Телефонный звонок. Сначала Таня подумала — показалось. Оторвала голову от подушки, прислушалась. Второй звонок в тишине спящей квартиры прозвучал требовательно и нахально. Таня подскочила к аппарату, сняла трубку: - Да?
Молчание.
— Я слушаю вас.
Тишина. Слова тонут, как в тумане.
— Я внимательно вас слушаю, — зло повторила Таня.
Ноль внимания. Будто там ее не слышали.
— Не надо хулиганить по ночам, — сказала Таня и повесила трубку.
Наверное, ничего более глупого сказать было нельзя, мимоходом подумала она. На всякий случай постояла у телефона — может, шутники не угомонились, еще разок по-звонят? Звонков не было; поежившись — в коридоре сквозило, — Таня отправилась в постель. Посмотрела на часы — без десяти два ночи. И замерла — «немой» звонок в то же время, что и прошлой ночью. Ей стало немного не по себе, в голову почему-то полезли нехорошие мысли. А что, если убийцы считают ее опасной свидетельницей и начали охоту за ней?