Цезарь: Крещение кровью

Морозов Владислав

Он смотрел на нее с нескрываемым сожалением, затем горько усмехнулся и устало сказал:

— Мои условия ты знаешь. Но соглашаться не советую — ты потом, не сейчас, а через год или два, будешь раскаиваться.

Таня оперлась руками о стол, наклонилась над ним.

— Позволю себе не прислушаться к твоим советам. Но сначала я хотела бы знать — раз уж мы начали торговаться, — что я получу в обмен на соблюдение твоих условий. — Она говорила отрывисто, еле сдерживая раздражение.

— Все, что я делаю, я делаю на совесть, — флегматично отозвался он. — На данный момент могу обещать только это. Ну и, конечно, я нигде не буду хвастаться. О том, что я был

у тебя, не узнает никто, если ты сама не проболтаешься. Кстати, мои условия распространяются и на меня — не только ты, но и я ничего не могу требовать. Мы оба не имеем никаких прав друг на друга. — Он поднял на нее

Глаза. — Тебя еще не отпугнуло мое рассудочное отношение к таким вещам?

— Представь себе — нет.

— Хорошо. Пусть будет так. — Он достал из заднего кармана джинсов квадратную упаковку из серебристой фольги. — Вот.

Когда она поняла, что держит в руках то самое «аптечное средство импортного производства», то залилась краской и хотела отказаться от своего решения, а еще лучше — влепить ему пощечину за его оскорбительную прагматичность. Но не сделала этого, подумав, что скоропалительное отступление будет выглядеть просто глупо. К тому же под лежачий камень вода не течет, а так хоть была надежда разубедить его, разбудить от ледяного сна.

Недовольно хмыкнув, она ушла в свою комнату. Положила упаковку на столик у маленького ночника, разобрала постель. Выпрямилась и замерла: бесшумно подобравшись сзади, он положил ладони на ее плечи, слегка сжал пальцы. На мгновение Таня ощутила прикосновение его волос к своей щеке, когда он наклонился, покрывая поцелуями ее шею. Он был удивительно нежен, это шло вразрез с его сухим отношением к любви, и Таня предпочла верить своим представлениям о нем, а не его словам.

Она приникла к нему, слабея от ласк; он целовал ее, закрыв глаза, его руки жгли кожу даже через одежду. Как-то незаметно он раздел ее, подтолкнул к постели...

Он все делал не так, как прежние ее возлюбленные, и эта новизна была великолепна. Он сводил ее с ума, она забыла обо всем, она жила только его жгучими ласками. Покусывая губы, она еле сдерживала рвущийся наружу крик, она была без сил и почти счастлива. Но... Четверть двенадцатого он поднялся, подобрал с пола свою одежду и ушел в ванную. Накинув халатик, Таня вышла из кометы проводить его.

Из ванной он вернулся такой же безразличный, как и несколько часов назад. Таня опешила, не поверив своим глазам, но факт оставался фактом — они оставались чужими друг другу людьми...

Сидя на подоконнике в неосвещенной кухне, Таня тихо плакала. Этот человек на самом деле не имел души, и он вовсе не преувеличивал, говоря, что он — один холодный

Разум. А она, наверное, уже никогда не забудет эти часы наедине с ним, она не разлюбила, даже узнав его. Она едва слышно всхлипывала, глядя за окно, в темноту. Где-то там шел совсем молодой человек, подставив черноволосую голову так любимому им падающему снегу...

Глава 2

РОЖДЕНИЕ ЦЕЗАРЯ.

«ОРЛЯТА УЧАТСЯ ЛЕТАТЬ»

24 мая 1988 года, 17.30

СССР, Москва, Беляево, ул. Миклухо-Маклая

За окном безумствовал май. Окончательно проснувшаяся природа напоминала людям, что настала самая пора для любви, для счастья, для цветения. А Сергей Иванович Маронко, в определенных кругах более известный как Ученый, был в бешенстве.

Стоя одной ногой в могиле, не в силах противостоять сталкивавшей его туда болезни, он напоследок решил сделать хотя бы одно доброе дело. Взял на

работу двух парней с улицы. У обоих не было ни дома, ни семьи, оба в глаза своих отцов не видели... Маронко отнесся к ним так, как, по его мнению, должен был отнестись дальновидный начальник, желающий получить преданных помощников. Не более того. Ребята оказались достаточно умны, чтобы понять: им было на роду написано гнить на свалке и стать отбросами общества, и шанс встать на ноги и вырасти толковыми людьми дается лишь единожды. Работали они отлично; ра нее, еще во времена подпольных цехов, Маронко часто привлекал молодых ребят для исполнения мелких поручений и каждый раз быстро отказывался от их услуг за ненадежностью. На этих он мог положиться всецело, они в свой шанс вцепились мертвой хваткой. Пожалуй, хоть и называли их щенками, но похожи они были на волчат — такие же непримиримые, диковатые, недоверчивые. Верили только Маронко, а в остальных видели врагов.

Но все пошло не так, как он планировал. Попривыкнув к новой жизни, освоившись, ребята перестали видеть в Маронко только заботливого начальника. Началось все с

Миши, оно и понятно: детдомовские воспитанники, даже перешагнув порог юности, норовят увидеть отца или мать в любом взрослом, принявшем участие в их судьбе. За ним и Сашка потянулся. Сначала он удивлялся, когда парни нахально требовали у него совета, какой обычно просят у отца, но потом и он...

Он долго не признавался себе в этом, но и он привязался к ним. Судьба обделила его — двенадцать лет лесоповала отняли у него не только лучшие годы жизни, но и надежду иметь когда-нибудь собственных детей: сказались-таки жестокие простуды. А семью иметь хотелось.

Его друг Василий, молодой бесшабашный парень, предчувствуя смерть и зная, что Сергей любит его жену, написал письмо, в котором поручал семью Маронко. Через не-сколько дней после получения этого сумбурного послания стало известно, что Василий разбился на полигоне... Он рад был бы выполнить просьбу-завещание, он заботился об Анне и Светке, но его семьей, настоящей семьей, они не стали бы: Светка никогда не отнеслась бы к Маронко, как к отцу, и глупо было бы винить ее в этом — Василия она боготворила.

Ребята с самого начала значили для него больше, чем просто работники. Он занимался не только их профессиональным обучением, но и досугом, хотя эта сторона их жизни его интересовать не должна была. Удивительно, но они сочли его «условия работы» абсолютно правильными и единственно возможными. Должно быть, потому, что они больше походили на суровое отцовское воспитание. В конце концов и Маронко признал существующий факт. Да, привязался, да, они увидели в нем отца. Может, оно и к лучшему. Ему оставалось только взяться за них всерьез. А они... Умные, сильные, здоровые — любой отец гордился бы такими сыновьями.

Он сделал все для того, чтобы парни не пошли по его стопам. Сам преступник, он менее всего хотел для них такой же ненадежной судьбы, тайной жизни и угрозы тюремного заключения. Он дал им возможность хорошо зарабатывать — во-первых, чтобы приучить к честному труду, во-вторых, чтобы у них не возникало острой потребности в деньгах — одной из основных причин, толкающей молодежь на преступление. Он помог им получить образова

Ние — во-первых, чтобы они стали самостоятельными и уважаемыми людьми, во-вторых, чтобы они думали об учебе, а не о криминале. Придумав насыщенный распорядок дня, он предельно загрузил их — во-первых, чтобы у них были разносторонние интересы и занятия, во-вторых, чтобы у них не оставалось времени ни на что другое.