Цезарь: Крещение кровью
Шрифт:
Артур достал сигару, остальные восприняли этот жест
Как разрешение курить. Забравшись на подоконник, Саша курил, молча ожидая дальнейших действий. Маронко спокойно сказал:
— Я согласен с Артуром в том, что такое решение очень выгодно для Организации. Мы будем считаться разгромленными. Это даст нам возможность списать со счетов многие дела, развяжет руки и позволит выиграть время, необходимое для реорганизации. Мы сможем уйти в тень, сохранив наши ресурсы. Мы введем в заблуждение не только правоохранительные органы, но и всех наших конкурентов, поставив их на видное место и прикрывшись ими. У нас будет очень много возможностей. Но цена этому — жизнь очень способного человека, не виновного в ошибке Алексея. Я не имею никакого права даже советовать Артуру поступить так. И моего желания или нежелания
На этот раз голосование начали с младшего.
— Против.
— Шура?
— Согласен с Цезарем. Я лучше сам поеду к Генпрокурору и положу ему на стол мешок денег всего лишь за отсутствие «вышек» по ходу процесса и прекращение розыска лидера.
— Борис?
Саша замер. От решения Хромого зависело все, поскольку голос Артура засчитывался за два — доброволец. Хромой покачал головой:
— Против. У меня контрпредложение: дождаться результатов баллистической экспертизы и продвинуть вариант Цезаря. Или найти добровольца из числа задержанных. Фанатики есть везде, а его семья до третьего колена в золоте купалась бы, я сам об этом позаботился бы. А Артура поставить на место Аспиранта. Я не думаю, что обмен Артура на Аспиранта будет равноценным, тем более что Аспирант в лучшем случае пятнадцать лет получит — у него РЦЦ пойдет.
— Вы, по-моему, не поняли одного, — страдальчески скривился Артур. — Ситуация гораздо хуже. Речь идет не об Алексее, он свое получит в любом случае. За упущенные нами сутки Петровка ударно поработала. Речь идет о том,
Кому сдаваться — мне или Сергею? Или кому-то из вас? Люди рангом ниже попросту не сумеют убедительно сыграть роль лидера. И дело не в том, что мне жизнь надоела. Дело в том, что я лучше остальных отвечаю всем требованиям. Вы сами подумайте: теоретически выкрутиться может только тот, у кого нет судимости, если вы уж так против смертей. И тогда из нас пятерых сразу отпадают кандидатуры Сергея с его двенадцатью годами за убийство — это верный расстрел — и Шура с его сроком за бандитизм. Остаются Борис, Саша и я. Борису с его угоном РЦД не грозит, но он нужен здесь. В лидерство Саши никто не поверит, он слишком молод. Я. Я по рангу ниже вас всех, особого влияния на деятельность Организации не оказываю, с моими обязанностями легко справится мой заместитель. А Сергею мы не можем позволить светиться хотя бы потому, что он настоящий лидер.
На его монолог не ответил никто. Повинуясь знаку Ма - ронко, Слон достал из шкафчика еще три бокала; сидя на подоконнике, Саша думал, что Артур в чем-то прав. И, не будь такой поворот событий связан с его гибелью, Саша проголосовал бы «за». Мало того, он ловил себя на мысли, что на месте Артура поступил бы аналогично.
Он понимал его, да и все понимали. Они все были мужиками, смерти не боялся никто, и «кодекс чести», в котором говорится, что лидера сдавать нельзя ни при каких условиях, существовал для всех. А смерть... Ее видели все, и все имели достаточно мужества, чтобы сохранять достоинство перед ее лицом. В конце концов, они все почти такие же фанатики, они постоянно рискуют в той же мере. Какая разница, быть расстрелянным по приговору суда или погибнуть в перестрелке с чеченцами? Между своими в случае добровольной жертвы, как у Артура, почета даже больше будет, а это тоже кое-что значит.
Из-за чего они ежедневно подставляются? Из-за денег? Чушь. Из-за денег рискуют боевики, а у любого бригадира второго ранга, не говоря о первом, денег на всю жизнь с лихвой хватит. Власть? Да, безусловно. Но там, где власть, обязательно есть и государство. Государство — это ведь не страна. Страна — это территория, а государство — это люди, подчиняющиеся определенным законам. И нет особой разницы, на чем основаны эти законы — на римском праве
Или блатных «понятиях». Артур прав, они сами не заметили, как создали государственную машину, пусть и альтернативную законной, но основанную на тех же принципах управления людьми. Все законы основаны на какой-то идее, а где идея, там и ее фанатики. Только в законном государстве они называются патриотами, а у них... Какая разница, как они будут называться у них? Суть от этого не меняется. И нет такого государства, которое сумело бы запретить своим фанатикам приносить себя в жертву ради него, мало того — это считается честью...
Это
— Стоп, — сказал он больше самому себе. — А если использовать другой вариант? Предположим, Артур сдается. Я не сомневаюсь, что ему поверят — он умеет убеждать. Но мы не станем списывать на него не только убийства — вообще ничего. Против него лично не будет никаких улик, кроме сфабрикованных нами же. должны же его за что-то арестовать. Сначала мы убедим следствие, что Артур невиновен в том, за что его взяли, а после начнем всячески мешать следствию относительно других наших. И получится, что Артур действительно наш лидер, но улик против него нет, так что его не то что расстрелять — сажать не за что. Нет, посадят обязательно, но не так надолго.
— Мой план немного отличается, — сказал Маронко. — Пусть он идет под следствие. Тот из отряда Алексея, кому терять нечего, берет на себя основную тяжесть последней перестрелки — остальные дела доказать намного сложнее, и мы не позволим, чтобы удалось расследовать хоть одно из наших старых дел. Пока идет следствие, мы находим подход к ближайшему окружению Генпрокурора и предлагаем компромисс: они судят Артура и всю компанию со всем подобающим такому событию шумом, выносят им такой приговор, какой им заблагорассудится, после чего все осужденные пишут кассационные жалобы, и им тихо, при закрытых дверях, смягчают приговор. Но это большой риск: бюрократы в аппарате Генпрокурора могут заупрямиться, а без них не отменишь «вышки».
— Смотря сколько им заплатить, — заметил Слон.
— Да сколько ни плати, — встрял Хромой. — Шура, если их не та муха укусит, они от миллиарда откажутся. Я с этим столкнулся, когда моих людей Лысый подставил. Вспомни Муравича. — (Имя этого судьи не только в Организации, но и во всей криминальной Москве стало символом необъяснимого упрямства). — А кстати, его кто-то из наших ликвидировал или сторонние?
— Борис, слишком много знать — вредно для здоровья, — назидательно сказал Артур. — Нет его — и спи себе спокойно. Вернемся ко мне. Я считаю, что мне необходимо сдаться хотя бы потому, что это развяжет вам руки. А далее — я играю свою игру, вы — свою. Удастся ваш план — значит, я из тюрьмы выйду на пенсию либо займусь обучением молодежи. Нет — значит, судьба у меня такая. Смотрите на вещи проще, в конце концов. Я не незаменимый. И уж лучше пойду под расстрел, чем погибну так, как Пеликан. — Он презрительно фыркнул. — Быть зарезанным скальпелем, да еще и неопытным грабителем... Если и умирать, то так, чтобы на том свете со стыда не сгореть и чтобы никто зубы не скалил над твоим трупом.
Саша отвернулся, скрывая невольную улыбку. Хорошее выражение, можно понимать его по-всякому. Особенно если вспомнить его собственную привычку именно скалиться, только не над трупом, а за секунду до того, как человек погибает.
— Итак, к чему же мы пришли? Подытожив все, что вы предложили, мы получили примерно такой сценарий. Артур сдается практически невиновным, кто-то берет на себя основную тяжесть, мы мешаем следствию, находим всем лучших адвокатов, добиваемся смягчения возможно большего числа приговоров. Какие возражения?
— Оставим как рабочий, — сказал Хромой. — Артуру не завтра идти, ему еще легенду надо приготовить, всех, кто за решеткой, оповестить не помешает, чтоб в показаниях разногласий не было. Это месяц или два.
— Еще один вопрос. Добровольцы, — сказал Слон. — Артуру команду собрать надо, и по Москве подобающий сплетняк пустить не лишним будет, чтобы все честь по чести выглядело. А то мы скажем, что разбиты, а осведомители скажут — ничего подобного.
– Добровольцы, - задумчиво протянул Маронко. — Н-да... Узнайте, кто не слишком рвется всю жизнь быть связанным с нами. Это законный повод уйти на «пенсию». От добровольцев требуется играть роли личной охраны, «шестерок», посредников, то есть серьезных наказаний не предвидится. Смотрите внимательно, чтобы никто из них не находился в розыске. И не берите молодежь. Во-первых, они ошибок наделают, во-вторых, они нам здесь понадобятся. Где-то от тридцати до сорока лет. За семьи и будущее они могут не волноваться.