Цезарь: Крещение кровью
Шрифт:
Извиняться перед «зверьками» после того, как они убедились в твоей силе, нельзя — не поймут и решат, что ты их боишься. Это правило Алексей уяснил давно. Поэтому он, не дожидаясь, пока «хорек» очухается, надвинулся на оставшегося без поддержки «Ахмега».
— Твой товарищ хотел меня ударить. Ни за что. А ты ему не мешал. Ты говорил, у тебя три брата? А вот мои братья. Давай, зови свой аул, будем разбираться, кто кому сколько должен. Что молчишь? Не хочешь звать аул? Тогда
Засунь свой поганый язык в задницу
«Ахмет» отошел на несколько шагов, обернулся, выплюнул какое-то свое ругательство. Алексей поднял дрожащую и всхлипывающую девчонку, повел к выходу со стоянки. В спину ему донеслось: «Она шлюха, я купыл ее у брата»...
— Вот неугомонный какой. Может, ему тоже врезать? — деловито спросил Ремир.
— Да не надо, — отмахнулся Алексей.
Девчонка начала приходить в себя. Утерла нос рукавом куцей курточки, взглянула на Алексея расширенными глазами.
— Куда вы меня ведете? В милицию? Но я ничего не крала, честное слово!
Алексей поморщился от брезгливой жалости.
— Вы мне не верите?
Он молчал, чувствуя, как глухое раздражение перерастает в ярость. И когда опять зазвучал плаксивый голосок, он взорвался. Отпустив пару смачных ругательств, он за-кончил тираду несколько более спокойным тоном:
— Кретинка ты безмозглая, ты чем, мать твою, думала, когда к «зверям» в кабину садилась?! Ты что, первый день на свете живешь, да? Не знаешь, чем это кончается? И не смей хныкать — сама виновата!
Девочка торопливо всхлипнула, нос у нее покраснел, на ресницах опять повисли слезинки. На Алексея она смотрела с ужасом.
— Ну? Молчишь? Даже не можешь объяснить, зачем к ним в машину села?
— Мне... мне домой ехать далеко. Я в Ленинграде живу, — дрожащим голоском сказала она наконец. — Денег нет, я еду автостопом... Ночевать негде, в мотель меня даже в прихожей до утра посидеть не пустили, я попросилась к одной женщине, тут, в селе. Она без денег пускать не хочет, сказала, что я могу на стоянке заработать. Ну, что на стоянке за это хорошо платят. Я и решила попробовать. Пошла на стоянку, там ко мне подошел один...
— «Зверек»?
— Да. Сказал, что их двое и что они заплатят мне двадцать рублей за ночь. Я подумала и согласилась. А они...
— Понятно. А сюда-то ты как попала?
— У меня бабушка старенькая, денег мало, я хотела на работу устроиться, а в Ленинграде без паспорта не берут. Мне подруга сказала, что на юге можно в совхоз пойти, там с четырнадцати работают. Я хотела в совхозе работать, а часть денег бабушке по почте пересылала бы.
— И что не стала работать? Не понравилось?
— А меня не взяли. Они только местных берут. Вот я и решила возвращаться, а денег нет...
— Ладно. Поедешь с нами до Тулы. Оттуда и до Ленинграда ближе, и народ на дороге поприличнее. Звать-то тебя как?
—
Когда они подошли к машине и Юрка ушел к себе, Ремир подтолкнул обрадованную девчонку вперед, а сам подошел к Алексею.
— Ты что, всерьез намерен везти ее до Тулы?
— Не бросать же ее здесь. «Зверьки» разорвут ее на части, стоит нам на километр отъехать.
— Не боишься, что она в самом деле что-нибудь стырит?
— Что? Контейнер из фуры? А все остальные ценности мы при себе носим. Да ну, Рем, нас трое здоровых мужиков, не считая Юркиного экипажа. Неужели она может представлять для нас какую-то угрозу?
— Что-то мне не верится во всю эту историю с бедной бабушкой и совхозом.
— Может, и наврала, — покладисто кивнул Алексей. — Да какая разница? От этого, по сути, ничего не меняется. Бабушка у нее старая или родители-алкоголики, которые лупят ее, если на бутылку не принесет, — это все едино.
— А куда ты это создание ночью денешь? Ее ж в гостиницу не пустят.
— В машине спать будет. И не смотри на меня так — я с ней останусь.
Ремир гадко прищурился.
— Все ясно, и с этого надо было начинать. Я-то уж думал, что ты благотворительностью решил заняться.
Алексей рассердился.
— Да что я, пацан, что ли, на эту соплю лезть?! За кого ты меня принимаешь? Мне уж полтинник скоро стукнет,
Она мне чуть ли не во внучки годится! — Он вздохнул. — Просто мне ее жалко.
Нет, этого Ремиру было не понять.
— Ну, как знаешь. — Он казался разочарованным. — Дело твое. Только говорят, что благими намерениями дорога в ад вымощена. Не зря, наверное?
— Иди, — Алексей легонько толкнул его в плечо. — Станешь постарше, поймешь меня. Иди, ехать пора.
В кабине было жарко, настроения поболтать не возникало ни у кого. Алексей уже проклинал себя за то, что, как мальчишка, решил поиграть в благородного рыцаря и взял Аню с собой. Надо было высадить ее под Харьковом, если уж у мотеля ее оставлять нельзя. В конце концов, до встречи с ними Аня не померла — выкрутилась бы и без них. У «зверьков» ее отобрали — и хватит.
Спать хотелось все сильнее с каждой минутой. Все - таки сорок семь лет — это не двадцать, и ночевки в кабине переносятся куда тяжелее, чем в молодости. К тому же Аня оказалась болтушкой, и две ночи подряд под вой ветра снаружи рассказывала ему забавные и не очень истории из своей бродячей жизни.
Трасса гипнотизировала своим однообразием. Поземка забрасывала белые пушистые хвосты на асфальт, скрытый плотным слоем утрамбованного снега, перебегала дорогу, цепляясь за выбоины и оставляя клочки на кромках трещин, завивалась в маленькие смерчи. Кругом — ни одной живой души. Иногда даже казалось, что все живое давно вымерло, и сквозь эту мерзлую пустыню мчатся только две машины их каравана...