Цезарь: Крещение кровью
Шрифт:
Его сжигал стыд. Ладно, он себя считал подонком, но остальные ребята детей не убивали. За что он их за собой на тот свет потянуть хотел? Вот вам еще один повод пове-ситься — и очередной облом. Даже копыта отбросить самостоятельно не сумел. Вот если б кто-нибудь пришел и вздернул его... А Цезарь настоящий садист, ведь наверняка предвидел подобную ситуацию и еще издевался: «Зачем мне силы тратить?» Сказал бы сразу — пули жалко.
Валера с тоской посмотрел на петлю, свисавшую с потолка. Дожил — даже не смог заставить себя умереть. Интересно, он хоть к чему-нибудь в этой жизни приспособлен? Меланхолично стряхнул с себя мусор, ссыпавшийся на него со столика. Сдохнуть не получилось — надо ложиться спать.
Первое, что увидел Валера, продрав глаза, — петля, закрепленная на крюке для люстры. Вспоминать события предыдущей ночи не хотелось. Идиот... А если бы не промахнулся? Болтался б сейчас, как сосиска, выпучив глаза и вывалив язык. Дурак. Он вновь закрыл глаза, и тут до него дошло, что в квартире ночью, если не с утра, побывал кто - то посторонний. Комнату вместе с царившим в ней немыслимым срачем заливал дневной свет, а Валера хорошо помнил, что не раздергивал шторы как минимум неделю. Кроме того, тянуло свежим ветерком — открыта форточка. Кто бы это мог быть? Ключей он вроде бы никому не давал. Если только ребята заходили проведать его, им ключи на фиг не нужны, у всех отмычки есть...
— С добрым утром! — раздался ехидный голос откуда- то из-за спинки кровати.
Валера подскочил как ужаленный, уселся, оглянулся. В кресле, скинув с него весь хлам, сидел Матвеев. Дикое сочетание — засранная до предела комната, и среди куч дерьма — холеный Цезарь в дорогом костюме, с вечным учебником на коленях и импортной сигаретой в длинных пальцах. Щелкнув золотой, украшенной вензелем зажигалкой, незваный гость закурил и добавил:
— Я уже два часа жду, когда ты проспишься.
— Как ты попал сюда?
— Через дверь, разумеется.
Ну да, Валера задал самый дурацкий вопрос, какой только мог придумать.
— Ты бы хоть изредка убирался. Живешь, как в свинарнике. Самому не противно?
— Я сам себе опротивел, — вяло ответил Валера.
— Заметно, — Цезарь глазами показал на петлю.
В принципе, Валере было начхать, что о нем подумает Цезарь, — он еще не протрезвел со вчерашнего, и, соответственно, все моря и океаны плескались где-то на уровне его колен.
— И долго ты пить собираешься?
— Пока все не выпью.
— И дальше?
Валера ничего не ответил. Разговор явно был бессмысленным.
— Так вот. Водки я тебе оставил, только чтобы опохмелиться. Хватит. В восемь вечера зайдешь ко мне. Трезвый и в человеческом виде.
— Я могу узнать, чем вызван проблеск интереса к моей персоне?
— Можешь. Поедешь с нами на пару недель.
Яковлев покачал головой, кисло усмехнулся:
— Лучше сразу застрели, пока я еще одно дело не провалил.
— Как хочешь. — Он остался совершенно бесстрастным. — В таком случае с завтрашнего утра будешь выходить на работу в гараж. Оттуда тебя тоже не увольняли.
Он поднялся, перешагивая через мусор на полу, вышел в прихожую. Валера слышал, как тот возился, одеваясь, затем хлопнула входная дверь.
Впервые за все время после возвращения из Воронежа Валера занялся уборкой. Выгреб весь сор, почистил ковер, вымыл пол и разогнал тараканов. Вернулся в комнату — надо было повесить люстру на место — и остановился, глядя на веревку, свисавшую с потолка. Вчера это зрелище казалось ему уместным и наиболее естественным. Но сегодня... Странно, но после визита Цезаря принятое решение уже не казалось ему единственно правильным.
А зачем он вообще в петлю полез? Между прочим, Шведов был абсолютно прав. Во-первых, та девчонка — создание никчемное, без цели и желаний, даже самых простень-
Ких, во-вторых, она ребенок только по возрасту. Никчемная потому, что для того, чтобы стать плечевой, особого ума не требуется, вернее, требуется полное его отсутствие. Это же не женщина, это просто дырка, открытая для всех желающих
Кое-кто в ее возрасте и за оружие берется. Эту картину Яковлев запомнил на всю жизнь. Раскаленное белое солнце, раскаченная белая пыль висит в раскаленном белом воздухе. Безмолвный и безлюдный, будто вымерший, белый кишлак, ручеек алой крови бежит по каменистой почве... Их было всего двое москвичей в части — Яковлев и Лешка Куликов по прозвищу Бонзай. Лешка был лучшим другом Яковлева... Бонзая застрелили наповал первым же выстрелом, и душману мало было одной жизни.
Думали, там нормальный «дух», а стрельбу вел сопливый мальчишка лет тринадцати. Уже раненный, отстреливался до последнего патрона. Злобный, как шакал, зубами бы русских на куски драл, дай ему волю. Только когда у него патроны кончились, взяли его живьем. И были в шоке — с его головы свалилась чалма, а из-под нее — косы до коленок. Девчонка. «Сука», — сказат тогда ВДВ. И за
Стрелил ее... Никто ему слова не сказал — пожалей ее, сделай ей скидку на возраст, она продолжала бы убивать...
И Цезарь прав. Когда Валера с Серегой грохнули Пеликана, никаких сомнений в правильности своих действий у них не возникло. А ведь ситуация была сходная — Пеликан застукал их на месте преступления, только в случае неудачи сдал бы их не ментам, а своим бандитам. Но результат оказался бы таким же, даже еще хуже. И Цезарь в той си-туации на дороге вряд ли помнил о том, что перед ним ребенок. Для него девчонка была существом без пола и возраста с табличкой «свидетель». То есть именно тот человек, который мог всерьез навредить ему и его людям. И думал Цезарь лишь о том, что ему необходимо уберечь своих людей от угрозы провала, а вовсе не о том, что он бесчеловеч-ный маньяк. С точки зрения дела он был однозначно прав. А с точки зрения гуманности... Какая, к... матери, может идти речь о гуманности, если он бандит?! Если он убийство и грабеж сделал своей профессией?
Валера разложил все по местам, приготовил поесть и только тогда полез в холодильник за водкой. Действительно, водки в бутылке осталось ровно стакан, ни капли сверх этой нормы в квартире больше не было. Вот загадка: Цезарь на глаз объем определяет или мензурку с собой носит?
А может, все-таки вернуться? Конечно, истерику ему не простят, и ребята коситься будут, и на прежнее доверие нечего и рассчитывать. Но все-таки — может, попробовать? Ведь здорово же было поначалу. Другой мир, другая мораль, другие законы... И вроде бы на своем месте находился. Может, получится начать заново? Цезарь не зря приходил, если бы он полагал, что от Яковлева толку уже не будет, он бы в лучшем случае забыл про него. А пришел. Значит, надобность в нем еще не отпала, значит, еще можно попробовать исправить положение...