Цезарь: Крещение кровью
Шрифт:
Гой — и ответил, что у него есть вариант похлеще. Отец сказал: «В ближайшие дни познакомишься». И положил трубку. Вот мы и едем.
— О нем что-нибудь известно? Какие-нибудь стартовые данные?
— Да не только стартовые... Дурак он, ей-Богу. Мы знаем о нем все — имя, адрес, телефон, место работы, даже внешние приметы. Мало того, сам ушел в подполье, а семью оставил на прежнем месте! Выловить его, пожалуй, будет намного проще, чем перехватить груз.
Валера согласно кивнул. Дело действительно выеденного яйца не стоит. Можно даже не ломать голову по дороге, готовясь к операции, — все станет ясно на месте.
— Об Аспиранте что-нибудь новенькое слышно?
— А как же! Во всех газетах пишут — впервые удалось полностью разгромить крупную группировку. На самом деле погром был серьезный, но вовсе не смертельный.
— Было ж одиннадцать! Еще аресты прошли?
— Ага. Но остальные сдались почти сами. В том числе и Артур.
Валера только прикусил язык в немом изумлении.
— Ладно, слушай. Мне одно удовольствие об этом рассказывать, я иногда даже жалею, что нельзя об этом говорить всем подряд, — это самая грандиозная махинация, в которой я принимал участие. И первый крупный проект, разработанный совместно лидерами беляевской и ясеневской группировок. Надеюсь, не последний. Кстати, теперь в Москве не один блок нескольких крупных команд, а два. Раньше только Гончар мог похвастаться статусом союзного лидера, а теперь и отец.
Неторопливо, будто смакуя каждое слово, Саша с видимым удовольствием рассказывал о происшедших переменах.
С момента ареста Аспиранта прошел почти месяц. Валера вместе с ВДВ был занят подготовкой к захвату груза, практически не появляясь в Москве, поэтому ничего не шал о событиях, связанных с погромом. Сказывалось еще и то, что до последнего момента все подробности держались в тайне. Надо сказать, что сценарий «разгрома» был продуман и отрепетирован в считанные часы.
Желающих «завязать» нашлось достаточно, им подчистили биографию и подготовили; никто не осуждал их за добровольный уход — они не предавали, а своим уходом даже приносили немалую пользу Организации. Можно сказать, что их с почетом проводили на пенсию.
Маронко обставил «захват главаря» с такой пышностью и артистичностью, что у всех вытянулись лица — никто не подозревал за ним дара драматурга. Из Артура сделали именно такого главаря банды, каким его рисует себе большинство обывателей — этакий царек, окруженный сонмом прихлебал. Вот, наверное, Артур потешался, одновременно наслаждаясь своей ролью... Спектакль обещал быть настолько великолепным, что офицеры Организации не устояли перед искушением и пошли на риск, установив следящую аппаратуру. И во время ареста все сидели перед экраном в одной из квартир соседнего дома, открыв рты и обмениваясь восторженными замечаниями.
Квартиру Артура превратили в некое подобие музея антикварных редкостей, обставив ее со свойственным Маронко вкусом и тягой к красивым вещам. Сам Артур предварительно узнал историю каждой безделушки — чтобы затем убить следователя своими познаниями по части культуры. Он должен был произвести на ментов двойст-венное впечатление: с одной стороны — отвратительный, жестокий властолюбец, развлекавшийся развращением малолеток, не имевший ничего святого в душе, нагло попи-равший все законы, сделавший из своих «быков» рабов, совершивший в своей жизни все мыслимые преступления и гордившийся этим. Зверь, подонок и выродок с параноидальной манией величия. А с другой стороны — очень умный человек, настоящий интеллектуал с невообразимым кругозором, внушающий невольное почтение бесстрашием, железной силой воли, уверенностью в себе и чувством собственного достоинства. Жутковатая смесь.
Все прошло по плану. Наблюдавшим казалось, что они смотрят прекрасно снятый детектив из жизни западных гангстеров. Артур с его непередаваемым взглядом киллера сидел в роскошном кресле и вершил суд. Около него вертелись две молоденькие — малолетние — горничные в облачении булгаковской ведьмы Геллы, «придворные» лизоблюды подхватывали каждое его междометие. На коленях посреди комнаты стоял молодой связанный парень, якобы мечтавший свести счеты с Артуром за то, что тот лично лишил девственности его сестру, после чего «подарил» ее своим подхалимам. Девушка попыталась отравиться, не в силах пережить такое унижение, а ее брат заложил Артура ментам.
На самом деле имела место история с точностью до наоборот. Девочка эта была влюблена в Артура — у женщин иногда бывают странные причуды — и попыталась покон-чить с собой вовсе не после изнасилования, а после известия о предстоящем аресте любимого. Тогда он передал ей, что не берет с нее никаких обещаний, но если он не будет расстрелян
В самый разгар живописной сцены суда и явились менты. Артур не испугался, не заметался в отчаянии — даже не удивился. Он был пьян в дым, курил свои любимые сигары и не оставил этого занятия, даже когда зазвенели наручники. «Горничные» подняли запланированный визг, лизоблюды рванули в разные стороны в очевидном ужасе перед ответственностью — но их повязали на лестничной клетке, — «быки» тупо хлопали глазами, «спасенный» парень плакал от признательности спасителям — все было как в сказке с хеппи-эндом. Один Артур не пошевелился, и знавшие его достаточно хорошо отчетливо видели: будь он ребенком, он бы расхохотался и запрыгал на одной ножке, показывая пальцем на людей в форме: «Обманули дурачка на четыре кулачка, ля-ля-ля, ха-ха-ха!» Но Артур был взрослым человеком, поэтому он с издевательской
Вежливостью и царственным высокомерием допрашивал ментов: кто они такие, чтобы задерживать его? Какой чин у их офицера и почему не прислали человека рангом повыше? То есть вел себя, как заправский зажравшийся и считающий себя безнаказанным бандит. Предложил им сумасшедшую взятку — так, чтобы об этом слышали свидетели и понятые. Менты, естественно, вынуждены были отказаться, получив таким образом возможность лишний раз продемонстрировать верность закону.
Артур не произнес ни единого классического оскорбления, даже «мусора», «легавые» и «менты» в его лексиконе отсутствовали, не гнул пальцы — играл роль главаря в со-ответствии с духом времени. Весь его тон, каждая фраза были пропитаны таким презрением, издевательства оказались настолько тонкими, что менты их хорошо чувствова-ли, а придраться не могли. Артур показывал им, что считает себя аристократом, а их — плебеями. Они ярились, не находя в себе умения хотя бы казаться достойными про тивниками, будучи бессильными поставить его на его истинное место — уголовник, бандит, отщепенец, отбросы общества. И еще больше их злила роскошная обстановка квартиры, недоступная им. Интересно, сколько из них в глубине души хотело бы побывать на месте Артура в пике его карьеры? Сколько хотело бы располагать такой же не показной, а действительной властью? Вертеть людьми, как марионетками, быть способными купить весь мир, наслаждаться лестью и преклонением тех, кто никогда не сможет взлететь высоко, идти по распростертым телам, по склоненным в угодливом поклоне спинам, как по ковру... Быть тираном, необузданным диктатором... Ведь не так много людей приходят работать в милицию, чтобы поддерживать закон и порядок, большинство — чтобы их уважали или хотя бы считались с ними. Они идут за видимостью власти, которую дают форма и оружие, за уверенностью в себе, которой многие лишены от рождения... Артур, сидевший в кресле с коньячным бокалом в одной руке и с сигарой в другой, был окружен царской роскошью, он сам добился власти и во время задержания даже подавлял волю пришедших за ним. Лишенный всего, он оставался правителем. Сколько ментов задумалось о том, правильный ли они сделали выбор, если криминал дает осуществление
Всем честолюбивым помыслам, — а ведь каждый считал себя не менее сильным, чем Артур, забывая о том, что такая сила воли дана единицам и что в криминале есть «быки» и «шестерки»... Сколько из них, жгуче завидуя преступнику, вымещали на нем ярость за собственное ничтожество? Кто-то нашел в себе силы подавить зависть, постараться стать выше своих слабостей, но таких оказалось мало, и никому из них до конца жизни не было дано забыть Артура...
А он видел их насквозь. Он демонстрировал, что убийца может стать выше их: Артур начисто был лишен зависти, этого ядовитого и разъедающего душу чувства. И они приходили в бешенство уже потому, что бандит разоблачил их сокровенные желания, тс, которые они прятали даже от себя, и смеялся над ними.