Чародей лжи
Шрифт:
Но он и правда состоял в членах еврейских загородных клубов – и сотни их членов потеряли десятилетиями копившиеся на бумаге прибыли. Он и правда состоял в совете Ешивы – и вот университет судорожно подсчитывает средства, которые так внезапно исчезли из его целевого капитала. Свои первоначальные сети продаж он строил, полагаясь на «сарафанное радио», а оно работало там, где с самого начала собирались его еврейские друзья и родственники, – в синагогах, в еврейских клубах и курортных местах, в советах еврейских благотворительных учреждений, больниц и школ.
Так что его преступление начиналось как «воровство на доверии» – этот приятно звучащий термин криминологи применяют, когда один член тесно спаянного доверием сообщества злоупотребляет этим доверием, чтобы обворовать членов группы. Такое случается всюду, где члены сплоченной группы настолько верят друг другу, что способны слепо доверять любому нагромождению лжи. Пастор крадет у своих преданных прихожан. Отставной военный использует своих однополчан. Иммигрант с Гаити, из России, из Китая, с Кубы – да из любой страны – запускает руку в карман земляков, которые осели на новой родине.
С самого начала Мэдофф воспользовался доверием и уважением, которые он завоевал в тесно сплоченном еврейском сообществе. Его репутация в этих кругах на первых порах служила ему паспортом финансовой надежности в более широком мире. Свою репутацию он укрепил связями с другими пользующимися доверием членами группы, такими как Эзра Меркин и Стенли Чейз. Его некоммерческие инвесторы включали таких гигантов, как Американский еврейский конгресс, Фонд еврейского сообщества Лос-Анджелеса и женская благотворительная организация «Хадасса». Под конец он стягивал к себе деньги со всех уголков земного шара, но вырос этот урожай на его собственных еврейских корнях.
Так что его афера неизбежно вылилась в еврейский скандал в среде самих евреев. Раввины размышляли о его уроках, еврейский загородный клуб приглашал лекторов с докладами о нем, профессор Университета Ешива включил его в свой курс религиозной этики. Еврейские благотворительные организации и целевые фонды клялись впредь в своей инвестиционной практике быть менее доверчивыми и более придирчивыми. Одни инвесторы посыпали голову пеплом, другие рвали и метали при мысли о том, как дело Мэдоффа может сказаться на евреях, а третьи, мужественно приняв удар, смеялись сквозь слезы. Новостной сайт журнала Jewish Journal завел новый блог для обмена мнениями о том, как разворачивается дело Мэдоффа, и назвал его «Список Свиндлера» [5] .
Важнейшая загадка этих первых дней, которая на месяцы вперед определит реакцию общества, состояла в следующем: кто были жертвы Мэдоффа? Помимо нескольких достойных благотворительных и культурных учреждений, были ли они всего лишь горсткой кинозвезд, плутократов и хедж-фондов, каждый из которых скорбел о потере ста миллионов долларов? Или же это десятки тысяч обычных семей из среднего класса, которые лишились сотен тысяч долларов в пенсионных сбережениях?
К несчастью, второй сценарий оказался ближе к правде. На каждое громкое имя вроде Стивена Спилберга или Ларри Кинга приходилось множество стоматологов, мелких адвокатов, учителей-пенсионеров, водопроводчиков и владельцев мелких предприятий. Примерно на тысяче инвестиционных счетов Мэдоффа фиктивный остаток составлял менее 500 тыс. долларов. Но этого никто не знал – пока не знал.
Были электронные письма и звонки в СМИ от обычных людей вроде домохозяйки из Бруклина, или юриста по вопросам зонирования земель из Корал-Гейблс (Флорида), или работающего неполный
Общество и СМИ не сразу поняли, что важнейший вопрос не в том, сколько вы потеряли, а в том, сколько у вас осталось. Многие знаменитости, если не большинство, потеряли десятки миллионов долларов, но все же у них осталось достаточно по любым разумным стандартам человеческого комфорта. Некоторые из неприметных жертв потеряли всего несколько тысяч, но у них не осталось ничего, за исключением машины, заложенного банку дома и наличных денег в кошельке.
Пожалуй, можно понять, отчего этот важнейший вопрос не всплывал так долго. Первая заповедь инвестирования гласит: «Не складывай все яйца в одну корзину». Трудно было представить, чтобы этим азбучным правилом пренебрегли столь многие и со столь катастрофическими последствиями, – даже распорядители доверительной собственности и пенсионные планы с фидуциарными обязательствами. Обычно крах законной брокерской фирмы среднего пошиба, наподобие фирмы Мэдоффа, не изничтожает все средства клиентов до последнего гроша. В пенсионном плане компании, на банковском счете или в фонде денежного рынка остается достаточно или на худой конец хоть что-то! Про хедж-фонды и говорить нечего – они предположительно обслуживали только состоятельных, бывалых людей, которые, по определению, слишком умны, чтобы рисковать всем состоянием, вкладываясь в один-единственный инвестиционный проект. В частности, по этой причине хедж-фонды на протяжении многих лет регулировались не слишком сурово.
Пожары, землетрясения и ураганы охотно признают форс-мажорными обстоятельствами, требующими чрезвычайных мер для облегчения человеческих страданий. Аферу Мэдоффа к таковым не отнесли. Вначале мало кто даже задавался вопросом: нет ли среди жертв таких, кто попросту уничтожен этим преступлением, жертв, которым требуется немедленная помощь, потому что им не к кому обратиться, – их родственники так внезапно тоже оказались обездоленными?
Поэтому в фокусе общественного внимания оказались блистательные имена богатейших из жертв, для которых убытки от деятельности Мэдоффа были не более чем конфузом. Преступление Мэдоффа, таким образом, оставило впечатление запоздалого возмездия богатым и алчным, тем, кто помог загнать страну в яму, где она и оказалась в 2008 году. Политики опасались вставать на защиту несчастных жертв, в которых всем мерещились одни лишь незадачливые управляющие хедж-фондами да приятели Мэдоффа по загородному клубу.
Вместо того чтобы сосредоточиться на помощи самым нуждающимся из жертв, они все силы бросили на поиск виновных.В день ареста Берни Мэдоффа, когда опытный юрист по делам о банкротствах Ирвинг Х. Пикард находился в своем манхэттенском офисе, в отделанном серым камнем небоскребе, возвышавшемся над Мэдисон-сквер-гарден, когда ему позвонил из Вашингтона главный юрист SIPC – Корпорации защиты инвесторов в ценные бумаги.
«Не согласитесь ли вы стать конкурсным управляющим Мэдоффа, если понадобится?» – спросил юрист.
Ясно, отчего выбрали именно Пикарда: с подачи SIPC он провел больше банкротных ликвидаций, чем любой другой юрист в стране. Он пообещал немедленно выяснить, нет ли у его юридической фирмы конфликта интересов, мешающего ему принять это назначение.
Это было совсем не ко времени. Шестидесятисемилетний Пикард уже одной ногой был за дверью своей юридической фирмы в Ньюарке (штат Нью-Джерси) с отделением на Манхэттене. Он всерьез рассматривал переход в расположенные в Рокфеллер-центре кабинеты Baker & Hostetler, крупной юридической фирмы из Кливленда, расширявшей свое представительство в Нью-Йорке. Его друг и бывший юридический партнер Дэвид Дж. Шиэн, которому тоже было за шестьдесят, уже работал в Baker & Hostetler и звал его туда. Но официально пока ничего не было решено, и два друга планировали обсудить дальнейшее в первые дни нового года.
Вскоре после того, как Пикард, закончив разговор с SIPC, повесил трубку, он сообразил, откуда ветер дует: его фирма долго представляла интересы сенатора от Нью-Джерси Фрэнка Лотенберга – дети сенатора и его семейный фонд были инвесторами, а теперь и жертвами Мэдоффа. Он обсудил потенциальный конфликт интересов со своими партнерами в Ньюарке и полагал, что вопрос улажен: фирма согласна не заниматься исками Лотенберга, чтобы Пикард мог беспрепятственно взяться за дело от имени SIPC.
Вечером, когда Пикард с женой, поужинав в ресторане на Западной Пятьдесят седьмой улице, шли на концерт Бостонского симфонического оркестра в Карнеги-холл, он получил СМС от юриста-партнера: мол, репортеры спрашивают о Лотенберге. Укрывшись от дождя, он перезвонил партнеру и напомнил о конфликте интересов, который создает дело SIPC.
В утренних газетах цитировалось заявление его партнера, сделанное от лица Лотенберга. Значит, Пикарду нужно было выбирать: либо нынешняя юридическая фирма, от которой он отдалялся все больше, либо дело Мэдоффа. Шиэн, с которым SIPC консультировалась насчет кандидатуры конкурсного управляющего, в тот же вечер обсудил это с Пикардом за обедом с женами в уютном бельгийском бистро рядом с Центральным парком.
К полудню воскресенья Шиэн собрал команду партнеров Baker & Hostetler для беседы с Пикардом. Пикарду предложили работу и заверили, что это предложение остается в силе независимо от того, примет ли он назначение SIPC. Рано утром в понедельник 15 декабря он позвонил в свою юридическую фирму, чтобы заявить о немедленном увольнении, а затем сообщил Шиэну, что принимает предложение Baker & Hostetler.
Когда юристы SIPC после полудня пришли в федеральный суд, чтобы договориться о встрече с Пикардом как с конкурсным управляющим Мэдоффа, он находился на «ничьей земле», в коротком промежутке между прежней работой и будущей. Более чем год спустя его новый кабинет на девятом этаже Рокфеллер-центра с потрясающим видом на окно-розетку собора Св. Патрика (всего через улицу!) выглядел так, будто он только что прибыл и еще не успел разложить вещи.
Пикард и Шиэн за годы совместной работы провели с десяток ликвидаций брокерских форм, но стиль работы был у каждого свой.
Под два метра ростом, с аккуратно подстриженными редеющими волосами, Пикард был чрезвычайно методичный, уравновешенный, всегда тщательно, а порой слишком тщательно подбирал слова, дабы не погрешить против юридической точности в разговоре, и по негласному офисному обычаю одевался в консервативные костюмы. Он вырос в Фолл-Ривер (Массачусетс) и был сыном обеспеченного врача-дерматолога и внуком богатых немецких евреев-иммигрантов. Сперва он собирался стать бухгалтером, но передумал и занялся правом.
После нескольких лет работы корпоративным юристом на Уолл-стрит и пяти лет в Комиссии по ценным бумагам и биржам Пикард стал первым федеральным конкурсным управляющим в нью-йоркском федеральном суде по банкротствам. Эту новую должность Конгресс создал при Министерстве юстиции в ответ на рост мошеннических банкротств. Затем Пикард ушел в частную практику и в 1984 году был впервые нанят SIPC для руководства ликвидацией. С годами ликвидация фирм-банкротов стала одной из его специализаций.
Другой половиной этой странной пары был Дэвид Дж. Шиэн, малорослый, лохматый, подвижный, – воинственный соперник в зале суда и едкий насмешник. Он носил седую бороду, почтальонскую сумку через плечо куртки-парки и «чертовски шикарные» очки в черной оправе.
Шиэн был сыном уборщика в городке Кирни (Нью-Джерси). Он заочно окончил колледж и юридическую школу. Чтобы по призыву не попасть во Вьетнам, он добровольно поступил во флотскую военно-юридическую службу (в звании лейтенанта) и отслужил положенный срок в бруклинском Арсенале.
Его гражданская юридическая практика была эклектичной: от дел об ответственности производителя за качество выпускаемой продукции и битв за торговые марки до работы pro bono , на общественных началах, по делам, тянувшим на смертный приговор.
Общим у Пикарда и Шиэна был опыт работы в суде. Если Пикард, по-видимому, прекрасно себя чувствовал в помещениях для переговоров, обсуждая условия мирового соглашения сторон и тонкости судопроизводства – его главный конек, то Шиэн упивался открытой битвой в зале суда и наслаждался интеллектуальными и тактическими задачами сложного судебного процесса. За ним прочно закрепилась слава одного из лучших судебных адвокатов в городе.
С другой стороны, SIPC как учреждение, на которое Пикард и Шиэн будут работать все долгие годы процесса по ликвидации фирмы Мэдоффа, было судном слишком хилым и плохо оснащенным, чтобы доверяться ему в бурных морях, которые им предстояло бороздить.
Задача SIPC, определенная федеральным законом, в соответствии с которым в 1970 году и было учреждено агентство, состояла в том, чтобы требования индивидуального клиента в суде по банкротству непременно удовлетворялись в первую очередь, до претензий таких кредиторов, как владелец сдаваемой в аренду недвижимости или служба уборки, а также в том, чтобы обеспечить фонд для авансовых выплат клиентам, ожидающим рассмотрения своих исковых заявлений в суде. Хотя методика SIPC была лучше прежнего подхода, когда все претензии рассматривали на равных и без выплаты аванса, по существу, эти методы всего лишь приоритет интересов инвесторов в судах по банкротствам. Однако SIPC практически ничего не сделала для ускорения движения очереди ожидающих компенсаций через судебную систему, и в этом будет состоять величайшая трудность жертв Мэдоффа, так как некоторые из них остались без всякого денежного резерва даже для насущных расходов.
Дело Мэдоффа напомнит и о том, что SIPC обеспечивала куда менее действенную «страховочную сетку», чем программы страхования депозитов, созданные для банков, сбережений и займов после Великой депрессии. (Да и странно было бы, если бы Конгресс в 1970 году вознамерился сделать инвестирование в акции таким же надежным, как вложение денег на банковский счет. Акции обеспечивают более высокую, чем банки, отдачу от инвестиций именно потому, что они сопряжены с бóльшим риском.) Несмотря на высказывания некоторых законодателей того времени, лишь немногие в Вашингтоне считали, что SIPC должна быть «страховкой» против серьезного мошенничества внутри брокерской фирмы – до тех пор, пока не появились жертвы Мэдоффа.
К 2008 году у SIPC накопился свой опыт участия в судебных тяжбах, но, к сожалению, это был не тот опыт, на который хотелось бы опереться, разбираясь с тяжкими последствиями гигантской аферы Мэдоффа. До сих пор, если брокерская фирма терпела крах по чисто финансовым причинам, все соглашались, что роль SIPC состояла в том, чтобы наблюдать за передачей клиентских счетов в более крепкую брокерскую фирму. Если же активы клиентов были украдены нечистым на руку брокером, ясно, что первой линией защиты клиентов служил работодатель этого брокера.
Но что, если сама брокерская фирма потерпела крах в результате систематического мошенничества – скажем, финансовой пирамиды, подобной пирамиде Мэдоффа? К несчастью, за минувшие годы судебные процессы с участием SIPC в делах, связанных с мошенничеством, оставили за собой хвост половинчатых, а подчас и непоследовательных, решений, которые могли смешать боевые порядки защиты задолго до окончания дела Мэдоффа. По большей части эти судебные споры (если не все они) возникали из-за ликвидаций ничтожных брокерских фирм, продающие грошовые акции, – фирм, чьи клиенты либо имели относительно скромные претензии, либо, в некоторых случаях, были не совсем невинными свидетелями. Такой опыт окажется полностью бесполезен в плане подготовки SIPC к колоссальной работе по ликвидации фирмы Мэдоффа.
А еще SIPC славилась, мягко выражаясь, неровным обслуживанием клиентов. Еще в 1992 году Счетная палата США призывала SIPC объяснить инвесторам, на что распространяется деятельность Корпорации защиты инвесторов и на что не распространяется. Но и двенадцать лет спустя Счетная палата по-прежнему критиковала SIPC за слабые связи с общественностью. У SIPC не было даже отдела по связям с общественностью, чтобы общество получало точные и своевременные сведения о ходе громких дел. Наоборот: всякий раз эту задачу Корпорация взваливала на юриста, нанятого вести данное дело, что было попросту глупо, ибо юристы обычно научены ничего не говорить о процессе вне зала суда или кабинета судьи.
По сути, SIPC, подобно множеству людей в Вашингтоне, на Уолл-стрит и на всех Мейн-стрит по всей Америке, просто сузила свое поле зрения относительно возможных нарушений на финансовых рынках. По мере того как фирмы становились профессиональнее, а их капитализация росла, опасность большого краха стала казаться эфемерной. К 1996 году чрезвычайный фонд SIPC для покрытия авансовых выплат обманутым клиентам достиг миллиарда долларов, превысив, по представлениям Корпорации, все разумные пределы, – когда и зачем ей могут понадобиться такие суммы, учитывая, что за год она разбирала всего несколько мелких дел? И в тот год SIPC сократила долевые взносы участников, заменив процент от дохода каждой фирмы твердой суммой – 150 долларов в год.
Еще в 1992 году Счетная палата предупреждала, что SIPC не готова к колоссальному краху. Но предупреждение не восприняли всерьез ни Конгресс, ни Уолл-стрит, ни Комиссия по ценным бумагам и биржам, ни инвесторы, ни сама SIPC.
Несмотря на все недостатки, SIPC после 1970 года почти не привлекала внимания общества и Конгресса – просто потому, что играла все менее заметную роль в мире Уолл-стрит. Устойчивые рынки и действенные меры регулирования резко сократили число крахов брокерских фирм. В начале 1970-х годов, в первые четыре года своего существования, SIPC ликвидировала 109 фирм, из них несколько известных. С тех пор ее самым хлопотливым годом был 1992-й, когда у нее в производстве было тринадцать дел. За четыре года перед 2008 годом дел было всего пять, в 2007 году – ни одного. В 2008 году крах потерпели три мелкие фирмы, и уж они точно не привлекли к SIPC внимания общественности.
Ситуация начала меняться 15 сентября, когда Lehman Brothers заявила о своей несостоятельности, возвестив о крупнейшем в истории крахе брокерской фирмы. Но поскольку в Lehman и обслуживание клиентов, и инфраструктура учета были в полном порядке, все прошло гладко. Более 135 000 клиентских счетов, на которых было свыше 140 млрд долларов активов, за считаные недели плавно перешли в руки двух других брокерских фирм. Хотя судебные баталии крупных контрагентов Lehman на Уолл-стрит будут продолжаться годами, это массивное банкротство едва ли причинило неудобства розничным клиентам.
А потом грянуло дело Мэдоффа. Фирма Bernard L. Madoff Investment Securities была членом – основателем SIPC, но это еще не означало, что афера Мэдоффа автоматически становится делом SIPC или что его жертвы будут иметь право на ограниченные авансовые выплаты, предлагаемые организацией.
Жертвы явно были не из тех, кого обслуживал легальный оптовый брокерский бизнес Мэдоффа. Клиентами этого бизнеса были такие фирмы, как Fidelity и Merrill Lynch, чьи трейдеры сами принимали решения, что и когда покупать и продавать.
Кроме того, Мэдофф с 2006 года был зарегистрирован в Комиссии по ценным бумагам и биржам в качестве консультанта по инвестициям. Хотя его клиенты открывали свои инвестиционные счета в соответствии со стандартной для брокерской фирмы процедурой оформления документов, они явно полностью полагались на Мэдоффа, чтобы тот от их имени следовал собственной инвестиционной стратегии. Именно по этой причине Комиссия прежде всего и призвала его зарегистрироваться в качестве консультанта по инвестициям.
В туманном законодательстве о банкротстве брокерских фирм кристально ясным было лишь то, что SIPC не обеспечивает покрытие инвестиционно-консалтингового бизнеса члена своей организации.
В дни после ареста Мэдоффа немногочисленный персонал вашингтонского отделения SIPC ломал голову над определением меры своей ответственности. Решение следовало принять прежде, чем все узнают, что произошло. Совет и персонал SIPC, похоже, быстро пришли к выводу, что отказ отвечать по искам, связанным с аферой Мэдоффа, даже если этот отказ возможно отстоять в суде, стал бы политическим самоубийством.
Единственным официальным бизнесом Мэдоффа была брокерская фирма, защищенная SIPC. Даже зарегистрировавшись консультантом по инвестициям, он не открыл отдельного подразделения для клиентов своих консультаций. Все отчеты о состоянии клиентских счетов печатались на бланках брокерской фирмы. И на этих бланках был крохотный, с божью коровку, логотип, оповещающий, что фирма Мэдоффа состоит в SIPC.
Пока в первые недели
Затем они сделали еще один благородный жест и постановили, что под действие самых крупных авансовых выплат, предлагаемых SIPC, подпадает всякая юридически обоснованная претензия. По закону авансовые выплаты жертвам, предъявляющим претензию, ограничены суммой в 100 тыс. долларов, а авансовые выплаты по претензиям, связанным с ценными бумагами, могут быть подняты до 500 тыс. долларов. Хотя SIPC и не знала, что должно быть на счетах у Мэдоффа или что там еще оставалось, корпорация решила рассматривать каждую претензию к Мэдоффу как претензию по ценным бумагам, а не по деньгам.
Так что не успело большинство разоренных жертв Мэдоффа прослышать о SIPC, как агентство приняло два решения, которые за счет собственных средств SIPC многим из этих жертв весьма бы помогли. Эти широкие жесты в грядущих битвах не добудут ей лавров. SIPC столкнется с самыми трудными в своей истории юридическими проблемами, и разгневанные инвесторы Мэдоффа будут требовать ее полного реформирования.
Но на понедельник 15 декабря эти битвы пока еще в будущем. А пока Пикард и Шиэн отправились на слушания, которые судья Луис Л. Стентон ведет на двадцать первом этаже здания федерального суда неподалеку от Фоли-сквер. В пути их сопровождает старший юрист SIPC, а прямо перед слушанием к ним присоединяются юристы Комиссии по ценным бумагам и биржам. Судья Стентон знаком с вопросом: в вечер ареста Мэдоффа он уже после окончания рабочего дня подписал срочный судебный ордер, наделяющий Ли Ричардса полномочиями немедленно взять под контроль деятельность фирмы Мэдоффа в Нью-Йорке и в Лондоне.
На слушаниях Комиссия предложила, чтобы SIPC было позволено объявить о банкротстве брокерской фирмы, зарегистрированной в США, назначив конкурсным управляющим от SIPC Пикарда, а фирму Baker & Hostetler (точнее, армию юристов во главе с Дэвидом Дж. Шиэном) – советником конкурсного управляющего.
В начале пятого судья Стентон подписал ордер, удовлетворяющий запрос Комиссии после внесения Пикардом залога в 250 тыс. долларов.
Ричардс еще несколько дней будет состоять в руководстве лондонским филиалом – до тех пор, пока британские суды не начнут процедуру банкротства. Он управлял делами из «Помады», куда вечером в понедельник после инструктажа в офисе генерального прокурора прибыли Пикард и Шиэн.
Покидая «оперативный центр» в конференц-зале на девятнадцатом этаже, Ричардс провел экскурсию для двух юристов: через впечатляющий зал трейдинга в черно-серых тонах на противоположном конце этажа, потом вниз по закругленной лестнице к тесным кабинетам администрации и, наконец, к сердцу загадки, на семнадцатый этаж. Офисы этого этажа невзрачны и до странного обычны. С их обликом как-то не вяжется гигантский финансовый ущерб и накал порожденных в этих стенах страстей, отголоски которых вот уже пять дней расходятся, как круги по воде. Всего-навсего простые письменные столы, несколько компьютеров да картотек, и ни души. Возвращаясь наверх, Ричардс со смехом вспомнил, что на прошлой неделе Фрэнк Дипаскали был здесь, но «вышел выпить чашку кофе и не вернулся». Затем Ричардс направился в аэропорт, на рейс в Лондон, а Шиэн и Пикард приступили к работе.
Для этой пары старых друзей ликвидация фирмы Мэдоффа будет возможностью, которая случается раз в жизни, кульминацией их долгих карьер – а еще самым трудным делом из всех, что они провели.
Они и прежде встречались со случаями мошенничества и даже с финансовыми пирамидами. Но с делами такого масштаба – никогда. Список потерь клиентов просто ошеломлял, жертвы были рассеяны по всему земному шару. На месте преступления дежурили агенты ФБР и прокуроры – и местом преступления была сама фирма. Сотрудники, на которых они обычно полагались на этапе сбора информации, сами нанимали адвокатов и помалкивали. Отчетность, которую юристы ожидали обнаружить, найти было невозможно. Зато они обнаружили миллионы страниц каких-то загадочных документов, по большей части старомодных микрофишей, сложенных в тысячи коробок и рассредоточенных по трем разным адресам.
В фирме было более ста служащих, бог знает сколько генеральных кредиторов и минимум четыре тысячи активных клиентских счетов, каждый из которых представлял частное лицо, семью, партнерство, получателей выплат по пенсионному плану, крупный хедж-фонд с тысячами собственных клиентов или государственное учреждение, инвестирующее в пользу всей страны. Некоторые клиенты фирмы были определенно невинны и почти разорены, зато другие были сказочно богаты и, возможно, причастны к преступлению, а Пикард и Шиэн в день своего назначения и понятия не имели, как отделить одних от других.
На бумаге их задача выглядела очень просто: собрать максимум растраченных денег и поделить их между правомочными заявителями под контролем суда по банкротствам. Но дорога, которую для этого должны одолеть Пикард и Шиэн, приведет их к конфликту с более чем половиной клиентов Мэдоффа.На следующий день, во вторник 16 декабря, разыгралась еще одна юридическая драма – в запруженной людьми комнате манхэттенской федеральной прокуратуры: такие декорации раздосадованные прокуроры выбрали для своей первой конфиденциальной встречи с Берни Мэдоффом и его адвокатами. Некоторые бывшие федеральные обвинители находили эти декорации странными для деликатного обряда под названием «предложение сотрудничества».
Предложение сотрудничества – это ситуация, когда адвокат-защитник предлагает своему клиенту ответить на вопросы стороны обвинения и предоставить важные сведения в обмен на ограниченный иммунитет, распространяющийся на состоявшийся в этот день разговор. Если сведения обвиняемого ценны, а его желание сотрудничать убедительно, такое предложение может стать первым шагом к заключению своего рода сделки обвиняемого с прокуратурой, в результате которой обвиняемый добровольно признает свою вину и предоставляет обвинителям «дорожную карту» для будущих дел против тех, кто замешан в преступлении.
Атмосфера много значит для любого наполненного эмоциями допроса. Умный прокурор захочет, чтобы с людьми, опрашивающими обвиняемого, тот чувствовал себя непринужденно, без робости, почти как при задушевной беседе. Но в этом «предложении» на такое нельзя было и надеяться. В комнату набилось с десяток людей. Одни сидели за длинным столом в центре, другие на стульях, расставленных вдоль стен, а Мэдоффа все еще не было.
Обвинитель Марк Литт и его начальник Билл Джонсон сидели в центре по одну сторону стола. Вокруг них были агенты ФБР, несколько юристов из Комиссии и кое-кто из SIPC.
Затем, около одиннадцати утра, вошел Мэдофф, сопровождаемый своими адвокатами Айком Соркином, Дэном Хорвицем и Николь Дебелло. Они уселись за стол прямо против Литта и Джонсона.
После формальностей, в основном сводившихся к разъяснению сути соглашения об ограниченном иммунитете, Литт и Джонсон начали опрашивать Мэдоффа, пытаясь его разговорить.
Мэдофф рассказал о том, как начал свой бизнес, как хотел установить связи с обеспеченными еврейскими бизнесменами, чьей дружбы он искал. Он хотел произвести на них впечатление. Тогда, в 1962 году, у него были кое-какие проблемы и, чтобы покрыть некоторые убытки клиентов, он вынужден был занять денег у тестя. Он занимался всеми видами сложного трейдинга, которые всячески старался всем объяснить. Потом он снова попал в беду и начал понемногу обманывать. А потом соскользнул к настоящей финансовой пирамиде. Он снова понадеялся быстро выбраться, но не смог. Пирамида стала слишком велика.
Мэдофф утверждал, что сам запустил финансовую пирамиду. Никто ему не помогал.
«А когда вы брали отпуск? Вы отдавали распоряжения через Фрэнка Дипаскали?»
Мэдофф пожал плечами. Нет, сказал он, осторожность превыше всего. Больше никто не был замешан.
Никто из присутствующих ему не поверил.
Через несколько часов сделали перерыв на ланч. Мэдофф с адвокатами выложили на стол магазинные сэндвичи в коричневой обертке.
Предварительное обсуждение продолжилось. Теперь вопросы задавали все присутствующие, порой невпопад, мешая Мэдоффу отвечать и сбивая с мысли других опрашивающих.
В какой-то момент Мэдоффа спросили, как и когда началась его преступная деятельность, и впоследствии все разошлись во мнениях о том, что именно он ответил, – возможно, потому что никто не уточнил, о каком из преступлений шла речь. Некоторые услышали, что он датирует возникновение своей финансовой пирамиды шестидесятыми годами, когда он потерял деньги клиентов и, чтобы возместить их, был вынужден занять у Сола Альперна. Когда Мэдофф снова потерял деньги (потом никто не вспомнил, сказал ли он, когда именно), то, по его словам, снова идти за помощью к Альперну было невозможно. Так что он начал красть у одного клиента, чтобы заплатить другому.
Потом кто-то из присутствующих доказывал, что первая описанная Мэдоффом афера была не финансовой пирамидой – она, по его утверждениям, началась в начале 1990-х годов, – а скорее фальсификацией доходов от инвестиций, по которым он тогда, в 1960-х, отчитывался своим клиентам.
Так что же это было? Истина – как и всегда с Берни Мэдоффом – существо увертливое. Она шмыгнула прочь из этой комнаты, прежде чем ее смогли поймать и запереть.
Но если истину не смогли запереть, это не значит, что сам Мэдофф мог передвигаться свободно. В прошлый вторник на предварительных слушаниях перед судьей Дугласом Итоном адвокаты Мэдоффа сошлись с обвинителями на поручительском залоге в 10 млн долларов за подписью «четырех финансово ответственных граждан». Теперь, спустя неделю, Мэдофф не мог найти четверых, которые подписали бы поручительскую гарантию, чтобы добиться своего освобождения. Готовность подписать выразили только его жена и брат.
Сыновья Мэдоффа такую возможность и не рассматривали. Даже если бы гнев и горе не заткнули им рот, адвокат не позволил бы им говорить с родителями, чтобы иметь возможность защитить их от любого подозрения в сговоре с отцом и в контактах с ним.
Мэдофф не мог обратиться и к самым близким своим друзьям: они тоже были его жертвами. Даже если бы их адвокаты позволили им откликнуться на призыв, то помощь человеку, который украл столь много у столь многих, оказала бы губительное влияние на степень доверия к ним в предстоящих судебных битвах.
Так что в среду 17 декабря Литт согласился на компромисс. Решили обойтись без подписей. Вместо этого Мэдофф подвергнется домашнему аресту под электронным наблюдением и отдаст в залог домá в Монтоке и Палм-Бич, записанные на имя Рут. Вдобавок Рут сдаст свой паспорт, как сдал его Мэдофф. Судья-магистрат Габриель Горенстайн одобрил новое соглашение без слушаний.После полудня Мэдофф, небрежно одетый в холщовую бейсболку темно-синего цвета и черную стеганую куртку, вернулся в свою квартиру на Восточной Шестьдесят четвертой после того, как ему приладили электронное следящее устройство. У его адвокатов не было времени принять меры безопасности для поездки домой, так что Мэдофф, подходя к строю телекамер и микрофонов на тротуаре возле своего дома, был один.
Его лицо было как маска, а губы сжаты в ниточку, пока он, окруженный толпой журналистов, не выпускающих его из объективов, упорно продвигался к дверям. Кто-то преградил ему путь, выкрикивая вопросы. Еще кто-то толкнул его в левое плечо. Он попытался удержать грубияна на расстоянии, отступив и вновь рванувшись вперед. Потрясенный, он наконец добрался до вестибюля и скрылся в здании. В ближайшие дни по телевизору снова и снова будут показывать запись этой сцены.
Если обвинители, ошарашенные гневной реакцией публики на освобождение Мэдоффа под залог, искали возможность пересмотреть решение, то сцена, заснятая телекамерой, таковую им предоставила. К утру среды они начали спрашивать адвокатов Мэдоффа, безопасно ли тому оставаться на свободе.
Его адвокаты предприняли попытку сохранить ему свободу без траты активов, которые правительству понадобится отсудить в пользу его жертв. Им удалось договориться о круглосуточной охране, возглавляемой бывшим нью-йоркским полицейским, детективом Ником Казале, и укомплектованной отставными полицейскими.
Когда это было улажено, прокуроры согласились, что Мэдоффа будут круглые сутки содержать в его квартире, выпуская только в суд либо по срочным медицинским показаниям.
В комедийных ток-шоу это тут же назвали «арестом в пентхаусе».
У людей из Комиссии, особенно из нью-йоркского отделения, от ареста Мэдоффа свело животы.
Всего несколько часов понадобилось, чтобы найти в делах следы предыдущих расследований. Некоторые кадры принимали участие в самых недавних из них и подписали заключение, которое гласило: «Свидетельств мошенничества не выявлено». Они очень недолго могли все же надеяться, что Мэдофф запустил свою гигантскую финансовую пирамиду после того, как было закрыто расследование 2006 года, возбужденное по сигналу от Гарри Маркополоса. Эта неоправданная надежда прожила меньше дня.
«Когда я впервые услышал в новостях о том, что Мэдофф арестован, я не думал, что это меня как-то касается, – вспоминал руководитель проверки, проводившейся в 2006 году. – Я думал, что он еще что-то натворил, и только на следующий день сообразил, что это все та же история».
Реакция Гарри Маркополоса на новость об аресте была весьма характерной. По его собственным словам, он вооружился дробовиком на тот случай, если инспекторы Комиссии нападут с оружием на его дом, изымут компьютер и уничтожат документы, чтобы спасти себя от публичного унижения. Но, перейдя к более практическим мерам, он заготовил копии обширной документации для журналистов из The Wall Street Journal. Во вторник 16 декабря из журнала позвонили в вашингтонский офис Комиссии с вопросами насчет сигналов Маркополоса.
Поздним вечером этого для председатель Комиссии Кристофер Кокс явился с совещания, растянувшегося на весь день, и составил пресс-релиз о деле Мэдоффа. По его словам, следователи Комиссии сотрудничают с правоохранительными органами, изучая «большой объем» информации, которая указывает на «запутанные ходы, предпринятые мистером Мэдоффом для обмана инвесторов, общества и регуляторов».
Упоминание о преступной изобретательности Мэдоффа – не более чем неуклюжая попытка сохранить лицо, перечеркнутая следующим откровением того же Кокса: «Нами установлено, что начиная по меньшей мере с 1999 года сотрудникам Комиссии неоднократно поступали тревожные и обоснованные сигналы по поводу финансовых нарушений мистера Мэдоффа, однако ни одному из них не был дан ход… Я глубоко обеспокоен очевидной неспособностью Комиссии на протяжении последних десяти лет должным образом расследовать эти жалобы».
Кокс лично обратился к известному своей хваткой генеральному инспектору Комиссии Х. Дэвиду Котцу с приказом начать независимое расследование провалов. Он также приказал отстранить от расследования всех сотрудников Комиссии, которые имели «реальные связи с мистером Мэдоффом или его семьей».
Заявление Кокса отозвалось скорбным гулким звуком: грозное когда-то агентство стукнулось о дно. Комиссия, которая годами держалась на плаву благодаря своей былой славе, уперлась в твердокаменные последствия десятилетней небрежности и отлынивания. Кокс и сам поддерживал множество дерегулирующих мер и бюджетных приоритетов – в ущерб эффективности руководства и уровню профессионализма, – что немало способствовало печальному итогу. Проколов у Комиссии и без Мэдоффа было предостаточно.
В тот год, только раньше, репутация Комиссии изрядно пострадала из-за неумелого надзора за крупными инвестиционными банками и другими регулируемыми финансовыми институтами, которые потерпели банкротство или наделали глупостей, включая Bear Stearns и Lehman Brothers. Особенно беспомощной Комиссия выглядела в разгар всебщей паники после падения Lehman Brothers, когда Кокса постоянно отодвигали на задний план во время пресс-конференций, где царили министр финансов Генри Полсон и председатель Федерального резерва Бен Бернанке. Теперь уже всем стало ясно, что Комиссия с треском провалила свою основную задачу – защиту инвестора. Это не укладывалось в голове. Прозевать аферу Мэдоффа, несмотря на «обоснованные» сигналы и предупреждения, поступавшие годами! Такого провала Комиссия по ценным бумагам и биржам не знала за все семьдесят пять лет своего существования.
Однако Кокс проводил в своей должности последние дни. Вновь избранный президент Барак Обама собирался на днях объявить о намерении назначить преемницей Кокса на посту председателя Комиссии Мэри Шапиро. Маленькая, стройная, со светлыми волосами, приветливая и мягкая в обращении, Мэри Шапиро с 1996 года была президентом саморегулируемого агентства FINRA, которое отпочковалось от NASD. Ко времени ее назначения в FINRA Берни Мэдофф отошел от активной деятельности в этой организации, и за время пребывания в должности она встречалась с ним всего несколько раз. Они не виделись по нескольку лет. Шапиро не знала, что Мэдофф ворочает инвестициями огромного масштаба, да и зачем бы ей знать, если управляющие хедж-фондами или консультанты по инвестициям не были подведомственны ни NASD, ни FINRA? Не обратила она внимания и на статьи о загадочной инвестиционной удачливости Мэдоффа, опубликованные в 2001 году.
Когда впервые прозвучало известие об афере Мэдоффа, Шапиро собирала вещи в вашингтонском отделении FINRA. Ее поглотили заботы, связанные с процедурой назначения на новый ответственный пост: финансовые декларации, анкеты ФБР, подготовка к слушаниям об утверждении в должности. В один прекрасный день она, не отрываясь от дел, включила телевизор у себя в кабинете и тут услышала сообщение об аресте. Она была потрясена. Но, подобно прокурорам, которые согласились на освобождение Мэдоффа под залог, она не сразу осознала, какие бедствия уготовал Мэдофф своим инвесторам – и агентству, которое она согласилась возглавить.
В среду 17 декабря после обескураживающего признания Кокса Обама объявил о назначении Шапиро. Но она приступила к исполнению обязанностей только через месяц с лишним: до инаугурации Обамы Сенат не мог утвердить ее в должности. Так что ей оставалось лишь наблюдать за тем, как Кокс и его соратники из руководства Комиссии пытаются справиться с ситуацией в первые дни сокрушительного скандала.
Она понимала, что от Комиссии потребуются ответные меры, если она хочет убедить общество в том, что сумеет вновь наладить компетентное и действенное регулирование рынка, – в противном случае она просто прекратит свое существование.