Чайковский

Гребінка Євген

–  Вот и Вар­ки­на бал­ка (Вар­ва­рин ов­раг), - ска­зал Ни­ки­та, - тут ее и зи­мов­ник.

Девушка быст­ро зап­ро­ки­ну­ла на­зад го­ло­ву, взгля­ну­ла вверх, вскрик­ну­ла и ис­чез­ла.

–  Экая про­вор­ная Татьяна!
– про­вор­чал Ни­ки­та.
– Это пле­мянница Вар­ки, ве­се­лая де­вуш­ка!

–  А Вар­ка кто?

–  Варка вдо­ва на­ше­го ка­за­ка, по смер­ти му­жа дер­жит ши­нок тут не­по­да­ле­ку от Се­чи. Ду­ху мужс­ко­го нет здесь, все ба­бы - она да ее пле­мян­ни­цы; а жи­вет хо­ро­шо, все деньги на­ши си­ро­мы [3] тут ос­тав­ля­ют.

Тут пьют, тут гу­ля­ют, тут… А вот она са­ма.

3

– без­род­ные, хо­лос­тя­ки

В это вре­мя ша­гах в двад­ца­ти из-за ска­лы по­ка­за­лась жен­щи­на лет со­ро­ка; во­ло­сы ее бы­ли уб­ра­ны под казац­кую ша­поч­ку-ка­бар­дин­ку; ли­цо и шея смуг­лые, за­го­ре­лые, над тем­ны­ми свер­кав­ши­ми гла­за­ми чер­ною скоб­кою ле­жали гус­тые срос­ши­еся бро­ви; за по­ясом у нее бы­ла па­ра пис­то­ле­тов и та­тарс­кий нож, в ру­ках ту­рец­кая вин­тов­ка. Ус­та­вя ду­ло вин­тов­ки про­тив ка­за­ков, она гроз­но спроси­ла: "По во­ле или по не­во­ле?"

–  Вот так луч­ше!
– от­ве­чал за­хо­хо­тав Ни­ки­та.
– Из­вест­но, по во­ле! И сво­их не уз­на­ла. Вар­ка Ива­нов­на.

–  Тьфу вас к чер­ту!
– ска­за­ла Вар­ка, опус­кая вин­тов­ку.- На­пу­га­ли ме­ня. Ду­ма­ла ни­весть кто, так при­на­ря­дил­ся Ни­кита Прих­вос­тень! От­ку­да, ко­ли по во­ле?

–  Пшеницу по­ло­ли.

–  Доброе де­ло! А ку­ко­ля мно­го?

–  Есть, не­бо­го!
– от­ве­чал Ни­ки­та, поб­ря­ки­вая в кар­ма­не ду­ка­та­ми.
– По­ка с со­бою но­сим.

–  Милости про­сим! От­ва­ли­вай­те же ка­мень.. А это новит­ний (но­ви­чок)?

–  Еще те­ле­нок, а бу­дет вол­ком.

Казаки от­ва­ли­ли ка­мень, и им предс­та­ви­лась уз­кая тро­пинка, по ко­то­рой с тру­дом сош­ли они и све­ли ло­ша­дей. Ло­ша­дей спря­та­ли под на­вес ска­лы, а са­ми отп­ра­ви­лись в ши­нок.

Шинок был вро­де гро­та или зем­лян­ки; он сос­то­ял из большой ком­на­ты и двух ма­леньких по сто­ро­нам; малень­кие бы­ли спальни хо­зяй­ки и трех ее пле­мян­ниц, а большая слу­жи­ла сбор­ным мес­том для ка­зачьих ор­гий. Во­круг, под сте­на­ми, сто­яли лав­ки и сто­лы, в уг­лу боч­ка пен­ника, на ко­то­рой час­то, си­дя вер­хом, за­сы­пал какой-ниб­удь харак­терник; над нею, в ни­ше, сто­яли бу­тыл­ки с раз­ны­ми на­стойками, ков­ши, ста­ка­ны, на сте­нах ви­се­ли саб­ли, ружья и пис­то­ле­ты.

Угрюмый Ни­ки­та вов­се пе­ре­ме­нил­ся, вой­дя в этот чуд­ный ши­нок, где уже ожи­да­ла их Вар­ка с бу­тыл­кою и чар­кою в ру­ках; три де­вуш­ки, очень не­дур­ные, си­дя у ок­на, что-то ши­ли.

Сонце ни­зенько, ве­чiр бли­зенько, Прийди до ме­не, моє сер­денько!

–  весело про­пел Ни­ки­та, при­ни­мая чар­ку; вы­пил, разгла­дил усы и, об­ра­тись к де­вуш­кам, ска­зал:

–  Здравствуйте, мои пе­ре­пе­лоч­ки! Жи­ви, здо­ро­вы? Жда­ли в гос­ти доб­ро­го ка­за­ка?

–  Куда как жда­ли!
– зак­ри­ча­ли де­вуш­ки в один го­лос.
– Мно­го вас та­ких по­га­ных!

–  Та-та-та, го-го-го, зат­ре­ща­ли, со­ро­ки! А по­ка­жет пога­ный польское зо­ло­то, не так за­по­ете… Ба! Что это

за но­вый крест у вас на том бе­ре­гу?

–  То так, - от­ве­ча­ла шин­кар­ка, - третьего дня под­гу­ля­ли хлоп­цы, нем­но­го пос­по­ри­ли, да один и ос­тал­ся на мес­те.

–  Все по-преж­не­му, го­ря­чие го­ло­вы! Кто ж ос­тал­ся?

–  Старый хрен, вой­ско­вый пи­сарь, - ска­за­ла сме­ясь Та­тьяна, - стал ме­ня це­ло­вать, ду­рень, при всех; я зак­ри­ча­ла: ка­за­ки зас­ту­пи­лись за ме­ня, да Мак­сим Шап­ка так как-то не­ча­ян­но хва­тил его саб­лею, что он уже и не встал с мес­та.

–  А поп­ро­бую я по­це­ло­вать те­бя; пос­мот­рю, убьет ли кто ме­ня, - ска­зал Ни­ки­та, об­ви­вая ру­кою шею Татьяны.

–  Отвяжись! Еще не вы­рос­ли ру­ки об­ни­мать ме­ня! Пра­во, зак­ри­чу, сей­час зак­ри­чу! Вот, вот, вот зак­ри­чу!

–  А я те­бе вот этим рот заж­му, - го­во­рил Ни­ки­та, - дер­жи пок­реп­че зу­ба­ми!
– И, дав ей в рот чер­во­нец, на­чал цело­вать, при­го­ва­ри­вая: "Экая ко­ро­лев­на!" - Что ты си­дишь, бра­ти­ку Алек­сею, как опо­луд­ни со­ва на бе­ре­зе? Пей, гу­ляй - я пла­чу! Ви­дишь, как ве­се­ло! Пой пес­ню, под­тя­ги­вай за мной:

Давай, Вар­ко, Еще чар­ку, И по­по­ви­чу под вар­ку. Выпьем - не­бу ста­нет жар­ко! Ox, моя Татьяна, Чернобрива ко­ха­на! У кра­са­ви­цы шин­кар­ки, У ка­зац­кой тет­ки Вар­ки, Много вод­ки, ме­ду, пи­ва, И пле­мян­ни­цы на ди­во! Ox, моя Татьяна, Черноброва ко­ха­на! Белогруда и кра­си­ва Татьяночка чер­ноб­ри­ва, И блес­тит меж ка­за­ка­ми, Как ду­кат меж пя­та­ка­ми! Ох, моя Татьяна, Чернобрива ко­ха­на!

Вот вам и пес­ня, сей­час сра­зу сло­жил, та­кая моя на­ту­ра ка­зац­кая - хмель в го­ло­ву, пес­ня из го­ло­вы, а ни­че­му не учил­ся… Эх, бра­ти­ку Алек­сею! Что-то бы­ло б из ме­ня, ес­ли б учи­ли, как ва­ше­го бра­та!

К ве­че­ру при­еха­ли еще че­ло­ве­ка че­ты­ре ка­за­ков поми­нать, как они го­во­ри­ли, по­кой­но­го пи­са­ря, и под­ня­лась страш­ная ку­терьма. Ни­ки­та бро­сал зло­тые и чер­вон­цы и, бесп­рес­тан­но щел­кая се­бя по но­су, вор­чал:

"Уж тут! Уж усел­ся, прок­ля­тый! Вот бо­жее на­ка­за­ние!"

–  Если б му­зы­ку, - ска­за­ли ка­за­ки, - то-то бы­ла бы потех­а!..

–  Истинная бы­ла бы по­те­ха, - при­ба­вил Ни­ки­та.

–  У ме­ня есть бан­ду­ра; Су­по­ня на прош­лой не­де­ле зало­жил за бу­тыл­ку вод­ки, - го­во­ри­ла шин­кар­ка.
– Иг­рай­те, ко­ли уме­ете.

–  Хорошо! Хо­ро­шо!
– зак­ри­чал Ни­ки­та.
– Да­вай ее сю­да!

–  Давай ее сю­да!
– зак­ри­ча­ли ка­за­ки. При­нес­ли бан­ду­ру.

–  Хорошо!
– го­во­ри­ли ка­за­ки, пос­мат­ри­вая друг на дру­га, - Да кто ж сыг­ра­ет?