Человечность
Шрифт:
После парада подъехали два грузовика, откинули борта, стали вплотную, образовав помост, на который поднялась хрупкая женщина в длинном белом платье и с синей косынкой на плечах. Заиграл баян, искренняя простенькая мелодия захватила Крылова:
Чувствую рядом любящим взглядом, Ты постоянно со мной. Сколько заветных платочков Носим в шинелях с собой…Перед решающими событиями на Центральном фронте женщина обращалась
8
ПОД ДМИТРОВСКОМ-ОРЛОВСКИМ
В ночь на пятое июля Крылов и Анфимов патрулировали вдоль землянок. Восток светлел, обещая жаркий день. Прошел разводящий, сменил часовых. Патрули спустились в овраг. Крылов набрал пригоршню воды, сполоснул лицо. Было тихо и свежо.
Издалека, будто из глубин Земли, до них докатилась дрожь. Они почувствовали ее всем телом.
— Пошли наверх.
Теперь они услышали отдаленные, слившиеся в одну звуковую лавину громовые раскаты. На северо-востоке и на юго-востоке переливались бледные сполохи.
Из землянки вышел комбат. Подходили дневальные. Все смотрели в сторону необычного грома. Какой же силы должен быть удар, если здесь, на крайнем западе Курской дуги, дрожала земля!
— Началось…
Началось то, чего ждали много недель, — немецкое наступление.
— Как вы думаете, товарищ старший лейтенант, сколько отсюда километров?
— Не меньше ста. Орел и Курск.
Не меньше ста километров, а сюда долетал гром.
Из-за горизонта, окутанное оранжево-желтой пеленой, выглянуло солнце. Над российскими просторами вставало тревожное утро — начиналось величайшее сражение на Курской дуге.
С этого часа — день и ночь — сорокапятчики ждали приказа выступить на передовую.
Наконец, приказ поступил, батарея за несколько минут снялась с места и ускоренным шагом двинулась за стрелковыми батальонами.
Снова потянулись дороги. Теперь они были звонкие, присыпанные легкой пылью, и всюду по ним в одном направлении шла пехота.
Впереди, за лесом, приглушенно шлепали мины, слабо цокали пулеметы. Передовая здесь подремывала, будто разморенная июльским зноем.
Пехота приближалась к переднему краю, все резче звучали разрывы, отчетливее потрескивали пулеметы.
— Шире шаг! — поторапливали командиры.
Передовая была уже пугающе близко. Казалось, роты строем выйдут к линии окопов. Крылов вспомнил прошлогодние августовские дни, когда десантники походной колонной шли в окружение, и ему стало жутковато. Разрывы и пулеметные очереди доносились уже сбоку, с обеих сторон, а пехота продолжала шагать дальше.
— Принять вправо! — побежало по колонне. — Пропустить штрафников!
Штрафники проходили мимо с напряженно-застывшими лицами, не глядя по сторонам. Только задний, скуластый, широкий в плечах человек шагал свободно, не обращая внимания на конвойных.
— Привет, ребятушки! — помахивал рукой сторонящейся пехоте. — Вас-то за что?
— Давай-давай! — подталкивал его конвойный.
— А тебе чего не терпится? На тот свет спешишь? Без нас все равно не начнут!
Где штрафники, они идут первыми и только вперед, кровью искупая прегрешения перед родиной. У штрафника не было выбора: если он шел в лоб, то погибал
«Но почему я об этом думаю? — спохватился он. — Только потому, что сам познал недоверие к себе и тоже мог бы — да-да, мог! — оказаться в штрафной роте? Нет, тут было что-то другое, неожиданное». Не только скуластый штрафник привлек к себе его внимание — Крылова поразило другое лицо. Оно лишь один раз повернулось к нему и больше не смотрело сюда. Где он видел этот лоб, этот прямой взгляд?
— Подолякин, придаешься первому батальону! — распорядился Афанасьев. — Не отставать!
«Где же все-таки? — беспокойно вспоминал Крылов. — Остриженная наголо голова, чуть ссутулившаяся спина, винтовка на плече — все это незнакомо, но поворот головы, брови, взгляд. Неужели… Фролов? Лейтенант Фролов?!»
Крылов дернулся было вперед, но штрафники уже скрылись за деревьями. Вот так история.
Вскоре события вытеснили у него мысль о Фролове. Все потонуло в грохоте разрывов, пехота, не задерживаясь, уходила в прорыв. Перед немецкой траншеей валялись трупы штрафников, но скуластого и того, кого Крылов принял за лейтенанта Фролова, среди них не было.
Пехота цепью двигалась поперек поля. В воздухе свистело, выло, лопалось, темные дымные взбросы яростно вспарывали землю, все сотрясалось от страшного грохота.
Медленно продвигаясь вперед, вели огонь тридцатьчетверки. Они били куда-то вдаль, а оттуда несся к ним бешеный вой, завершающийся очередным взбросом земли.
Обтекая танки, пехота ушла дальше, исчезла в дыму и в траве.
— Орудия с передков! — приказал Подолякин.
Сорокапятчики покатили вперед пушки, но так как, кроме собственной пехоты, впереди ничего другого не было видно, Крылов смотрел на тридцатьчетверки. Закопченные, грохочущие, они будто магнитом притягивали к себе немецкие снаряды. Поле вокруг них ходило ходуном, пороховой дым густеющим туманом стлался по земле. Сбоку снарядом, как спичку, срезало высоченный вяз, крона почти вертикально осела вниз.
Танковая дуэль длилась долго. Запылал один танк, второй, третий. Взрывались боезапасы, отлетела танковая башня, черная дымная завеса растекалась по полю.
— Орудия на передки! Догонять пехоту! — лошади галопом помчались по дороге. Пехота была уже метрах в трехстах впереди, танки забирали влево, не прекращая артиллерийской дуэли. Теперь Крылов заметил вдали темные пятна — почти через равные промежутки времени они вспыхивали, и тогда около тридцатьчетверок оглушительно разрывались снаряды.