Человечность
Шрифт:
Сафин подогнал лошадей. Пушку прицепили к передку, потом Сафин, размахивая кнутом, бежал сбоку и что-то кричал. Остальные бежали с обеих сторон и тоже что-то кричали.
В общем грохоте выделился первый тяжелый снаряд. Он шлепнулся в ручей, выбросив вверх столб воды и грязи. Второй снаряд упал справа от орудия — ходуном заходила земля. Третий с ревом пролетел над головами и разорвался сзади, а четвертый. Повинуясь предчувствию беды, Крылов прыгнул в воронку — в тот же миг рев, грохот, а потом комья грязной земли придавили его.
Левка Грошов растянулся
Подошел Егорыч, сторож.
— Вот попробуй, медок-то ноне одна сласть…
Грошов был доволен, что заглянул сюда, в заводской дом отдыха. Сейчас главным распорядителем здесь был Егорыч, давний знакомый отца. Егорыч поставлял Грошовым яблоки, груши, мед, а при случае и рыбу.
— Отличный медок! — согласился Левка. Он любил сладкое.
Он спустился к реке, сбросил с себя одежду, с четверть часа плавал в прохладной чистой воде. Тем временем Егорыч занес на катер ведро меду и корзину с яблоками, и когда Левка накупался, ему оставалось лишь завести мотор.
Катер отчалил от мостика. Егорыч присел на край старой лодки, принялся закуривать.
— Ишь ты, — проговорил, глядя на удаляющийся катер, — тоже, видать, начальство.
Когда Крылов поднял голову, в ушах у него звенело. Рядом неподвижно лежали лошади — у одной неестественно перекручена шея, у другой недоставало передних ног. Эта была еще жива, из ее широко раскрытых глаз катились слезы. Крылов, смутно припоминая, где он еще видел такой же взгляд умирающей лошади, смотрел в эти глаза, ничего не слыша, кроме звона в ушах.
Земляной ком за лошадьми зашевелился — Крылов с трудом узнал Сафина. За опрокинутым вверх колесами орудием лежали остальные. Убедившись, что Сафин невредим, Крылов пополз к орудию. Пылаева и Омского спасла неглубокая канава, в которую они успели лечь, Климов, Костромин и Анфимов были ранены, а что лежащее ближе всех к воронке тело принадлежало лейтенанту Подолякину, можно было догадаться лишь по изодранному осколками планшету.
В щите орудия зияли дыры, панорама была разбита, откатное устройство изуродовано. Второе взводное орудие уцелело, но лошадей и ездового убило и тяжело ранило младшего сержанта Маякина.
Дальше пехота не продвинулась ни на шаг.
9. ПОСЛЕ БИТВЫ
Сафин привел новых лошадей, и в вечерних сумерках расчет, уменьшившийся наполовину, вывез орудие с поля боя.
Полк сняли с переднего края и неожиданно вернули назад, в недавно покинутые им землянки.
Крылов шагал по проселочной дороге, тишина полей и лесов казалась ему необыкновенно прекрасной. Он ни о чем не мог думать, пережитое угнетало его, как кошмар.
Лагерь встретил сорокапятчиков грустной тишиной. Все здесь безмолвно напоминало им о тех, кто недавно жил с ними и не вернулся сюда. Они вымылись в ручье, присели на берегу покурить. О том, что они пережили под Дмитровском — Орловским, никто из них не говорил. Долговязый Григорчук вполголоса напевал — песенка прилипла к нему, как банный лист:
Кто— Не музыки, — перебил его повар Земченко — он спустился к ручью за водой, — штаны после боя вымыть хочется!
Безобидный Земченко был сейчас неузнаваем от гнева.
— Брехуны: музыки им хочется! Один враль сочинит, а другой слюнявит: музыки ему хочется! И придумают же — тьфу! — он сердито зачерпнул ведром воды и ушел, продолжая ругаться.
Никто не засмеялся: в словах повара было слишком много правды. Кто знал, что такое война, тот не написал бы эти пустые слова, не взялся бы сочинять к ним музыку.
Пылаева и Крылова вызвали к комбату.
— Примешь орудие, Пылаев. Наводчиком у тебя будет Асылов, а ты, Крылов, помощником. Еще получите новичка из пехоты. Как только Сафин вернется из мастерской, принимайтесь за работу.
— Товарищ старший лейтенант, вас женщина спрашивает, — предупредил писарь Сударев. — К Подолякину.
Афанасьев помрачнел. Эту женщину в батарее знали все: лейтенант Подолякин встречался с ней. В воинской части, особенно в полевой, такие случаи скрыть невозможно. А Подолякин и ничего не скрывал: он официально переписал свой денежный аттестат на имя этой деревенской женщины, что по существу означало регистрацию брака.
— Товарищ старший лейтенант, мне никто ничего не говорит. К вам посылают. Лейтенант Подолякин… с ним ничего не…?
Правду все равно нельзя было скрыть, и комбат скрепя сердце произнес тяжелые слова.
— Лейтенант Подолякин погиб в бою под Дмитровском-Орловским…
— А он… а у него…
Возможно, ей хотелось иметь какую-нибудь вещь, которая напоминала бы о любимом человеке, но эта единственная вещь — иссеченная осколками планшетка — покоилась вместе с останками лейтенанта Подолякина, и она едва ли принесла бы ей утешение.
Крылов смотрел, как уходила эта сразу постаревшая женщина, как подрагивали у нее плечи, а по лицу катились слезы. Вот это и есть война, а не та игра в солдатики, о которой механически напевал Григорчук, повторяя слова, придуманные досужим человеком.
Война — это неистовство разрушительных сил; это страх, провалы в сознании, боль, усталость, бессонница, голод, слезы, смерть. Воспевают войну люди недалекие или те, кому не грозит участь лейтенанта Подолякина. Не воспевать войну надо было, а понять человека, который вопреки всему, что есть на войне, все равно шел туда, где адский грохот, разрушение и гибель. Историческая драма, великая человеческая драма заключалась в том, что на эту войну надо было идти не только по мобилизации, но и по велению чести и совести. То была война освободительная, отечественная, всколыхнувшая существо человека, вынужденного ценой собственной жизни защищать свою землю, своих близких, свой дом. Но от этого она не переставала быть войной и войной жесточайшей. Лейтенант Подолякин и другие, знакомые и не знакомые Крылову люди, погибшие у него на глазах, собственной жизнью и горем своих близких заплатили за радость освобождения родной земли.