Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
С ней стало трудно говорить. Практически невыносимо: я ей — слово, а она мне — два в ответ. Я отдаю себе отчет в том, что так препираться мы можем очень долго.
— Тебя, что ли, устраивают подобные отношения? — захожу с другого края.
— Такие?
— Именно! В точности такие!
— Других ведь все равно не будет, — как будто обреченно пожимает плечами.
— Почему?
— А какие есть варианты?
— Развод, например. Но только…
— Костя весьма однозначно и довольно четко заявил, что такой вариант его, как уважаемого босса и серьезного человека, не устраивает. Он готов терпеть и все прощать.
Какой-то, видимо, сверхновый, устойчивый к эмоциональной
— Он передумает, Юля. Я уверен! А то, что было сказано в сердцах, если, конечно, такому верить, вполне можно выдать за чушь, на которую слетаются идиотки, желающие себе и людям нервы пощекотать.
— С чего бы? А впрочем, понимай, как хочешь.
Если я толково разбираюсь в жизни, никто из ныне здравствующих не захочет быть жилеткой и орудием спасения, тихой гаванью, в которой можно погрустить, а повалявшись на чужой груди, как на песке, обменяться сугубо платоническими мыслями о том, как было бы прекрасно втроем в одном моменте сосуществовать.
— Достаточно поставить себя на его место.
— Он разрешил абсолютно все! — Юля оборачивается, устремляет на меня глаза и гордо задирает нос, выпячивая некрасиво подбородок.
Это ложь! Не думал, что она наивна и в то же время слишком современна.
— Никто с подобным не станет мириться. А всё, что говорят «слишком опытные», «умудренные», «обиженные» или «жизнью битые» я называю нехорошими словами — «недалекая бравада» и ничего существенного. Измену не прощают, Юля. Запомни, пожалуйста. Даже классики об этом школоте в заумных книжечках по доброте душевной сообщают. Не буду всех перечислять. Да ты и сама прекрасно знаешь.
— Мириться с чем? Не прощают? Это все как-то связано с предательством? — хихикает на каждой гласной. — А как же страсть, любовь и уважение?
— Как минимум! То есть? Черт, Юла! Это же… М? — шлепаю губами, немного путаю слова и резко осекаюсь. — Это прописные истины, а ты ведешь себя будто ни хрена не понимаешь. По-твоему, такое следует глотать? К тому же ты намеренно занимаешься подменой понятий. При чем тут уважение, когда ты, — тычу пальцем, — наплевала на него.
— Я не хочу об этом говорить. Отпусти меня, пожалуйста, — скулит, выстраивая жалостливые глазки.
— Я никогда не изменял вашей маме, Юля. Я жизнь прожил, но в мыслях подобного дерьма отродясь не было. А уж тем более оправдывать то, что априори оправдать нельзя. Зачем ты передергиваешь, изображая дурочку? В конце концов, поставь себя на место обманутого мужика.
— … — она не верит, а я все вижу.
— Вы были в разводе с мамой. Не думаю, что об этом ты по воле случая забыл. Значи-и-и-т… — кокетничая, долго тянет окончание.
— По глупости и недоразумению.
— Развод есть развод, отец. Не забывай, пожалуйста, что нам с Тоськой было не пять месяцев или пять лет. Возможно, твои глупенькие дочери не столь умны и сообразительны, но только это мы, — укладывает себе на грудь пристроенные друг на друга узкие ладошки, — успокаивали твою любимую чикуиту, смахивали с женских глаз крупные прозрачные слезинки, утешали, гладили ее руки, плечи, спину, заплетали запутавшиеся волосы в аккуратные косы, целуя опущенные уголки ярко-красных губ, раздувшихся от непрекращающихся рыданий. Это мы вытягивали ее днем из темной бездны, а вечерами ты, как ни в чем не бывало, возвращался домой и изображал отца-героя, не обращая внимания на несуразицы, которых только полоумный не заметил бы. Зачем? Для чего? Какова причина вашего расставания по государственной бумажке? Ты знал, что Ния страшно переживала за вас? Понимал, как это все отражалось на нас, как на девочках? Ты вообще думал о своих дочерях и любимой жене, когда подписывал
— Мне очень жаль. Извини…
— Не читай мне нотаций, папа. Ты не имеешь права. К тому же я не маленькая девочка и полностью отдаю себе отчет в том, что совершаю, и в том, что вокруг меня происходит. И я догадываюсь о причинах, по которым вы с мамой вынужденно взяли тайм-аут.
— Она простила меня.
— Твои запои, твои отлучки, твои измены?
— Я никогда не изменял!
А с первыми двумя предположениями, похоже, вынужденно соглашаюсь.
— Неважно!
Мне слышится или в голосе Юлы проскальзывают долбаная безысходность и подлое уничижение?
— Не стоит так себя вести. Он не оценит, — шепчу, потупив взгляд. — Ты все испортишь.
— Он не узнает, если…
— Я говорю о Святе. В его глазах ты упадешь, а в Костиных навечно сгинешь. Я знаю, что означает «чувства захлестнули». Вы очнетесь, излечитесь, очухаетесь, да только поздно будет. Единожды предавший — способен на предательство бесчисленное множество раз. Он! Он! Святослав будет тем, кто постоянно об этом станет тебе напоминать. Давай по-честному, Юла. Готова?
— Что ты хочешь от меня?
— Ваши отношения с этим человеком, — поперхнувшись слюной, закашливаюсь, а придя в себя, со скрипом продолжаю, — были настолько серьезными? Их стоит сейчас спасать, рискуя устоявшимся настоящим и возможным будущим. Ты ведь собственными руками разрушаешь то, что строила с огромным воодушевлением. Я понимаю, что мы тогда нахально подталкивали тебя, заставляли двигаться вперед и жить, смотреть с улыбкой на окружающий мир, принуждали к общению и отвлекали от грустных мыслей. Мы вытягивали тебя из бездонного омута, в который ты добровольно погружалась, когда разыскивала Мудрого. Ну, а впоследствии, не ты ли убеждала нас, что сложившийся крепкий брак с Костей — лучшее и надежное предприятие, на которое ты уже как будто даже не рассчитывала? Спрошу еще раз, Юля. Извини, солнышко, время говорить правду. Все было настолько серьезным? Настолько-настолько? Ты готова уничтожить семью ради того, чтобы Свят приласкал тебя. Это, как болезнь, да?
— У нас есть сын. Общий ребенок. Мне кажется, это лучшее доказательство того, что отношения не были игрой. По крайней мере, для меня.
— Перестань! Убежден, что моя умненькая девочка прекрасно понимает, что секс не возносит отношения мужчины и женщины в ранг истинных, реальных, серьезных, настоящих, тем более в нынешнее грубое, подслеповатое и циничное время. Интим на первом свидании считается допустимой вольностью. Подумаешь, чувства в стремительный водоворот втянули. Постель на втором свидании — предпочтительна, а в отдельных случаях — желательна. Ну, а третью встречу сам Господь Бог велел освятить скрипом гостиничной кровати. Ты гордо заявляешь мне о том, что взрослая, больно щелкая по носу тем, что у меня нет больше полномочий делать тебе какие-либо вливания с целью нравственного воспитания. Поэтому…
— Я не знаю.
— Юля, Юля, Юля, остановись с поспешными выводами. Расскажи, как все на самом деле было. Вы…
— Я не знала, что любила его, па. Не знала или не понимала, — с застывшим взглядом сообщает. — Это любовь? — вскидывается на меня. — Какое-то наваждение! Колдовство или неизлечимая болезнь.
Пожалуй, она самая!
— Я готов послушать.
— Извини, но…
— Мы испортили тебе жизнь, да? — заглядываю ей в лицо. — Мы подталкивали и увещевали. Я приказывал? Скажи хоть что-нибудь.