Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Война? Война, да?
— Я не знаю, что это такое, — отрицательно мотает головой.
Очень жаль, Сергей Максимович. Подобный опыт в мирной жизни тоже пригодится. Я многое видел и через еще большее прошел. Я не боюсь и с забралом наголо встречу то, что предначертано и если суждено погибнуть и то, о чем мечтаю не представится возможность получить, значит, так тому и быть. Я буду пробовать, пока не окочурюсь. Воспользуюсь, попытаюсь и предложу себя, потому как намерен биться до потери пульса и победного конца за потешного мальчишку и женщину, которую люблю.
— Мне необходимы в жизни
— Звучит не очень, не находишь? Немного подловато. Ты, наверное, подлец, Святослав? — он поворачивается, обращаясь к моему высокомерно задранному профилю своим безжизненным лицом. — Они не вещи, за которые ты собрался развернуть очередную кампанию. Мне кажется, ты забыл, что это мирный город и здесь главенствуют закон и исключительный порядок. Люди должны следовать…
— Он разведется с ней, — настаиваю на своем. — Я поговорю с ним и не оставлю падле выхода. Вы ведь прекрасно понимаете, что Красов должен на х. й пойти. Побыл на первых ролях и феерично кончил. Все! Ему достаточно. Ваша дочь несчастлива в той золотой клетке, в которой с «лучшим» на свете мужем молодые годы кантует, как недолюбленная прозябая. Смешно, ей-богу, как они стараются делать детей. У нее проблемы с женским здоровьем, — торможу в словах, чего-то, видимо, стесняюсь, а после, наплевав на срам, продолжаю говорить. — Ей больше нельзя иметь детей…
— Это не тебе решать, пацан!
— Мой сын — и все! Все, блядь. Мне этого, еще раз повторюсь, вполне достаточно. Рисковать ее жизнью, потому что эгоистичный мудила хочет застолбить собственную жену и заделать, наплевав на справки, совместного жалкого щенка, вылизанной твари не позволю. Вы понимаете, что я говорю? Вы не рассказали мне, как мой сын появился на свет, не поведали о том, что она пережила, через что прошла и как восстанавливалась после. Не посчитали должным или не сочли подобную информацию важной? Она ведь Ваше «солнышко», Сергей! Она, черт возьми, моя. А я? Где я был в тот момент, когда она мучилась, производя на свет мальчишку?
— Где ты был, Святослав? М?
Все ни к месту. Об этом не хочу в данный момент вспоминать.
— Неважно, — мотаю головой. — Сейчас я здесь, рядом с ними. Будет развод, Сергей. Я Вам клянусь, что ни хрена у нее не сложится с великолепным Костей.
На кой ляд я как будто по кругу гоняю мысль свою?
— А если Юля не захочет, Свят? Не захочет что-либо в своей красивой сказке поменять? Возьмешь жену насильно? Власть покажешь, потому что можешь? Осаду, затем кровавый штурм здесь организуешь? Отработаешь артиллерией, разворотишь ковровой бомбардировкой живую плоть, вырвешь маленькое сердце и высушишь ей душу? Ради этого? — он выставляет мне под нос свое обручальное кольцо, обжигающим металлом ослепляя сетчатку глаза. Я зажмуриваюсь, а Смирнов настойчиво продолжает. — Ради золотой херни и своей фамилии выжжешь землю, по которой бегает мальчишка, который, заикаясь, нет-нет да называет тебя папой? Он стопудово станет плакать и удерживать мамулю за руку, пока его папуля доказывает миру, что он как никто заслуживает эту гребаную любовь. По-твоему, она такая? С кровью и соплями? С дерьмом, которое ты выплескиваешь,
— Я этого не говорил, — тушуюсь, заикаясь.
— Силой будешь брать мою Юлу? Что, как баран, уставился, товарищ подполковник?
Да! Я слишком много перенес, чтобы уже на финишной прямой, видя перед собой натянутую ленту, свернуть с дорожки и подтолкнуть в ее объятия козла, который случайно занял мое место.
Да! Если надо будет или, возможно, обстоятельства того потребуют, я, невзирая на сопутствующий ущерб, зубами выгрызу свое и раздавлю дурного мудака…
— Доброе утро! — материализовавшись из ниоткуда, из-за спины отца выплывает Юля и вцепившийся в ее руку искоса поглядывающий на меня пацан.
— Деда! — вытянув ручонку, становится на носки. — Пливет, дедуска!
— М? — Смирнов от ступора и наваждения избавляется, плевком отстреливает сигарету и устраивается на корточки перед виновником сегодняшнего торжества. — Готов к знакомству с дикой фауной, внучок? Там, говорят, пингвины по гладенькой брусчатке ходят. Ты алюминиевые трусики с машинками надел?
— Тлусики? Ма? — он поднимает голову, стараясь поймать Юлин взгляд. — А зацем лиминевые? Ма, ма, ма? — трясет их руки.
— Пингвинята щипают крохотные булочки непослушных мальчиков, — что виртуально делают пингвины, то делает Сергей с задницей Игорька. — Жим-жим! Вот так! Понял?
— Ай! — сын взвизгивает и втягивает задницу, скрываясь от Смирнова.
— Пап, прекрати, пожалуйста, — говорит Юла.
— Ты подготовился к новому и интересному, князек?
— Да, — сын дергает ручонку, которую не отпускает не отводящая глаза сегодня особенно красивая молодая мать. — Ма? Ай! Отпусти. Дедуска…
— Привет, — острым взглядом разрезаю Юлино лицо. — С днем рождения! — протягиваю ей букет и, сделав всего лишь шаг, уменьшаю между нами расстояние, при этом коленями упираюсь в спину сидящего перед Игорем Смирнова. — С днем рождения сына, — поздравление поправляю, неслышно лепеча небольшое уточнение, — любимая жена.
— Спасибо, — наконец-то отпускает маленькую руку, обходит своего отца и принимает мой букет. — Мы готовы, Святослав, — назад кивает, указывая мне на сына. — Можем выдвигаться, если…
— Так! — Сергей дает особо важные дедовские наставления. — Смотри, великий князь, не прихвати там никого. У меня на всю эту мерзость неизлечимая аллергия, — Юля с глубоким вздохом прикрывает глаза и носом пробирается в плотно упакованные цветы. — Итак! Слушай дедушку, Игорек, и будет тебе счастье. Присматривай за родителями, идет?
— Идет! — сын расставляет руки и обнимает того, кто в щеку по-мужски мелкого целует. — А сто тебе пливезти в подалоцек?
— Ничего не нужно. Отдыхай, малыш!
— Молозеное? — смешно картавя, все же предлагает.
— Нет-нет. Я такое не люблю. А вот фоточки с твоим участием будут очень даже к месту. Юль? — Смирнов обращается к по-прежнему спиной к нему стоящей старшей дочери.
— Да?
— Пофотографируй его там. Побольше. Ладно?
— Хорошо, — кивнув несильно, соглашается.