Chercher l'amour… Тебя ищу

Иголкина Леля

Потом до меня кое-что дошло. Сослуживца на гражданке бросила жена. Ушла и забрала двоих детей. Не выдержала солдатка темпа, с которым двигался по жизни ее когда-то самолично выбранный партнер. Так мужик стал тупо ненавидеть женщин. Он — точно да, но с той же точностью — не я… Я — однозначно нет! Я не такой!

Увы, но, по-видимому, сегодня я не рискну наружу выйти из своей уютной конуры. Забравшись на диван и устроившись с ногами на теплой тряпичной обивке, наверное, битый час глазами полосую рисунок на противоположной от меня стене. Прокручиваю долбаным репитом слова,

которые она мне сообщила, пока мы такой себе диалог вот в этой комнате вели.

Дождь… Гроза…Раскаты грома, шорох листьев, сильный ветер и ослепляющая до рези глаз стремительная молния… Оживаю, отмираю, вдыхаю свежий воздух, забирающийся в мою темницу через окно, распахнутое на проветривание.

— Ку-ку? — где-то рядом чирикает детский голос. — Кто тут? Мама?

Мгновенно подбираюсь, соскакиваю и забиваюсь в самый темный угол. В комнате из-за сильного дождя с порывами сумасшедшего ветра царит стойкий полумрак, но я прекрасно различаю, как дверь кто-то неуверенный с той стороны толкает, пытаясь пробраться внутрь помещения.

— Ку-ку? — ребенок неуверенно повторяет.

Сцепляю зубы и прикрываю чем-то увлажненные глаза.

Это все неправда! Не так! Не так… Как жалко я, наверное, выгляжу сейчас, когда прячусь от мальчугана, утрамбовав свой зад в каменную стену. Проникаю, растворяюсь, стараясь слиться телом с обстановкой.

— А? — открыв пошире дверь, мальчишка замирает на пороге. Широко расставив ножки, осматривает помещение, вращает головой, вглядываясь в каждое мебелью не загороженное пространство. — Привет! — на всякий случай говорит и полностью юркой змейкой внутрь проникает.

Он очень маленький — по сравнению со мной, но в то же время крепкий парень, сбитый, сильный малый. Мой сынок, мой неизвестный крохотный герой…

— М-м-м, — возится, вокруг себя вращаясь. — Не стласно, не стласно, не стласно… Кто тут? Ку-ку? Десь кто-то есть?

Осторожно поднимаю руку, подношу ее к глазам и зажимаю переносицу, развожу пальцы и затыкаю слезные протоки, которые сегодня, как на грех, не остановить.

— Ты кто?

Похоже, я слишком громко шмыгнул носом, всхлипнул, икнул или еще как рассекретил свое местоположение. Ковыляющей походкой, Игорь подходит к месту моего вынужденного размещения и тормозит, не преодолев каких-то детских двух шагов, он останавливается в точности передо мной.

— Ты цюдисе?

— Нет, — сползаю по стене, жалким образом равняясь ростом с мелким сыном. — Я не чудище. Я человек.

— Ты стласный? Посему ты сёрный?

— Нет. Здесь темно, — вжимаю затылок в сочленение двух стен, продавливаю кость, уродуя свой череп, потому как не могу в таком неприглядном виде появиться перед мальчишкой.

— Ты, сто ли, плацес?

— Нет.

— А как тебя зовут?

— Свят.

Мой армейский позывной — «Святой»!

— А меня Иголь. Пливет!

Привет-привет!

— Иголочка?

— Не-а, — заливисто хохочет. — Игол-л-л-ь! — похоже, буква «эр» сыну, как и всем детям в его юном возрасте, пока не поддается.

— Игорь?

— Да.

— Ты промок? — протягиваю руку, хочу подтянуть его к себе, чтобы лучше

рассмотреть крохотное существо, к чьему появлению на свет я имею непосредственное отношение.

Какой он на ощупь? Твердый? Мягкий? Сухой, пухлый, гибкий? Он худой? Как пахнет? Как он дышит? Как бьется его сердечко? Как он сопит, когда расстроен? Как он…

— Игорь! — где-то голосит Юла, где-то рядом с моим домом, разыскивая нашего с ней сына. — Сынок!

— Мама! — он отходит от меня, я тут же опускаю руку и задницей обреченно шлепаюсь на пол.

— Побудь здесь. Не уходи, пожалуйста. Там на улице сильный дождь.

— А мама?

— Это наш с тобой секрет. Знаешь, что это такое? — по-прежнему не рискую показаться парню на глаза.

— Да.

— Иди сюда, — и добавляю совсем неслышным шепотом, — пожалуйста, подойди ко мне, сынок.

— Мама? — мальчишка делает от меня еще один шажок, а я закрываю лицо двумя руками.

Блядь, блядь, блядь… Как же я, пиздец, жалок! Умопомрачительно смешон! Ведь я пугаюсь собственного ребенка. Боюсь, что расстрою качественно мальчугана. Страшусь, что не понравлюсь. Переживаю за внешний вид и нестабильное психическое состояние, о котором ни хрена не знаю и знать, судя по моим частым посещениям психологического кабинета, особо не стремлюсь и не желаю.

— Черт! — дверь нараспашку отворяется, как будто кто-то крепкий ее с ноги от всей души носочком в полотнище приложил. — Святослав! — шипит Юла, но моментально осекается, заметив пацаненка, стоящего далеко от меня и прямо перед ней, задрав наверх свою головку и устремив на нее зоркие глаза. — Господи, сынок! — как подкошенная падает, резко согнув в коленях джинсами обтянутые ноги. — Промок, да? Ты испугался? Было громко?

— Не-а, — хохочет Игорек. — Это Свят! — не глядя на меня, выставляет руку, указывая в тот угол, где я встретил очень храброго ребенка.

— Идем, — подхватив под попу, поднимает сына и, выгнув спину под его весом, выходит вон.

— Юля? — хриплю ей в след. Останавливается, но на голос, зов, ор, крик, не оборачивается. — Подожди! — оттолкнувшись, встаю и распрямляю ноги.

— Ух ты! — пищит мальчишка. — Ты больсой! Как мой папа! Мама, смотли, смотли…

— Тихо, детка, — с сыном мягко разговаривает, разглаживая влажные волосики и поправляя, видимо, задравшуюся от неудобного захвата детскую мальчишескую рубашку.

Я подхожу к ней со спины, удерживая зрительный контакт с ребенком, который уложил щечку на материнское хрупкое плечо.

— Сёрный-сёрный! У-у-ух! Хи-хи, — смеется и бычком бодается, дергая ручонкой Юлину футболку.

— Привет, — придавливаю носик-кнопочку и аккуратно подбираюсь к шелковистой бровке. — Хочешь побыть здесь?

— Да, — кивает, но крепче и сильнее обнимает несговорчивую мать. — Мамоська?

— Юль, на улице сильный дождь. Зачем ты…

— Здесь жалкие десять метров. Мы добежим. Отойди, пожалуйста. Святослав! — приказывает. Странно, но ведь я совершенно не касаюсь ее. К чему такая страсть, экспрессия? Да хрен с тобою, гадина, отчаливай! Смотри, не захлебнись тем ядом, который в глотке подсобрала!