Chercher l'amour… Тебя ищу

Иголкина Леля

— Хочешь молочка? Юль, проходите сюда, — хозяйничает на кухне Леся, а я не совсем хорошо, порядочно и по-мужски прислушиваюсь к ее словам.

Переодеваюсь, соблюдая старый норматив, затем присев перед вытянутым по горизонтали зеркалом, пальцами прочесываю ставшие дыбом давно не стриженные под уставный ноль волосы, втягиваю щеки, потираю скулы, скребу щетину, выставив подбородок:

«Сойдет! Я в мирной жизни, на гражданке обживаюсь, а здесь соревнований для поднятия солдатского духа не предусмотрено правилами людского общежития».

Добавить

бы, что:

«Я красавчик»

или все же нет?

— Привет, — вываливаюсь в смежное помещение.

Такое даже литературным классикам не снилось. У сидящей возле стола Юлы распахивается рваной раной рот, а Игорек, напротив, сохраняет личико, но все же истошно орет:

— Мама-мама-мама, Свят десь!

Да, сынок!

«Привет, малыш»…

— Зачем это, Юля? — она идет со мною рядом, не убыстряя и не замедляя шаг, зато под мелкий ход старательно подстраиваюсь я.

— Мы часто здесь бываем, — отвернувшись, отвечает. — Что не так? И что «это»?

— Я не верю.

— А я не собираюсь оправдываться и в чем-то убеждать. Сладкий? — зовет ребенка.

Отбежавший далеко малыш поворачивается и кивком спрашивает у беспокойной матери:

«Ну что еще? Ты мне мешаешь жить!».

— Кто она? — машет сыну, куда-то показывает рукой, а затем словами направляет. — Там уже Барбариску запрягли.

— Он ездит на лошади? — не скрываю удивления и не реагирую на ее вопрос.

— Он ездит верхом на пони. Детский вариант.

— Пони?

— Ему нравится подобное общение и это под присмотром, со страховкой и живым инструктором. Лешка занимается с ним.

— Суворов?

— Ему нравится работать с детками, а Игорь любит лошадей. Костя не возражал, а дядя поспособствовал. К тому же мы давно знакомы с Лешенькой.

— Лешенькой?

Что, пиздец, со мной?

— Да-да, туда можно, — меня не слышит, зато миролюбиво, сладко, с медком и патокой, щебечет с мальчуганом. — Что тебя еще интересует?

Костя здесь, с тобой?

— Давай оговорим дни наших встреч, — и тут же вежливость включаю, — пожалуйста.

— Встреч не будет. По крайней мере, регулярных. Так совпало, что мы пересеклись здесь. Мне все равно, что ты думаешь, как ты это видишь, о чем мечтаешь, но…

— Как мы ему скажем?

— Мы ничего говорить не будем! — резко обрывает. — Ни-че-го! Никаких реплик о восставшем из небытия отце, воскресшем папе, который вернулся с наградами и при полном параде…

— Я не об этом прошу, — стараюсь не смотреть на нее, но все же отмечаю биение тонкой голубоватой жилки на виске, колыхание выбившегося локона, размеренно двигающиеся ноздри и дрожащие коленки, когда Юла упирается миниатюрной ступней в траву.

— Кто такая Леся, Святослав?

Отличный ход, но жалкая попытка.

— Его ведь нужно подготовить. Давай за ужином. Согласна?

— Кто она?

— Я приму любой вариант. Что прикажешь, то и…

— Эта женщина на пушечный

выстрел не подойдет к моему ребенку, — Юля останавливается, поворачивается ко мне лицом, но смотрит не в глаза, а через мое плечо. — Ни-ког-да!

— Она не подойдет. Я обещаю…

— Ты прикусишь язык и будешь смотреть на Игоря издалека, — перебив меня, выплевывает гадость. — Костя…

— Ты уже беременна, Смирнова? Задержка есть?

— Ты очень жалок, Святослав.

Я знаю… Знаю… Херово, что это знает, понимает, видит и она! Вдобавок…

— Это временно, — зачем-то заверяю.

— Ну да, ну да, — хмыкнув, снова отворачивается. — Ему почти четыре, он не поймет такой комбинации. Костя — хороший человек, прекрасный семьянин и он не обижает сына.

— Он не отец! — отрезаю.

— Ошибаешься, — выступает вперед, ускоряется, а я за ней тащусь, глаз не спуская с маячащей передо мной спины. — Туда-туда! Да, зайка. Вот так. Лешенька, привет! — кричит Суворову, коленями встречающемуся с подбежавшим пацаном. — Не тот отец, кто оплодотворил и сделал дело. Кстати, теперь гуляй смело.

— Зачем ты…

— Не тот, не тот, Святослав.

— Что ты хочешь? — останавливаюсь. — Поговори со мной. Не убегай.

Сейчас не надо. На моей памяти это первый разговор, когда мы демонстрируем вполне цивилизованное общение, а не тренируем блядский ор.

— Я? — Юла указывает на себя. — Ничего не путаешь? Я ведь правильно поняла, что ты пытаешься добиться понимания моих желаний? Это восхитительно! И в то же время весьма отстойно. Если растолковать каждое словечко, то я, сука, блядь, шлюха, предательница, писюха, смею что-то требовать от ветерана боевых действий. Ты… Охренел?

Ну-у-у-у-у… Вот, чтоб тебя, опять!

— Я не могу…

— Ты солдат, Мудрый. Ты можешь все. Ты герой. Нет «не могу», но есть, — подкатывает глаза, приставляет указательные пальцы себе к вискам, придавливает, налаживая нестабильное кровообращение для активной стимуляции мозговых извилин, — «безоговорочный приказ», «так точно», «есть», «вопросов нет» и «разрешите выполнять»…

Не даю договорить, совершаю гигантский шаг и попадаю грудью ей под нос.

— Это моя работа.

— Я не спорю, — похоже, Юла капитулирует, в попытке отступить назад цепляется каблуком за влажный камень и почти летит на землю. Стремительным захватом женской кисти пресекаю с нехорошими последствиями полет.

— Я подал рапорт, Смирнова. Слышишь? Он был подписан.

— Не знаю, что это такое. Отпусти! Больно, — водит плечами, выкручивает кисти, выдирается, еще сильнее затаскивая себя в капкан.

— Я больше не служу. Конец. Ушел. Конец карьере. Я теперь никто. Я…

— И что?

Бля-я-я-ядь!

— Я хочу попробовать…

— Попробовать? — прищурившись, направляет ко мне правую щеку, глаз и ухо, прислушивается, издевается, строит дуру, изображая сумасшествие.

— Мы можем…