Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Ты ведь не отступишься, да? — Лена наконец-то поворачивается ко мне лицом и поднимает голову, в попытке получить ответ, заглядывает мне в глаза.
От сына — никогда!
— Не уезжай, — шепчу, большими пальцами вытирая струящиеся ленты соленой влаги, которую ловлю на щеках и над растянутыми уголками губ. — И не плачь, красавица.
— Хорошо, — шмыгает и тут же прячет взгляд.
— Смирнов негодует, Лесь.
— Иди, конечно.
— Без тебя не сдвинусь с мертвой точки, — присаживаюсь, чтобы заглянуть в ее лицо. — Ты красивая, когда плачешь, Шепелева.
Какую чушь я тут
— А ты… — Леся хрюкает и неслышно шепчет извинения, — когда доказываешь что-то, очень сильный, ты… Господи! Да что же это такое? — теперь она рычит, хрипит, захлебывается и нервно гогочет. — Ты можешь быть убедительным, Свят… Я думала, что…
— Я рохля, да?
— Нет, — надувает губы и отрицательно качает головой. — Просто…
— Не люблю ругаться, Шепелева. Предпочитаю диалог. Открыть на поражение огонь — последнее дело, Лесенька. Даже, — придавливаю кончик влажного и лоснящегося от соли носа, — когда противник не понимает по-человечески.
— Я превратилась в животное? — по ощущениям Лена встает на носочки, желает подтянуть свой рост и стать вровень со мной.
Или она надеется на примирительный поцелуй?
— Мир, Алёнушка? — подаюсь лицом к ней, касаюсь своим лбом женской переносицы и дышу открытым ртом.
— Да, — несмело двигает губами.
— Плохо слышно, рядовой Шепелева. Повторите информацию.
— Да, Святослав.
Целую Лесю. Жадно и со страстью. Прикусываю горячие и сухие губы, вылизываю десны, посасываю ее язык, который она мне предлагает, шныряю по щекам, щекочу рифлёное нёбо, стараюсь протолкнуться дальше, поглощаю Шепелеву целиком, а перед глазами я вижу…
Твою мать, только Юлу. Только Смирнову. Только ее…
— Ксения, мое ясное солнышко, принеси нам со Святиком водички. Детка? Пожалуйста-пожалуйста, — нудит Смирнов, предплечьем вытирая пот со лба. — Ксю-Ксю, прием-прием? — зовет ее, а после обращается ко мне, шепчет, будто делится военным секрет. — Напялила презерватив на руку и шурует в задницах у кобылиц. Ей-богу, за выбор профессии хотел младшенькую безобразницу проклясть.
— Алексей Максимович… — а я, похоже, за сестричку начинаю переживать.
— Ветеринария, Свят. Прикинь! В кого она такая?
— Жалостливая? Добрая? — накидываю версий.
— Э-э-э… Считаешь, — кивает на дочь, прислонившуюся к лошадиной заднице щекой и загнавшей руку по плечо в то место, из которого вылазят несмышлёные жеребята, когда подходит нужный срок, — достойная профессия?
— Если вспомнить, что выбрал я, — усмехнувшись, дергаю плечами.
— Юлька, — Смирнов кивает на кого-то за моей спиной. По всей видимости, там кружит Красова, испытывая мои нервы и раздражая Лесю, вызывая зависть каждый раз, как только выплывает на всеми обозримую позицию, — сделала сюрприз. Не ожидал, честное слово. Веришь?
Да похрен! Сегодня повторюсь лишь только во второй раз.
— Она привезла сына для встречи с Барбариской.
— Да понятно. Конечно-конечно. Свят, ты извини, пожалуйста, но…
— Красов — это лучшее, это высший класс! — задрав нос и выставив подбородок, заканчиваю за него. — О таком можно лишь мечтать! Любовь
— Ты чего? — таращит взгляд.
— Все нормально. Я привык к дифирамбам, которые вы дружно поете Константину, главе Красовской семьи. Но…
— О-о-о-о, блядь! Закончим на этом, — не спуская с меня глаз, кричит непослушной взрослой дочери еще раз. — Ксения, иди сюда! Хватит щупать внутренности живому существу, тем более что ты мешаешь жеребенку спать. Высрет, будь здоров!
Юла, забравшись на деревянное ограждение тренировочного загона, следит внимательно и с лучистой улыбкой на лице за тем, как Игорь нарезает круг за кругом, сидя в седле на спинке маленькой лошадки, у которой из-за густой и светло-рыжей челки совсем не видно темно-карих глаз. Сын, сосредоточившись и по-утиному вытянув губки, управляет коренастым и крутозадым зверем, то и дело мотающим головой. Пушистая грива пони пружинит и совсем не развевается на ветру, мелкие копытца рыхлят землю, вгрызаясь в мягкий грунт, животное фыркает, чихает, прядает ушами и скошенным взглядом наблюдает за тем, кто его несмело, неумело контролирует. Суворов ритмично щелкает кнутом, не задевая мелкое создание, он что-то тихо говорит, понукает пони, тренирует легкий шаг и подмигивает седоку, когда он обращается лицом к нему за поощрением.
— Они хорошо смотрятся, — ухватившись за бревно, забираюсь на такой себе забор и устраиваюсь рядом с Юлей. — У него получается.
— … — глубоко вздохнув, переставляет ноги, отползая от меня.
— Пахну? — прижимаю подбородок, вожу носом, но нехороших запахов не замечаю.
— … — еще один шаг и попытка забраться выше заканчивается тем, что она перебрасывает сначала одну ногу, затем вторую и устраивает джинсовый зад на тонкой линии бревна, на котором я уложил перекрещенные руки.
— Небезразличен, Юлька? У тебя болит и неровно стучит сердечко? Ты нервничаешь и…
— Ты бессовестно себя ведешь, Святослав.
Вот как? Интересно. Чрезвычайно. Какую версию выкатит ее больная фантазия в этот раз?
— Потому, что работаю и помогаю твоему дядьке?
— Женщина, — куда-то кивком головы неопределенно показывает, — скучает без тебя. Твой психолог не получает должного внимания. Это видно. У нее глаза, как у кобылы, которой Ксю прощупывает матку. Уверена, что лошадь получила кайф, а вот Леся…
— Хм! — пырскаю и подбираюсь ближе к той, которая с чрезвычайно умным видом транслирует чрезвычайно глупый чес. — Ты, как я погляжу, тоже не сильно радостная. Пидорок плохо старается. Я могу научить, если ты пожелаешь. А вообще…
— Пошел вон! — ерзает ягодицами, отползая от меня.
— Когда у нас получился этот малыш? — указываю на хохочущего Игоря. — Я помню каждую ночь, Смирнова. Помню, как ты любишь. Сзади, да? Сначала низко, глубоко и медленно. Неровный ритм, сбитый темп — ты подстраиваешься, а потом…