Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
Похоже, это мат. Ситуация, как говорят, стопроцентно патовая, без всяких шансов. Смирнова прикладывается щекой ко мне, натирается, размечая территорию, попискивает, когда я нагло прищипываю оголенный зад, а когда решаюсь на решительные действия, Юла хватается за мои бицепсы и виснет, с удобствами располагаясь на моей груди.
— Юль? — вожу носом по закрытой мокрой тряпкой коже на ее шее, специально предоставленной для ласки мне.
— … — оживает, осторожно наклоняет голову, щекой елозит по скуле.
— Ты ведь приходила в комнату сегодня?
— Нет.
Врет?
— Не верю, что все это приснилось.
— Я не была у тебя в доме. Это был сон, Мудрый. Не знаю, что там было, но…
— Мы были вместе. Понимаешь?
— Привиделось, — настаивает на своем.
— Зачем ты здесь? — трогаю губами мочку уха, в котором сегодня нет сережки. — Пришла сюда. Я ведь не искал с тобой встречи. Сидел преспокойненько на берегу, смотрел на воду.
— Водомерок соблазнял растянутыми штанами? — дергает резинку моих брюк.
— Тоже дело.
— Считаешь, достойное для тебя занятие?
— И все же! Ты разделась, вильнула задницей, зашла в воду, кричала, прыгала-скакала, типа привлекала мое внимание. Это удалось. Потом, когда я к тебе присоединился… Что-то произошло, да? Почему сейчас ты не отталкиваешь меня?
— На какой вопрос отвечать в первую очередь? — обнимает меня за талию, раскрытыми ладонями водит по спине, пытается поднять футболку, чтобы прикоснуться к коже.
— Не надо. Это неприятно, — вожу плечами, напрочь отрицаю подобные действия, дергаюсь и даже откланяюсь. Не хочу чувствовать чьи-либо прикосновения под своей футболкой. Не разрешаю никому и даже Юле.
— Извини.
— Я начну, а ты, наверное, закончишь: «Свят, я сюда приехала, потому что…».
— Захотела встретиться с родителями.
— Ничего не хочешь изменить в формулировке? Сколько времени дать на подготовку?
— Нет, — не задумываясь отвечает.
— Точно? — а я, по-видимому, настаиваю, пытаясь выклянчить подходящий ответ.
— Угу. Ты трогаешь меня, Мудрый? Лапаешь? Шуруешь пальцами везде, где только можешь?
— Возражаешь? — пытаюсь отстраниться и прекратить все действия. Но она молчит…
Я смаргиваю, кусаю губы — Смирнова, твою мать, никуда не исчезает.
— Родителей решила навестить? — в сотый раз повторяю свой вопрос. — Настаиваешь на этих показаниях?
— Да, — окончательный ответ.
Ну и черт с ней! Ведь я уверен, что она приехала ко мне…
Прикрыв глаза, Смирнова стонет, теснее прижимаясь к телу. Если это снова сон, то я, черт возьми, не хочу проснуться, так и не увидев какой-нибудь врезающийся в память эпизод, в котором, например, я обнимаю Юлю и запечатываю поцелуем этот рот.
Она несмело трогает мой член, бережно сжимает через воду, через ткань, вверх-вниз проводит, сдавливая головку, поднимает парня из глубокой спячки, при этом что-то в сиську глупое сипит. Одной рукой разминаю полушарие через гидроткань, а вторую нагло запускаю к ней в трусы. Провожу ладонью по складкам и настырно лезу дальше, внутрь.
— Это неправильно, — вдруг четко произносит.
— Ты сама приехала.
— Не для этого, — сводит вместе бедра, зажимая мою руку. —
— Свят? — улыбаюсь. — На тебя находит, что ли?
— Там кто-то есть…
Юля вздрагивает и прячется, сжимаясь, скручиваясь на мне. Не разжимая объятий, поворачиваю голову с намерением посмотреть на того, кто ее пугает. Берег пуст, а в имеющихся немногочисленных кустах определенно никого нет.
Глава 17
Я живой… Ты не убил!
Что теперь не так? В чем-то виноват? Где-то перегнул? Позволил грубое? Лишнее сказал?
Не так схватил!
Не там погладил!
Нагло прикоснулся!
Больно сжал!
Быстро начал!
Быстро кончил!
Все еще намного проще…
Я, кажется, не вовремя и не туда полез!
— Ничего сейчас не хочешь сказать? Решила поиграть в молчанку? Смирнова? — щелкаю пальцами возле женского виска.
Она стоит ко мне спиной, махровым полотенцем аккуратно растирает свернувшиеся в темные колечки волосы, дергает ногами, ровно дышит — уверен, природой вырванные ноздри ходят ходуном; четко обозначенные плечи в каком-то ритме поднимаются, а звук, как по накатанному, полностью отсутствует, но по моим натянутым до предела нервам, сука, сильно дребезжит.
— В чем дело? — протягиваю руку, чтобы прикоснуться к перекатывающейся под влажной гидромайкой острой лопатке, но останавливаюсь, где-то на подкорке понимая и недоумевая:
«Похоже, будет очень худо!» и еще, конечно, «Что я, черт возьми, сегодня натворил?».
— Юля! — рявкаю, все же соблюдая такт, не нарушаю личные границы, которые после игр в речке конкретно увеличились в размерах. — Ведешь себя, как…
— Ну-ну? — убирает полотенце, похлопывает им же по коленке, а своим взглядом, рискну сейчас неосторожно предположить, членит на мелкие кусочки ближайшие заросшие бурьяном декоративные кусты.
— Что «ну-ну»?
— Говори! Ты же хотел что-то добавить после «как». Как кто, Святослав? И еще, сколько ждать, пока в очередной раз кто-кто на кое-что и кое-как сподобится…
— Кто-кто сподобится на кое-что? — шиплю. — Ни хрена не путаешь? Единственное число для быдлоты или все же множественное? Я там, — киваю головой на зеркало реки, — один, что ли, был? В одиночестве с собой игрался? Член себе надрачивал через трусы? Стонал в живот? Скулил, всхлипывал, натираясь киской о свою же грубую ладонь? Досадная ошибочка, Смирнова! У меня хобот есть, а кошачьей щели нет. Я так хотел раздеться, чтобы кожу остудить, но был один… Некому, да? Некому было спинку почесать? Что замолкла? Язык глотнула или совесть в сиськах заиграла? Я, видимо, все-таки растянутыми штанами одну сучью водомерку соблазнил? Жаль, что ты на дно вонючим камнем не пошла. Ах, как жаль, что не случилось. Ей-богу, всем бы стало однозначно легче. За вывернутые ручонки вытащили бы, потом по-семейному помянули, поплакали на девять и на сорок, на год поставили свечу за упокой, и с миром в пекло отпустили. Повернись немедленно ко мне! Прячешься? Стыдишься? Милость строишь, робость играешь? Ты… Ты…