Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Зачем ты? Все ведь было не так, — жалобно лепечет.
— Не так? — прищуриваю глаз. — Ты под градусом, Юла? Как твой отец. Ну-у-у, теперь все ясно и понятно.
— Ты преградил дорогу, — начинает медленно доходчиво дебилу разъяснять.
Нет возражений. Все бесспорно. Мне нечем крыть — это мощное замечание. Живой шлагбаум под два метра ростом означает:
«Юля, стой!».
Меня терзает несколько иной вопрос. Стоить ли сейчас замешкаться, наивно закатить глаза и вечно удивленной буквой «о» раскрыть ротяку, дабы глупенькой улыбкой стерву полоснуть? Надо
— Места мало? — вожу башкой. — Не знала, как контуженного громилу обойти? — парирую, не щадя рублю ее словами.
— Ты…
— Что я? Какого ты трусила буферами здесь? Визжала, изображая недотрашку. Это поведение семнадцатилетней шлюшки, которой не достает мужского внимания, а у нее, бедняжечки, между ног уже зудит. То, что ты организовала в той пучине даже флиртом тяжело назвать. Ты напрашивалась на член, Юла. Теперь есть маленький, но животрепещущий вопрос.
— Как ты груб, Мудрый, — всхлипывает и качает головой.
— Детка, после того, что было несколько минут назад, ты вполне можешь величать меня Святом. Святиком — юрким пальчиком!
— Боже! — всплескивает руками, закрывает рот, впиваясь пальцами в странно сдувшиеся и потерявшие румянец щеки.
— Когда отваливаешь, ловишь кайф, настраиваешься на нирвану, посещаешь с дружеским визитом какой-нибудь астрал, при этом дергаешь ногами, вопишь, скулишь и хрюкаешь, моментально вспоминаешь сокращение. Свят! Свят, Юла! Приди в себя. Ты спала со мной, а только вот повторила, вспомнив то, что между нами до твоего гребаного замужества было.
— Прекрати сейчас же! Немедленно! — ногами взбивает речной песок до устойчивых бисквитных пиков.
— Настаиваешь на обращении по фамилии, да по полным именам? Тогда…
— Да пошел ты!
С радостью! Да только с ней. С заразой, чтоб ее!
— Товарищ подполковник, разрешите обратиться, — подсказываю, не церемонясь издеваюсь.
— Подполковник без погон, который ушел со службы, потому что жопой угодил в какой-то плен. Ты отсиделся там и…
— А ну заткнись! — гавкаю взбесившейся собакой. — Ты ни х. я не знаешь, через что я прошел. Привыкла ножки раздвигать перед тем, кто пощекочет. Мои аплодисменты мудлодятлу. Красов вышколил под себя, видать.
— Сволочь! — сгибает в плазменную дугу и без того наэлектризованный воздух.
— О! И снова-здорово? Сейчас мы можем наблюдать, как Юлия Сергеевна включила благородную герлУ. Надо бы напомнить, как ты шипела матерщину, когда выплясывала, — отпускаю край полотенца и кручу под носом той рукой, которая сегодня во всех местах провела пошлые исследования, — вот на этом!
— Не смей меня стыдить и…
Да что ты, «солнышко» — как говорит Сергей Смирнов — и в мыслях даже не было!
— А я стыжу? — пырскаю. — Ты ошибаешься, Юла! Я счастлив. Рад тому, что между нами было. Я мечтал…
— Замолчи! — бьет по вращающейся перед нею кисти. — Прекрати, придурок.
«Ага. Сейчас-сейчас. Разрешите выполнять, товарищ… Кто ты? Что ты?» — да как
— Признай простой факт. Хотя бы мысленно, ни произнося ни звука. Будь честна, Юла, с собой. Ты была со мной и мне это, твою мать, понравилось.
— Не была, — упорно отрицает.
С ума свести решила? Я отдаю себе отчет в том, что мы творили с ней. Мне не стыдно! Отнюдь — я даже счастлив. Счастлив от того, что взял ее, что она не сопротивлялась, что помогала, подсказывала, направляла. Уверен, по доброй воле она была со мной.
— Ты галлюцинируешь? — и тут же добивает нехорошей версией.
— Стерва! — незамедлительно шиплю, огрызаясь.
Блядь… А если так?
— Святослав, давай, пожалуйста, забудем обо всем.
Попалась детка. Значит, стопроцентно было! А я опять засомневался в том, что между нами здесь произошло.
— Нет! — как на докладе сообщаю.
— Это ведь ошибка. Я была напугана твоим напором…
Напором? Еще одна издевка, похоже, подвалила.
— Я напирал с просьбой об игрушечном оружии, Смирнова. Не смей, — почти по буквам ей в мозги стучу, — Игорю угождать покупками того, что ему совсем не нужно.
— Хорошо, — быстро соглашается, кивает шустро головой.
— Договорились!
Неплохо бы поцеловаться и закрепить довольно неплохой и крепкий результат.
— А потом ты стал трогать меня.
— И?
Теплее, теплее, теплее… Когда же будет горячо? Что ж такое-то? Тяжело признать, что было хорошо? А главное, необходимо? Необходимо нам обоим!
— Я ошиблась, — повесив нос, бухтит, отставив нижнюю губу. — Очень сильно! Это так неправильно. Понимаешь?
Интересный разговор и обоснования продуманные.
— За ошибки нужно платить, Смирнова. За сказанное отвечать, за то, что натворили… Неплохо бы для начала все признать, а потом…
— Нет, — еще сильнее надувает нижнюю губу. — Я тебя очень прошу.
— Да, Юла. Не проси, Смирнова.
Я заплатил! Пусть и она заплатит…
— Такое больше не повторится, — клянется и несбыточное обещает.
— Слыхала про выражение: «Никогда не говори никогда»? — хмыкаю и осторожно дую ей в лицо.
— Не повторится, Святослав. Услышь меня, пожалуйста, — мотает головой, сжимает кулачки, натягивает руки и бьет себя по бедрам, как будто бы наказывая за несдержанность. — Не будет больше ничего. Это грязь… Это незаконно. Подло, Господи, как же это подло! Почему ты не прекратил все это?
— Температура все же поднимается? Жар накатывает? Вирус забрался к тебе в мозги или ты по умолчанию с тараканьими бациллами была? — снова организовываю ей ширму и еще разочек грозным тоном предлагаю. — Снимай к ебеням все.
«Идиотка!» — такое только про себя шепчу.
— А ты? — кивает на мой облезлый мокрый вид.
— Мне нормально, — хотя кисти рук дрожат как будто их хозяин страдает от стойкого абстинентного синдрома.
Странно, если честно, что с ее отцом в этом направлении существенных проблем не оказалось. С большим трудом верится, что Сергей похмельем не страдает: то ли опыт, то ли есть какой-то собственный секрет.