Chercher l'amour… Тебя ищу

Иголкина Леля

— Издеваешься? Ты уже обращаешься, а я сказал, что слушаю. Ну?

— Не положено, — слышу, как мальчишка шепчет Рохле.

— А ничего не произошло, Симаков. Тут все свои, а чужие здесь не ходят. Отставить разговоры и не бздеть. Я тут главный, я дежурный…

— Вам виднее!

— В оба, черти, смотрим, а в спину не следим, — отдает приказ караульным, а мне шипит. — Машина в старом боксе, Святой. За ней следили, если что.

Сказать «спасибо» и поклониться до земли?

— Не бери в голову, Стас, — не поворачиваясь, отвечаю.

— Как скажешь, — скучно произносит,

а затем неслышно для окружающих, но для меня довольно четко добавляет, — тыловая крыса. Миролюбивый т-р-р-р-у-с…

А Рохлин не соврал. Прижимаю нераскачанный рычажок и открываю блестящую, вылизанную, напомаженную тяжелую родную дверь.

«Ну, привет!» — бормочу себе под нос, пока заношу на сверкающую трубу ногу и, оттолкнувшись от хромированной подножки, заталкиваю тело внутрь пахнущего хвоей теплого салона.

Машина громко выдыхает, похоже на то, как полусонный гигант расправляет согнутые неудобным положением плечи, затем поскрипывает чистой темной кожей, крякает и стонет, когда я провожу рукой по коричневой консоли, вскрытой дорогой мастикой.

«Не обижали, детка?» — прикладываюсь лбом о рулевое колесо. — «Все на месте, боевая подруга?» — поднимаюсь, чтобы встретиться с огромным зеркалом глазами, прошиваю взглядом заднее сидение, наткнувшись на непростое воспоминание, связанное с этим местом, опускаю голову, закрываю глаза и, сцепив зубы, вою повернутым на совести кретином. — «Су-у-у-у-ка, Кол, прости!».

Я был счастлив… Был очень счастлив с Юлькой. В этом мирном городе: на его забитых под завязку улицах, в жутких пробках в каждый будний день, на парковках перед торгово-развлекательными центрами, возле ее дома за углом, на подъездной дороге; в маленьких кофейнях, в итальянском ресторане; еще в мотелях, на реке, на том облезлом скрипящем от двух взрослых покачивающемся на волнах катамаране, когда она, как ненормальная, пищала, пока я целовал ее и трогал небольшую грудь; наверное, я кайфовал от нашей близости в палаточном дешевом кемпинге, конечно же, на нашей набережной, возле колоннады, на темной лавочке в старом парке, когда она сидела на моих коленях и шептала в ухо чушь. Я был счастлив!

С ней…

С Юлой…

С Юлией Смирновой Мудрый Святослав счастлив был…

Везде!

Я был счастлив в случайном доме, куда мы завернули, когда возвращались из проведенных вместе выходных на банном озере, которое с визитом посетили, чтобы встретить на двоих рассвет, проводить закат, пожарить шкворчащие на шампурах охотничьи колбаски.

«Юль?» — обращаюсь мысленно к той, с которой грубо поступил четыре года с небольшим назад. — «Юль?» — бьюсь затылком о подголовник кресла. — «Прости, любимая, прости…».

Это, сука, очень просто! А Леся не права. Я смогу. При следующей встрече с этого, без долбаных расшаркиваний, и начну:

«Прости за все, что не сложилось. Прости, что бросил. Прости, что не спешил домой. Прости, что сильно опоздал. Прости за Игоря. Мне…».

Обойдется! За парня извиняться не намерен. Просить прощения не буду за то, что дал ей сына! Возможно, это лучшее, что могло случиться с нами. Возможно, это мой последний шанс, призрачная надежда на ожидаемое чудо…

«Святик, забери!» — получаю

слезливое сообщение от Сергея.

Да, бли-и-и-н!

«Это не смешно, Сергей Максимович» — набиваю шустро, отправляю и откидываю телефон на соседнее с водителем сейчас пустое кресло.

У него, вашу мать, затяжной запой, а у всей его семьи — сучий стресс и долбаный застой!

— А я и не смеюсь! — первое, что слышу после того, как принимаю незамедлительный после моего грубого печатного ответа телефонный вызов.

— Я занят, — стиснув зубы, отвечаю. — Мне некогда играть с вами в «Угадай, кто сейчас поет, троит и блеет!», кто там умер, кто от наркоты в расцвете сил и лет погиб, кто склеил ласты, потому что много пил. Кстати…

— Клуб двадцать семь, Святослав? На это, местный пленник, намекаешь?

— Я не в курсе, что это такое.

— Приезжай, я в красках и с цитатками лекционно расскажу. Будет тебе такой себе ликбез. Бесплатно, лишь по доброте душевной. У меня есть опыт в россказнях. Про это ты, засранец, точно знаешь. Недоделкам, вроде тебя, нравится, как я байки из несуществующего пожарного опыта травлю.

— Меня не будет, Сергей. Пожалуйста, не ждите, — грубо обрываю.

— Еще разок подумай, мальчик! — по-моему, он хохочет. Я точно слышу задушенный ехидный смех и тонкий свист.

— Я не мальчик…

— Ты ведь думаешь, Святослав? Как долго?

— Уже! — гавкаю надроченным никак не разрывающейся грелкой, сильно разозленным шакальем.

— Я жду тебя, — категорично старый пердун огрызается. — Уверен, тебе понравится.

Мне слышится или он почти готов добавить:

«Свят, поторопись! А то я до смешных блядей с горла, пожалуй, надерусь!».

— Я занят! Что еще? — рявкаю, впечатываю пару раз кулак в обои на своей двери. — Мне некогда. Вызовите такси.

— Оторвись, сопляк!

А он настойчивый, пиздец!

— Адрес тот же? — хочу добавить мат, но изо всех сил держусь, делая скидочку на возраст и помня о том, где я вынужденно живу.

— Я в институте, — я снова слышу в голосе отца издевку и сдавленный смешок.

— А тетя Женя? — распахнув глаза, почти пищу.

— Наукой наслаждается. Какая разница, Мудрый, если я прошу тебя меня забрать?

Это все очень плохо кончится! Смирнов ведь надирается на рабочем месте, а это непростое учебное заведение, в котором сделают грозное предупреждение и отругают на какой-нибудь планерке по случаю вручения очередного ученого звания.

— Буду через пятнадцать минут, — дергаю ногами, бросаю взгляд вниз, разглядываю педали, поправляю коврик. — Вы не могли бы…

— Ты еще поговори! — Смирнов бухтит и, не прощаясь, прекращает вызов.

Придавливаю с оттяжкой кнопку запуска двигателя, отнимаю палец, проверяю зеркала и, сверившись с чистой обстановкой позади, неторопливо выплываю павой из просторного гаража.

Пока кручусь по площади воинской части, замечаю, как Рохля строит молодняк, как дергает шалопаев за воротники, как рвет на них погоны, как орет им в рожи, тренируя психологическую устойчивость, как скашивает взгляд, когда притапливаю тормоз и останавливаюсь в каких-то жалких миллиметрах возле его отставленной в сторону руки.