Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— У него другая женщина, Костя, — с нескрываемым сожалением выдыхает. — Очень молодая, это девочка. Ей недавно исполнилось двадцать лет. Всего! Почти ребенок. Понимаете?
Демонстрирую непонимание, но в голове себе вещаю:
«Вполне!».
— Зачем же этой юной женщине чужие дети? — похоже, Шелест решила себя своими же словами в чем-то убедить.
— Повторный брак не является причиной или преградой для общения с сыновьями. Он ведь родной отец или…
— Да-да. Просто я, — она сильно запинается, — наверное, его немножечко
А вот теперь я вообще ничего не понимаю.
— Вы не пробовали восстановить отношения и потом…
— Он поднял руку на меня, Костя. Не просто отвесил пощечину, щелкнул по носу, больно схватил за волосы, ущипнул, шлепнул по ягодице. Он избил меня. Как погонщик непослушную скотину. Это было всего один раз, но поверьте, пожалуйста, этого вполне хватило. На следующий день я собрала вещи и мальчишек, и сбежала. Простить могу все, кроме грубой и несправедливой силы. Я не заслужила такого обращения. Ему не за что было корить меня и в чем-то обвинять.
Видимо, дяденька приревновал красивую жену, например, к более успешному деловому партнеру.
— Вы обратились за помощью в правоохранительные органы? Вы ведь медицинский работник, значит осведомлены, что можно зафиксировать факт насилия, заявить на обидчика и…
— Нет.
— Нет? — неприкрыто изумляюсь. — Романа, а что же Вы тогда хотите, если…
— Его слово против моего!
— И после этого, того, что сейчас сказали, Вы по-прежнему считаете его простым работягой, которого стоит ревновать к нимфетке жалких двадцати лет?
— Это тяжело объяснить.
Возможно, стоит лучше пытаться. Она ревнует человека, избившего и устроившего ей небольшую заварушку с необоснованными обвинениями и подтасовками. Наверное, у Шелест в карточке отмечен непростой диагноз?
— Это ведь абсолютно больное чувство, Романа. Тем более объяснять не нужно.
А я как будто на подсознательном уровне улавливаю небольшую связь с нашим положением. Мудрый — больная тема, краеугольный камень всех наших с Юлей недопониманий и проблем. Его очень много в этой жизни. Если уж откровенно говорить и в чем-то признаваться самому себе, то я мог бы… Мог бы… Потерять контроль с женой и дать ей пощечину. Но только для того, чтобы привести ее в чувство! Но ни в коем случае не самоутвердиться за ее счет.
— Вы очень чуткий мужчина, Костя. Вашей жене повезло.
Надеюсь! В чем чуткость-то? Или, по ее мнению, лупцевать женщину — это само собой разумеющееся занятие, просто не каждая таким с улыбкой на губах спокойно наслаждается? Господи! Женщины, женщины… Прекрасный, потому что сильный? Отличный, потому что богатый? Супер, потому что красивый, стильный, вылизанный и с маникюром?
Поднимаю руки и разворачиваю их внутренней частью ладоней. Рассматриваю рисунок, замечаю крапинки древесной смолы, приклеившиеся к ложбинкам. Наверняка испачкал, когда трогал брус. Я проверял качество, сверял сорт, убеждался, что нужный нам заказ
— Вы ревнуете обидчика к новой жертве, Романа. Это мое мнение! — почти обреченно опускаю руки, затем голову и в землю кое-что шепчу. — Прошу простить за несдержанность.
— Все нормально. Нормально, Костя, — снова прикасается к моей руке, только теперь я ощущаю прохладные пальцы на своей кисти. — У Вас теплые руки.
— Очень жарко…
Бабье лето в самом разгаре, начало сентября в нашей области — дополнительный четвертый месяц лета. Солнце не печет, а скорее с комфортом согревает.
— Я отомстила за себя, Костя, — тихо, будто по секрету, сообщает. — Я отомстила человеку, которого любила. За то, что он так со мною поступил, я показала ему, где раки зимуют. Правильно говорю?
— Угу, — стараюсь не показывать большую заинтересованность, но тем не менее. — Как? — вскидываюсь, сосредотачиваюсь и даже ухом следую за ней.
— Взяла за все деньгами.
Значит, образумилась, поумнела и заявила на насильника!
— Компромат, — шепчет еще одно признание. — Я подстроила кое-что. Сделала нехорошие фотографии и переслала их его деловым партнерам. Серьезные люди получили неопровержимые свидетельства того, что…
— Как это мило! — щурюсь, язвительно изгибаю губы.
Теперь я думаю, что она опасный человек.
— Вы знаете, а ведь мне поверили. Поверили серьезные люди.
— Мужчины? — наталкиваю себя, да и ее на мысль.
— Э-э-э, да. Но я все же не понимаю.
— Вот видите, — ухмыляюсь, — значит, этим мужчинам можно доверять.
Когда найдешь к ним собственный подход, конечно. Шантаж, например.
— Я Вас развеселила, да? — она, по-моему, обиделась. Не такой реакции на сверхсекретное сообщение ждала?
— То есть Вы принудили бывшего мужа сделать так, как было выгодно Вам. Вы нагнули большого человека, выставив его, скажем так, лохом перед компаньонами. Романа, я не хочу Вас пугать, — тем более у нее двое маленьких детей в кармане, — но такое в серьезных кругах не прощается. То, что показалось изначально безобидной шалостью, сделанной по причине зудящего желания отомстить за себя, может в дальнейшем быть использовано против Вас. Он ведь по-прежнему заинтересован в детворе?
— Поэтому я прячусь.
Опасна и чуть-чуть наивна. Что ж…
— Я заставила его уважать меня, Костя. О любви больше речи не было, но мое достоинство по-прежнему скулило и жаждало расправы с тем, кто несправедливо наказал меня. Я! — она, кажется, впервые на моей памяти, сильно повышает голос. — Никогда! Ему! Не! Изменяла!
— Он заплатил? — стараюсь перевести разговор в более спокойное и не стремительное русло.
— Вот этим, — выставив вперед изящную, обхваченную не одним браслетом руку, устремляет пальцы в горизонт. — Я вложила полученную компенсацию, его деньги в эту землю. Мне достаточно.