Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Посидим в сквере через дорогу. Там есть новая детская площадка. Выйдем на часок и подышим свежим воздухом. Немного поболтаем о том, о сем. Да, Игорек…
Я, видимо, на авантюру напрасно согласился. Предполагалось, что мы будем разговаривать и даже что-то обсуждать. А вместо этого, я битых сорок пять минут сканирую пустым и отрешенным взглядом затылок Юльки, стоящей перед большим окном. Расставив руки на ширину своих узких плеч, уткнувшись лбом в стекло, и раскачиваясь, когда встает и опускается с носка на пятку, пытливо смотрит на
— Мы тратим время, — наконец-таки решаюсь на слова. — Они ведь не вернутся раньше срока.
— Ты доверяешь ей? — сипит Юла.
— Да.
Еще хотелось бы добавить:
«Целиком и полностью!».
— Доверяешь ей, чтобы насолить мне и сделать больно? — добавив себе в голос почти гнилой смешок и нотки неприкрытого сарказма, продолжает некрасиво говорить та, с который я хотел бы кое-что подробно обсудить касательно своего отцовства.
— Нет.
— Да, да, да, Святослав, — обреченно выдыхает.
— Нет.
— Ты все делаешь, чтобы забить вот в эти кисти, — отрывает свои руки, не опускает, демонстрируя мне жалкий и сдающийся жест, — большие гвозди. Ты… Ты… Ты всегда был таким! Такой, твою мать, правильный, что даже тошно. Поглядите на него, он документы у постороннего человека взял, прихватил ключи от дома и машины, вложил себе в карман удостоверение и даже кредитки в дамском кошельке пересчитал… Справился? Удовлетворился? Ты отдал ей ребенка, потому что…
— С ним ничего не случится. Перестань заводиться и накручивать себя. Я хочу спокойно поговорить.
— Извини, извини, любимый, что я такая нервная, что я такая грубая, что я такая…
Любимый? Или я ослышался? Я мог бы попросить ее еще раз повторить, да только понимаю, что эта вынужденная мера оценена будет, как придирка и не вызовет, соответственно, никакого нужного мне отклика. Не время говорить об этом, когда на кону стоит почти сама судьба. Но не ее, не моя, а нашего с ней общего ребенка.
— Я намерен переделать свидетельство о рождении Игоря, Юля, — сухо, скупо, но довольно четко сообщаю информацию. — Вернее, я уже подал заявление. Его приняли и зарегистрировали.
— Теперь, стало быть, хочешь за это все медаль? — ехидничает злобно.
— Хочу, чтобы ты повернулась. Повернулась ко мне лицом и сказала, что…
— Я не против! Не возражаю. Нет проблем.
Она уже ответила или надо мной специально издевается? Стебет, подкалывает, раздирает кожу издевательства иголкой.
— Ты подтвердишь, что…
— Что он твой сын? Хочешь чисто выглядеть. Неудивительно, скорее, очевидно. Я должна, видимо, где-то поставить подпись, да?
— Да.
— Мне некуда деваться. Ты загнал мне в капкан…
Не издавая шума, не привлекая ее внимания, подбираюсь к ней со спины, а достигнув цели, сжимаю сильно вздрагивающие плечи.
— Ты ведь сильный, мощный,
— Он Мудрый, Юля. Перестань пороть чушь. Изображаешь самодостаточную и гордую женщину. У него ведь мое отчество. Полагаю, твоих рук дело. А вот на фамилию ты не решилась, испугалась или отец отговорил, приведя, конечно, кучу аргументов в пользу…
— Гордо-о-о-ость! — она, похоже, ни черта не слышит из того, что я здесь говорю, зато сильно ерничает и грубо издевается. Высмеивает собственное я, когда транслирует это слово. — Ты, безусловно, прав. Впрочем, как и всегда, да? Но это, чтобы ты знал, единственное, что у меня, наверное, в этой жалкой жизни важного и дорого из человеческого осталось. Хотя, — громко хмыкает, поводит плечами, предпринимает жалкие попытки от меня освободиться, — я ее уже утратила, когда вышла замуж. Купилась на уважение, спокойствие и чертову стабильность. Отпусти! — рявкает и очень ощутимо вздрагивает.
Я выполняю ее требование не в точности, а скорее, наоборот и, как она собственно совсем недавно сказала, назло, сознательно и… Вопреки. Я это делаю, чтобы позлить ее и насолить себе. Смотри, мудила, что из твоих идейности и верности «красиво» получилось.
Вынужден жалко пресмыкаться, низко кланяться, и о милости просить, хотя мог бы грубо взять ее и развернуть к себе лицом. Наверное, где-то сильно клинит и я то, что задумал, тут же выполняю.
— Послушай, пожалуйста, — своим лицом касаюсь ее лба, половины носа, одной щеки и малой части подбородка, — не перебивай.
— Долго с мыслями, что ли, собирался? — упирается ладонями мне в плечи, отталкивает, выворачивается и возвращается назад, в исходное вынужденное положение, так ничего и не добившись. — Демонстрируешь мне силу?
— На что ты злишься, Юля? Скажи, пожалуйста. Только…
— Ты ушел, — почти с наскока отвечает.
— За это прости, пожалуйста. Знаю, что все неправильно и очень глупо. Будем считать, что я погорячился и, сам того не желая, почти смертельно обидел тебя. Согласна?
— … — не отвечает, но очень тихо всхлипывает.
— Чего боишься, бесстрашная Смирнова? — сильнее обнимаю и размазываю маленькое тело на себе.
— Что ты ненастоящий. Что ты опять уйдешь. Что это ложь. Что все обман, игра моего воображения, например. Я не могу поверить, что ты реальный. В голове такое не укладывается, как я ни стараюсь. Я ведь столько раз видела тебя, — осекается только лишь за тем, чтобы перевести дух и в легкие побольше воздуха набрать, а потом вдруг приглушенно, выбалтывая страшную тайну, сообщить. — Убитым, растерзанным, искалеченным, с изуродованным лицом, без рук, без ног, без головы. Я видела тебя мертвым в каждом неживом мужчине, о котором громко заявляла судмедэкспертам: