Черная Ганьча
Шрифт:
– Встать!
Шерстнев поднялся, старался не глядеть в черные, налитые гневом глаза под черными же, сведенными в одну линию бровями.
– Так вот я спрашиваю: кому вы служите?
От устремленного на него взгляда Шерстневу стало не по себе:
– Родине служу.
– Чего же вы валяете дурака?
– Я ничего...
Капитан ударил ребром ладони по столу:
– Вот именно - ничего, пустое место. А смотрите на всех свысока: я, дескать, сложная натура, у меня извилин не сосчитать. Что мне там какой-то старшина с семью классами образования и все эти селючки вроде Бутенко, Азимова! И хвастунишка отчаянный.
– Какой девчонке?
Краска бросилась Шерстневу в лицо.
– Лизе.
Капитан покачал головой, разгладилась морщина над переносицей - видно, отошел.
Ветер хлопнул оконной створкой, задребезжали стекла. Вовсю хлестал ливень. Капитан закрыл окно, вернулся к прерванному разговору.
– Сожалею, что ваше хамство не карается Дисциплинарным уставом. Я бы за старшину на всю катушку. Хотел бы знать, какая ржа вас точит.
– Он снял фуражку, пригладил рукой ежик.
– Идите, Шерстнев, и подумайте хорошенько. И перед старшиной извинитесь. Вам когда на службу?
– В четыре.
– Идите отдыхать.
Случись вызов к капитану по другому поводу, ребята были бы тут как тут - с советами, расспросами, сочувствием.
В ленинской комнате по-прежнему крутили пластинки, и никому не было дела до него, Игоря Шерстнева, будто он сегодня совершил преступление. Прошел пустынным коридором в свое отделение. На койках лежали Мурашко и Цыбин - спали. Или притворялись, чтобы не разговаривать с ним. То и дело комнату освещало вспышками молний.
Шерстнев лег на койку. На капитана не было ни обиды, ни злости. Все слова, какие сказал капитан Суров, он принимал. Они были правильные, и ни изменить их, ни добавить к ним. Что обижаться на Сурова! Это его право. И обязанность. Другой на его месте отвалил бы на всю катуху.
С улицы обдало заревом, грохнуло.
С испугу дурным голосом взревел Жорж.
Мурашко и Цыбин не шелохнулись, спали перед выходом на границу.
Шерстнев подумал, что надо постараться уснуть, и вдруг приглохшая было мысль о Лизке едва не сорвала с постели: ведь он должен встретить ее на станции...
Еще несколько месяцев назад он Лизку, как, впрочем, и других девчат до нее, не принимал всерьез, из озорства называл ее конопатенькой, а она с неприкрытой яростью кидалась к нему с кулаками, бледнела, и веснушки на щеках и носу проступали еще ярче. Он не допускал и мысли, что наступит время и ворвется в его сердце нечто тревожаще новое, что Лизка, если захочет, сможет вить из него веревочку, играть, как ей вздумается, а он готов будет все стерпеть, лишь бы была с ним одним.
...Девчонка повзрослела как-то вдруг, из угловатого подростка превратилась в красивую девушку с правильными, как у матери, чертами лица, отцовскими бровями - вразлет - и рыжей копной волос, которые трудно поддавались гребешку.
А еще не так давно, приезжая из интерната на каникулы, по заставскому двору носилось рыжее существо с двумя косичками, похожими на мышиные хвостики, с выступающими вперед острыми коленками, с которых не сходили царапины. Коричневые глаза, опушенные длинными ресницами, так и стригли по сторонам. Бывало, Лизка сунет конопатенький, в рыжих веснушках, нос туда, где меньше всего ее ждали, скажет тоненьким голоском что-нибудь дерзкое и поминай как звали. Строевые занятия -
– Прокопчук, как ходишь, чамайдан! Разверни плечи. Плечи разверни, каланча пожарная.
И уже нарушен ритм шага, строй сбился с ноги. Давится смехом офицер, хохочут солдаты.
А Лизка издалека кричит:
– На левый хланг его, непутевого!
Прокричала, и след простыл. Потом она уже у вольера, куда не каждый солдат осмелится подойти. Сидит на корточках, воркует:
– Рексанька, хороший ты мой... Заперли тебя, бедненького. Рексанька на волю хочет. Что, миленький, плохо тебе?.. У-у-у, гадский бог, я ему дам, инструхтору.
А начальство на заставу нагрянет, Лизка и здесь не опоздает. Правда, когда немного постарше стала, стеснялась. Чужих людей. Солдат - нет. Крутят кино - втиснется между двух солдат, ткнет локтем соседа, чтоб подвинулся:
– Расселся!
И притихнет, будто нет ее. На экране чужой, неведомый Лизке мир. Она погружается в него, как в озеро, когда, купаясь, ныряет. Утопит голову в ладошки, сидит, чуть дышит.
Да-а, Лизка... Шерстнев лежал и вспоминал.
...Лизка собирала землянику. Шла одна лесом. Ягод на пригорке было множество, она быстро наполнила литровую банку, не услышала, как он подкрался к ней.
– Давно ждешь?
Лизка вскочила на ноги - испугалась.
– Тебя, что ли?
– Сама же свиданку назначила. Нехорошо, Елизавета Кондратьевна, слово надо держать.
– Он ерничал, поигрывая бровями и приглаживал усики тем игривым приемом, какой действовал безотказно где-нибудь в Минске у кафе "Весна".
– Проходи, кавалер. Небось сиганул в самоволку.
– Догадливая барышня. Сиганул. Заметил среди зелени этакий яркий цветочек... Молодой, интересный мужчина не устоял.
– Воображала.
– Сорвала ромашку, и желтая пыльца осела на белой блузке. Пошла, не обращая внимания, безразличная.
Догнал ее, отнял банку.
– Лес кругом, граница рядом. Лизочка, я буду твоим телохранителем. Змей здесь видимо-невидимо.
– Отдай банку, не для тебя собирала.
– Рассмеялась: - А ты отличишь ужа от гадюки, телохранитель? Отдай же, Дон-Кихот, ха-ха-ха. Рыцарь печального образа, ха-ха-ха.
Он улучил минуту, когда ее руки были заняты банкой, и поцеловал в смеющийся рот; хотел было еще раз, но она с силой ударила его по лицу:
– Вор!
– Ты что?
– Ворюга, крадешь.
– Лизка отпрыгнула в сторону.
– Фу, слюнявый.
Его изумила ее хищная ярость - казалось, сделай он шаг ей навстречу и она ударит банкой.
– Ну ты сильна, Лизуха! Выдала.
– Лизухой корову кличут, студент.
Он пропустил мимо ушей это ее "студент", принялся выспрашивать, как окончила десятилетку, думает ли дальше учиться и в каком техникуме или вузе. Сначала Лизка относилась к нему с недоверием, поглядывала искоса, следя за каждым его движением и готовая влепить ему еще одну оплеуху. Но он не дал ей повода подумать о нем плохо, стал рассказывать о себе. Получилось само собой, что до заставы они шли, разговаривая мирно и дружелюбно. Лизка рассказала, что документы отправлены в лесотехнический, что год после окончания десятилетки она пропустила, но ничего страшного, у нее уже год рабочего стажа в лесничестве - теперь примут.