Черная мантия. Анатомия российского суда

Краснокутская Любовь Васильевна

Из выступления Ирины Чепурной, адвоката И. Б. Миронова

«Уважаемые присяжные заседатели, мне не от чего защищать моего подзащитного. Ни по одному, я подчеркиваю — ни по одному из предъявленных ему обвинений, нет ни одного доказательства! Ни один свидетель не показал на Ивана Миронова, нигде не зафиксировано ни одного его отпечатка пальца, ни одна экспертиза не подтверждает участия моего подзащитного в инкриминируемых ему деяниях.

Что вообще предъявляет обвинение моему подзащитному? То, что он был знаком с Владимиром Квачковым, Робертом Яшиным, что встречался с ними, что разговаривал с ними по телефону. И это действительно так. И что в том преступного? Владимир Васильевич Квачков был давно и хорошо знаком с отцом Ивана — Борисом Сергеевичем Мироновым, и когда Борис Сергеевич оказался под преследованием преступной мафиозной группы, ныне арестованной в Новосибирске, Владимир Васильевич стал опекать его сына, стараясь держать его на глазах. У В. В. Квачкова при обыске изъяли ружье Б. С. Миронова. Если бы Квачков действительно задумывал то, в чем его обвиняют, стал бы он забирать ружье к себе? Нет, конечно!

Серьезность преследования в 2004–2005 годах отца моего подзащитного, доказывают проведенные в Новосибирске

аресты руководителей администрации области, которым вменяется в вину похищение и убийство восьми человек. Сознавая всю серьезность угрозы отцу, Иван Миронов понимал, что на отца будут пытаться выходить через него, а потому за ним может быть установлен контроль, его телефон непременно поставят на прослушку, и уж конечно с его машины «Хонда» глаз не спустят. И что, понимая всю эту реальную угрозу, мой подзащитный разъезжал бы на этой машине, готовя покушение на Чубайса?! Но ведь реальность слежки за машиной Ивана Миронова сознавали и Владимир Квачков, и Роберт Яшин. Стали бы они пользоваться машиной Ивана, если бы действительно затевали покушение на Чубайса? Нет, конечно!

То же самое касается телефонов. Имея привычку пользоваться несколькими телефонами, мой подзащитный, как, кстати, и более опытные в таких делах, профессиональные разведчики Роберт Яшин и Владимир Квачков, стали бы пользоваться своими телефонами, зарегистрированными на их имена?

Попутно трудно не заметить, что если бы Роберт Яшин действительно собирался снимать квартиру для скрытого наблюдения за дачей Чубайса, неужели бы он сам снимал квартиру, а потом то и дело средь белого дня наведывался туда, да еще в компании Ивана Миронова, который в квартиру не поднимался, а торчал у подъезда на глазах всего дома, и приезжал при этом на своей машине? И обвинение называет это «тщательно спланированной и профессионально подготовленной операцией»! Но Вы же помните, что Яшин начал переговоры о квартире, еще не видев квартиры, представления не имея, что видно из окон квартиры, а значит, ему был безразличен вид из окна, ему нужна была просто квартира. И, действительно, как только информация о квартире досталась журналистам, они тут же наведались с телекамерой в эту квартиру, и убедились, что из окон квартиры не видно даже крыши дачи Чубайса, ни из квартиры, ни с лестничной площадки. И этот сюжет канала НТВ увидел весь мир.

Как показал в суде мой подзащитный, и это нашло подтверждение в представленных в деле материалах допроса и в обращении Ивана Миронова к Генеральному прокурору, сразу же после задержания 11 декабря 2006 года, он заявил о своем алиби. Алиби Ивана Миронова уже на следствии было подвергнуто самой тщательной проверке, вплоть до того, а действительно ли 17 марта 2005 года у свидетельницы Тараканниковой, подтвердившей алиби Миронова, выходной день. Отмечу попутно двойной стандарт оценки свидетельских показаний стороной обвинения, когда они изумленно вопрошают: «А почему это подсудимые, имея алиби, сразу о нем не заявили следствию?» Дескать, не было у них никакого алиби, иначе бы сразу заявили. Но вот Иван Миронов заявил о своем алиби в первый же день ареста и что толку?.. Мне претит, и как человеку, и как юристу, то оскорбительное уничижение, с каким государственный обвинитель, выступая в прениях, отзывался о свидетелях защиты, подтвердивших алиби моего подзащитного. Не имея никаких оснований сомневаться в их честности и порядочности, прокурор попытался выставить совестливых людей лжецами в издевательской форме «все, что было не со мной, помню». А потом еще удивляются, почему эти люди, зная о невиновности подсудимых, не приходят в прокуратуру. При этом сам государственный обвинитель не постеснялся тут же передернуть показания свидетельницы Кузнецовой, заявившей, якобы, что дочь пошла в церковь в свой первый выходной день после 14-го марта, и этот первый выходной день у нее, якобы, был 16-е, а не 17-е. Но вот протокол допроса Кузнецовой, озвученный в суде, здесь ясно говорится: «У моего умершего сына Андрея 14 марта день рождения. В день его рождения каждый год моя дочь ходит в церковь. В тот раз она 14 марта пойти не смогла. Она сказала, что пойдет в церковь 17 марта» (т. 14, л.д. 65–69).

Вообще меня поражает необъективный подход обвинения к свидетельским показаниям. Когда лыко в строку, то прокурор говорит о свидетеле Карватко — «достаточно неглупый свидетель». Когда показания того же Карватко не вписываются в схему прокурора, более того, не оставляют от умозаключений прокурора камня на камне, прокурор пренебрежительно бросает: «помните, как пел нам Карватко», хотя кроме самого прокурора здесь нам никто ничего не пел.

И вот его, государственного обвинителя, заключительный аккорд, — то, как он представил суду картину преступления, поразило меня, как юриста, новым словом в юриспруденции. Объясняя, почему в данном деле «при описании преступления конкретно не указано, кто какую роль выполнял при его совершении», прокурор уверял нас, что «это, в общем-то, при организованной группе особого значения не имеет — юридического значения», — подчеркнул он. «Хотя из материалов дела понятно, — рисовал нам картину преступления прокурор, — что кнопку привода в действие взрывного устройства нажимал Найденов, автоматами были вооружены те два человека, которые имеют опыт огневой подготовки — это Яшин и Саша Квачков, правда, Саша Квачков — стрелок никудышный», — тут же оговорился прокурор, вспомнив показания сослуживца Квачкова по работе в охране банка Зубкова, что Саша Квачков все зачеты по огневой подготовке сдавал всегда за деньги, если первый выстрел на экзамене сделал и промазал, дальше плати деньги и стреляй сколько пожелаешь, только плати. «Потому и не попал», — сделал вывод прокурор.

А вот далее прокурор говорит о моем подзащитном Иване Миронове. «Я уверен», — утверждал в суде прокурор, обратите внимание вот на эту форму доказательств «я уверен». Прокурор не говорит нам: «как показали свидетели», «как было доказано в суде», «как видно из представленных суду вещественных доказательств», или «как показала экспертиза», нет, ничего подобного! ничего этого в деле нет!: ни свидетелей, ни экспертиз, ни вещественных доказательств, подтверждающих вину подсудимого Миронова, — ничего! Есть только одно — прокурорское «я уверен». И в чем же уверен прокурор? «Я уверен, — говорит

он, — что 17 марта и для Миронова нашлась работа. В том, что он закладывал взрывное устройство, у меня лично, — говорит прокурор, — сомнений нет, поскольку его телефон единственный из всех работал на месте подрыва именно в нижней части Митькинского шоссе и зафиксирован базовыми станциями. Но и 17 марта для него работа нашлась. Пара рук, тем более не самых нежных, достаточно крепких рук — она пригодилась. Припомните, сколько имущества пришлось перенести подсудимым на место подрыва: это оружие, два автомата, это коврики, это аккумулятор, взрывное устройство, ну и так далее. Понятно, все это надо перенести и лишняя пара рук, повторяю, не помешает». Так и напрашивается, из груди рвется вопрос: где логика, господин прокурор? Я уж не говорю про доказательства, их нет, ни одного нет, но хоть какая-то логика должна быть. Здесь же полный абсурд! Автомат, дескать, достался никудышному стрелку Саше Квачкову, и, дескать, именно по этой причине все остались живы и здоровы на Митькинском шоссе. Но опять же, где хоть тень логики, если рядом с никудышным стрелком Сашей Квачковым, по утверждению прокурора, стрелял высокопрофессиональный стрелок Яшин, который, согласно его показаниям, стопроцентно поражает цель на таком расстоянии. Тогда он почему не попал? И зачем нужно было давать стрелять никудышному стрелку Саше Квачкову, если рядом профессионал Александр Найденов? То есть, в представлении прокурора, Найденов кнопку нажал и дальше, как зритель, похохатывал над мазилой Квачковым? Бред. Но еще больше бреда в том, что Иван Миронов, ни дня не служивший в армии, не имеющий ни малейшей военной подготовки, глубокой ночью на шоссе закладывает взрывное устройство, — в чем у прокурора лично сомнений нет. А на следующий день мой подзащитный, как нарисовал здесь картину преступления прокурор, якобы несет за Яшиным с Квачковым их автоматы, лежаки для них и аккумулятор, который, как показала экспертиза, там вообще не нужен. Но ведь кроме автоматов, ковриков и никому не нужного аккумулятора, Миронов, по утверждению прокурора, нес 17 марта 2005 года еще и взрывное устройство, которое, по утверждению все того же прокурора, тот же самый Миронов установил накануне. Смешно? Смешно. Только срок за этот смех грозит совсем не смешной — от двенадцати до пожизненного.

И еще целый ряд нелогичностей из тех, что заполонили это странное уголовное дело. Поехал бы опытнейший диверсант Квачков на «дело» на своей личной машине, тем более зарегистрированной на жену, а, значит, заведомо подставляя ее под удар и уголовное преследование?.. Потащили бы опытные минеры, к которым следствие относит и Яшина, и Квачкова, и Найденова, с дачи собственный тяжеленный аккумулятор, если его спокойно заменяет батарейка «Крона» размером в половину спичечного коробка?.. Пошел бы опытный диверсант Квачков на «дело», оставив в гараже, на даче патронный арсенал, подрывные машинки?.. Все уголовное дело соткано из таких вот глупостей, которые обвинение величает доказательной базой.

Вся доказательная база обвинения состоит в том, что мой подзащитный 16 марта якобы не уехал домой, а оставался на даче Квачкова, чтобы, пробравшись на Митькинское шоссе, глубокой ночью в одиночку заложить взрывное устройство. Эта доказательная база строится только на том основании, что звонки его телефона зафиксированы в ночь с 16 на 17 марта 2005 года, якобы, в нижней части Митькинского шоссе. И не важно для обвинения, что специалист Громаков уточнил на суде, что правильнее пользоваться понятием не месторасположение и не местопребывание, а район нахождения абонента. Район, а не место! Получается по прокурору: заложил Иван Миронов взрывное устройство, и не сходя с места тут же и доложил по инстанции… Саше Квачкову. Только вот какая накладка. Телефон, как вы помните, Иван передал Редькину, который оставался на даче. У обвинения нет ни малейшей зацепки, чтобы это опровергнуть. А у прокуратуры было целых пять лет, чтобы найти этого Редькина и допросить его. Не нашли? Или не искали? Я думаю, что не искали. А зачем это обвинению? Ведь Редькин подтвердит правоту Миронова. Что тогда делать? Хотя понятно, что делает в таких случаях прокуратура. Она поет «Все, что было не со мной, помню», игнорируя любые неугодные ей свидетельские показания.

Свидетели прокуратуре только мешают. Без них как-то проще говорить подсудимому: а вот не верю и все тут. И выслушав здесь показания моего подсудимого и о событиях 16, и о событиях 17 марта 2005 года, подкрепленные свидетельскими показаниями, обвинение продолжает настаивать на своем, руководствуясь только одним «я уверен», не только ничем не доказывая это, но и, мягко говоря, лукавит фактами.

Как сказал 4 августа государственный обвинитель, у него лично нет сомнений, что Иван Миронов устанавливал взрывное устройство на Митькинском шоссе, потому что там был зафиксирован его телефон. Но что было зафиксировано? Три звонка. В 23:07 на телефон, зарегистрированный на имя Ивана Миронова, поступает звонок, зафиксированный базовой станцией, расположенной в поселке Жаворонки по улице 30 лет Октября, в час 20 ночи еще один звонок с того же телефона, но ловит его уже базовая станция из Крекшино в десяти километрах от Жаворонков, и та же самая станция через две минуты ловит еще один звонок, но уже исходящий — Саше Квачкову. При чем тут Митькинское шоссе, при чем тут установка взрывного устройства? И при чем тут Миронов, наконец? Это что, вся доказательная база обвинения, чтобы отправить человека на пожизненное заключение? Да, вся. Таковы душегубские фантазии обвинения.

Как вещественное доказательство была представлена книга Бориса Миронова «Приговор убивающим Россию», по утверждению обвинения, явившаяся мотивом совершения покушения на Чубайса. Хотелось бы знать, а сами обвинители читали эту книгу, ведь первая же попытка прокурора сослаться на книгу, вспомнив пресловутое «Бей жидов — спасай Россию!», обернулось конфузом, ведь ничего подобного в книге нет, и государственный обвинитель был вынужден попятиться назад, заявив, что он вообще имел в виду историческую параллель. Как по мановению волшебной палочки, именно к завершению нашего процесса, и не где-нибудь, по месту издания книги, или по месту проживания автора, как того требует закон, а далеко-далеко от Москвы, на самом краешке земли, в Петропавловске-Камчатском, суд признает книгу «Приговор убивающим Россию» экстремистской. Кто инициировал процесс? Правильно, местная прокуратура. Как говорится, привет прокурору Каверину от коллег с Дальнего Востока.