Чёрный лёд, белые лилии
Шрифт:
— Ш-ш, — Аля приложила палец к губам и улыбнулась. — Как я рада, что вы пришли! И хорошо, что нас немного. Всем больше достанется. Ну, Сонечка, доставай.
На столе появились совершенно потрясающие яства: несколько банок первосортной тушёнки, хлебцы, гречневая каша с говядиной из консервов, несколько пакетиков фруктово-ягодного концентрата, который Сонечка тут же принялась разводить в большой кастрюле, и даже несколько маленьких пакетиков сахара!
Валера с Таней переглянулись, и Ланская извлекла на свет большой свёрток газеты. С торжественным видом поставила его на стол, подождала немного,
— Дорогая Алечка, мы тебе желаем столько счастья, что… Ну, очень много! — улыбнулась она. Таня добавила:
— И чтобы после войны вы купили большой-пребольшой дом, и чтобы жили там счастливо, и родилось бы у вас трое… Нет, пятеро детей. Вот.
— Девочки мои дорогие, — Аля подалась вперёд, обняла каждую по нескольку раз, и в глазах её стояли слёзы. — Если бы вы знали, как я вас люблю! Вы у меня такие хорошие, такие храбрые, такие замечательные…
— Так, пока мы все здесь не разрыдались, я предлагаю есть пирог!
— Пирог?..
Небольшой, но пахнущий восхитительно капустный пирог наконец-то увидел свет. Все оживились, откуда-то взялся кипяток и железные кружки.
— Я, девочки, никогда бы не подумала, что полюблю его, — смеялась Аля, разливая всем по второй чашке чая. — Как увидела в первый раз, подумала: бр-р-р! Смешной какой-то, да и только, всё шутит. Не понравился он мне совсем.
— И как же полюбила? — улыбнулась Таня.
— Не поверишь, сама не знаю. Он сначала тоже меня сторонился как-то, а потом загремел к нам в санчасть. Как сейчас помню, у него бедро разворочено так, что кости видать, а он смотрит на меня, губы зубами зажал, чтобы не кричать. И улыбнулся, представляешь? Потом пел мне соловьём, мол, только увидел тебя — и боль всю как рукой сняло! — засмеялась Аля. — Как же, сняло! Помню я, как сняло. Он несколько дней не спал, так больно было. Ну да ничего, всё собрали, всё зашили, выписали его… Ну, так и познакомились.
— Какая история чудесная! — воскликнула Валера. — А помнишь, Таня, как мы с Мишей познакомились? — при упоминании Мишиного имени её глаза зажглись. — Мы с Таней, Алечка, тогда только в институт поступили. Как сейчас помню: сдавали тогда физо, а я самая дохлая из девчонок была, бегать совсем не умела. Мы в Мяглово тогда были, бежали по лесу десять километров, все уже давно вперёд убежали, а я бегу, задыхаюсь, чувствую: ну, не сдам! Как пить дать не сдам, отчислят! Тут смотрю, у обочины группа курсантов какие-то занятия проводит. То ли мину устанавливают, то ли ещё что… Ну, смотрю, поднимается вдруг с земли красавец широкоплечий, подходит ко мне, останавливает, говорит: «Вот, по этой тропинке беги, срежешь километра три, выйдешь почти к финишу». Побежала. Сдала! А он потом меня сам нашёл.
— А мы удивлялись, как она третья прибежала! — засмеялась Таня. — Хуже всех бегала, а третья. Это она уже потом мне рассказала.
— Сонечка, ты расскажи, как познакомилась с мужем, — попросила Аля.
— Ты замужем? — в один голос воскликнули Таня и Валера. Хрупкая, тоненькая, как осинка, Сонечка выглядела лет на пятнадцать. Она покраснела и быстро кивнула.
— Уже два года, — тихо пробормотала она.
— Сколько же тебе лет?
— Двадцать один. А с мужем просто познакомилась, — Сонечка улыбнулась, снова покраснев. — После девятого
— Ну а ты, Таня? — спросила Аля.
— Нет, я… Я не замужем, — пробормотала Таня, чувствуя, как кровь приливает к щекам. — Это здорово, девочки. Вы такие счастливые. Это чудесно. И истории у всех такие интересные!
— Это так странно, правда? — задумчиво сказала Валера, подперев рукой щеку и даже перестав жевать пирог. — Так странно… Вот живёшь, живёшь, ни о чём не подозреваешь. А потом ты вдруг совершенно случайно оказываешься в нужное время в нужном месте, и тысячи дорог сходятся в одной точке.
— Ничего не бывает случайно, — Аля качнула головой и посмотрела на Таню. — А ты, дорогая, не волнуйся ни о чём.
— Я и не волнуюсь, — нахмурилась она.
— Нет, ты послушай: оно придёт. Придёт, и громыхнёт, и распустится, расцветёт так, что ты посмотришь в зеркало и не узнаешь ни себя, ни мир вокруг, — заговорила Аля, а потом хитро прищурилась. — Если, конечно, оно не уже здесь.
Громыхнёт, и распустится, и расцветёт.
Таня улыбнулась.
Разве тогда, на серой платформе, в полутьме кузова, чувствуя жёсткие ладони на своих щеках и мутными от слёз глазами впитывая в себя лицо Антона, она не чувствовала? Разве в ней не гремело, не распускалось, не цвело?..
Разве не громыхало тогда, в тишине его квартиры, в этой страшно повисшей тишине после отчаянного, дикого крика: «Я не хочу, чтобы ты умирала!»
Разве не громыхало ещё тогда, под завалами польского посольства, когда она лежала, не дыша, смотрела на серый гладкий бок бомбы с чёрными буквами «Flatchar’s industry», смотрела и слышала только одно — его хриплый, отрывистый голос, обещающий, что всё наладится?
Но почему, почему тогда всё так плохо?! Почему она смотрит на него волком, почему он отмалчивается, хмуро глядя исподлобья?
— Я так хочу, чтобы меня полюбили. Просто полюбили. За «просто так», — неслышно сказала она, улыбнувшись.
— Так и получится, Лисёнок, — Валера тут же приобняла её за плечи. — Уж такую замечательную, добрую, смелую, чудесную девочку, как ты, любить будут именно так. Вот увидишь.
— Вот закончится война, девочки, — сказала Аля и окинула всех счастливым взглядом. — И мы обязательно должны все-все встретиться. Хорошо? У нас тогда уже будут семьи…
— И малыши будут, — добавила, улыбаясь, Сонечка.
— Будут свои дома. Обязательно. Мы же не будем жить в городе, да? — подхватила Валера, прижимаясь к Таниному боку. — Мы обязательно должны жить в деревнях. Будем разводить цветы! Я вот ромашки люблю… И тюльпаны. А ты, Танюша, что будешь разводить?
— Лилии, — улыбнулась Таня.
— Я, когда всё закончится, медсестрой не буду, — сказала Аля. — Я, девочки, тогда флористом стану! Буду из ваших цветов букеты собирать.
— А я на врача доучусь обязательно, — покраснев, прибавила Сонечка.