Чёрный лёд, белые лилии

Моисеева Ольга Романовна

Здравствуйте, этого ещё не хватало. Хочешь реветь — иди и реви там, где никто не сможет этого увидеть. Это золотое правило недавно озвучила ей Рут, и Таня хорошо усвоила его.

Быстро вытерла слёзы рукавом, не дав им скатиться вниз. Не будет она плакать, не будет становиться размазнёй. Вот пожалуйста, закончится война, тогда и наплачется вволю, тогда и станет оплакивать убитых, тогда и будет трястись по ночам в беззвучных рыданиях. Не сейчас.

Голоса сидящих вокруг людей вдруг как-то разом стихли. В блиндаже пахнуло струёй свежего грозового воздуха, еловая дверь

скрипнула.

Таня нехотя разлепила веки.

Прямо на неё смотрели чёрные блестящие глаза Антона Калужного.

Комментарий к Глава 16 * ПМ — пистолет Макарова.

Какая противная!

Когда я ем, я глух и нем.

Хватит!

====== Глава 17 ======

Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придёт конец.

Обыкновенное чудо

Прямо на неё смотрели чёрные блестящие глаза Антона Калужного.

До этой секунды Таня была уверена на сто процентов (ну, на девяносто восемь точно): неожиданней взрыва эм двести двадцать четыре, американского миномёта, который во время боя грохнул прямо у её уха, ничего быть не может. Громче свиста бомбы, падающей на твою голову, громче треска потолка над головой и пола под ногами ничего быть не может.

Но внутри что-то ухнуло, порвалось и упало. Её будто оглушило, в ушах зазвенело. Или, может, просто в блиндаже повисла такая тишина?..

Таня почему-то подумала, что сейчас обязательно случится что-то страшное. Упадёт рядом снаряд, блиндаж их разнесёт в щепки или, может, она просто проснётся.

Но Антон Калужный, мокрый до нитки, со спиной, прямой, будто игла, напряжённо стоял на пороге блиндажа. Отблески огня, пляшущего в печи, причудливо отражались в невысохших каплях дождя на его лице и делали и без того тёмные глаза совсем чёрными и горящими.

И да, он смотрел на неё. Смотрел, кажется, всего секунды-то три, но Тане казалось, будто длятся эти секунды бесконечно. Смотрел неотрывно, цепко, сдвинув к переносице тяжёлые тёмные брови. Смотрел, чуть приоткрыв обкусанные мокрые губы. Кажется, не дышал.

И она, наверное, смотрела — вспомнить потом не могла, что происходило в эти секунды. Что она делала?.. Таня понятия не имела. Просто впитывала в себя всей кожей мокрую взъерошенную фигуру, знакомые и незнакомые одновременно жёсткие линии Антонова лица, стремительный, огненный взгляд черневших глаз, впитывала, чтобы потом вспоминать до воя.

— Ой, товарищ старший лейтенант! — радостно взвизгнула Машка.

Он быстро моргнул, отвёл от Тани взгляд. Она быстро, не слыша ничего и чувствуя только какое-то странное, незнакомое смятение в груди, уставилась в строчки письма на коленях. Не понимала ни слова, ни буквы, но вчитывалась старательно, сжимая пальцы на полях и без того измятой бумаги. Боковым зрением видела, как перемещается фигура Калужного. Вжалась в стенку.

Господи, да что ж это такое? Ну, Антон Калужный, ну, и слава Богу, что же сердце бабахает так, что, кажется, сейчас остановится? Почему вдохи даются с таким трудом, почему получаются такими шумными? И почему,

Господи, почему ни рукой, ни ногой двинуть она не может, не говоря уж о том, чтоб поднять глаза?

«У меня всё замечательно, мамочка. На днях прошёл бой, все держались молодцом. Я цела, только руку зацепило немного. Но ты не волнуйся, всё уже хорошо».

Таня зло перечеркнула написанное, принялась лихорадочно рисовать какой-то кривой непонятный узор. Пальцы правой нерабочей руки беспорядочно то сжимались, то разжимались.

— Таня. — Валера, сидящая неподалёку, тихонько потянула её за рукав. Таня быстро вскинула глаза.

Антон стоял уже совсем близко. Перезнакомившись и перездоровавшись почти со всеми, он подошёл к ним.

— Очень рад, — негромко сказал он, из-за спины Николая Черных протянув Валере ладонь, которую она, чуть улыбнувшись, пожала. Таня испуганно подтащила повреждённую руку к груди, прижала её здоровой ладонью. На короткий, быстрый кивок Антона так же неопределённо кивнула, уставилась на посеревшие бинты. Антон отошёл.

Да что ж такое-то с ними?!

— Вы из Новопокровки, стало быть? Простите… — Николай Сергеевич замялся.

— Антон, — кивнул Калужный, усаживаемый мужчинами к печке.

— …Антон. Как там? У Владивостока, говорят, всё хуже? Мы сидим здесь и ничего не знаем, только слухи доходят один нелепее другого.

— Хуже, чем вы предполагаете, — как-то неохотно отозвался Калужный. Таня украдкой подняла на него глаза. Его китель просушивался у печки, сам Антон сидел, кажется, довольно расслабленно, упершись обеими руками в лежанку. Да только плечи были знакомо напряжены, а глаза смотрели исподлобья, блестели горячими угольками.

— Не удержат Владивосток, — тихо сказал Гузенко, осторожно трогая свои седые усы, как всегда делал он в напряжённые минуты, и добавил совсем неслышно: — Сдавать надо.

— Командованию виднее, — несмело возразил кто-то из угла.

— Виднее, — эхом отозвался Антон, сжал пальцы в кулаки. — Слышал я в Новопокровке, что им виднее. Русский народ-герой не сдаст любимого города! — горько усмехнулся он. — Будем биться до последней капли крови!.. Как же, слышали… И сколько крови зря прольют? Кто это скажет? Не удержим город, людей полмиллиона положим, не считая жителей. Зато будет можно о героизме русских солдат направо и налево кричать.

В блиндаже повисла тяжёлая тишина. Каждый из этих людей, всего пару минут назад таких оживлённых, таких весёлых, вдруг сник, сдвинул брови, как-то весь сгорбился. Все понимали: враг доберётся до Владивостока. Защищать Владивосток будут. Жертв будет много, и все они будут напрасны.

Антон сидел, тяжело смотря в пол. Пальцы его белели. Таня вздохнула и снова отвела взгляд.

Дверь негромко скрипнула, и в блиндаже появился Колдун, отряхивая мокрую плащ-палатку.

— Господа офицеры, — улыбнулся он, проводя рукой по мокрым пшеничным волосам. Некоторым подал руки, некоторым кивнул. На Таню посмотрел внимательно, потом заметил новое лицо, подошёл к Антону.

— Старший лейтенант Калужный Антон Александрович, — Антон протянул руку.

— Калдаев Иван Палыч.