Чёрный лёд, белые лилии
Шрифт:
Он замолчал, тяжело дыша. Сверился с часами. Вдруг полез в карман и достал оттуда четыре малюсеньких целлофановых пакетика на застёжке, в каких часто хранят бисер. Внутри лежали какие-то совсем крошечные серенькие кусочки.
– Мне сказали, одна таблетка убьёт лошадь, - отведя взгляд, медленно проговорил он.
– Берите. На сорокакилограммовых девиц хватить должно. В случае чего… Просто поверьте мне на слово, - мрачно добавил он.
– Умереть лучше. Спрячьте в лифчики себе или куда там ещё…
Скользкая
Неожиданно чуткое Танино ухо уловило едва слышное тарахтенье; и действительно, на той стороне, в лесу между деревьями замелькал чёрный бок большой машины.
Таня в ужасе обернулась к Антону: опоздали? Теперь незамеченными пробраться на платформу не выйдет?.. А что за французская делегация, выбегающая из леса? Но Антон, сжав зубы, сделал знак не шевелиться и напряжённо следил за то и дело мелькающей вдалеке машиной. Внезапно раздался свисток, застучали колёса, на путях показался поезд; когда он почти поравнялся с ними, Антон резко выпрямился, схватил Таню за руку и скомандовал: «Бежим».
Состав был длинный, товарный, и это спасло их. Отгороженные несчётными вагонами от приближающейся машины, они сломя голову бежали к насыпи. Поезд чуть сбавил ход, проходя мимо станции, и Антон тащил, тащил вверх по земляному склону девочек и чемоданы, перекидывал их через низкий заборчик у края платформы. Когда последний вагон пронёсся мимо, они стояли рядом, все четверо, ослепительно улыбаясь, пытаясь отдышаться и унять стучащие сердца.
– Ну, с Богом, - шепнул Антон, последний раз оглядев их перед тем, как чёрный внедорожник затормозил почти у платформы.
С Богом…
У Антона и Машки были хотя бы ручки чемоданов, чтобы сжимать их; у Тани не было ничего, и поэтому она, чуть заведя руку за спину, кромсала крошечный заусенец на большом пальце, пока вышедший из машины человек приближался к ним.
Мужчина был в штатском, довольно молод и высок; может, из-за отсутствия американской формы Тане было не так страшно. Штатский мерил платформу широкими шагами, и она принялась уже лихорадочно думать, что должна сказать ему, но Антон вышел вперёд, разведя пустые руки в кожаных перчатках в знак того, что он у него нет плохих намерений.
Он заговорил первым, заговорил на английском, и Таня невольно вздрогнула; чужой язык в его устах звучат ужасно непривычно. В английском Таня никогда не была сильна, но мужчины, видимо, здоровались, а потом, после непродолжительного диалога, Антон сдал свой эм девять и предоставил фальшивые документы. Штатский, внимательно посмотрев паспорта, задержался на пропусках, отчего Таня напряглась, но наконец сдержанно кивнул и посмотрел прямо на Таню.
– Welcome to the new America, miss Shaten, - сказал он, сухо улыбнувшись.
– Благодарю вас, - негромко выдала Таня по-французски, испугавшись
Штатский снова улыбнулся, ещё суше, и пригласил их в автомобиль.
Сходя с платформы по другую сторону, Таня в последний раз с тоской оглянулась на синевший сзади неё лес.
Ехали они совсем не долго; уже через полчаса показался город. Избитый, обескровленный боями, он всё ещё оставался русским: по-русски были написаны названия улиц и магазинов, по-русски, опасливо оглядываясь на проезжающую машину, говорили редкие местные жители.
И Таня русская.
Всё будет хорошо.
Свои роли им удавалось разыгрывать пока что вполне удачно; Антон, как и полагалось ему, сидел впереди и молчал, бесстрастно смотря в одну точку, Таня с неподдельным любопытством оглядывалась по сторонам, Машка улыбалась и даже задала Тане несколько вопросов о том, не замёрзла ли мадемуазель Шатьен; но руки её сжимали обивку сидения до побеления пальцев.
И шофёр, и штатский молчали и не обращали на них ни малейшего внимания, так что Таня начала надеяться, что никому до них дела не будет.
Поначалу её надежды оправдывались. Их подвезли к тому самому серому дому, изображённому на фотографиях капитана, выгрузили чемоданы и предложили выйти.
Вот тогда-то стало по-настоящему страшно. Форма, видимая ею лишь в прицел винтовки, ненавистная, режущая глаз форма цвета хаки была повсюду. Люди, говорящие на заставляющем вздрагивать языке, были повсюду.
У них в руках было оружие. У неё не было ничего.
Таня привыкла видеть их головы в прицел СВД, Таня привыкла отстреливать их, как собак.
Таня не привыкла им улыбаться - наверное, поэтому улыбка и выходила у неё такой дрожащей.
Потому что лишь нечеловеческим усилием воли она заставляет себя улыбаться, а не кричать от ужаса, когда видит перед собой заполненный чужими солдатами холл.
Громкое, лающее «стоп» прозвучало так резко, что она едва не вскрикнула. Сердце колотилось бешено, руки почему-то тряслись, глаза смотрели и не видели, в голове была каша.
Ну же. Ну же.
Ты же умеешь это.
Заткнись.
Заткнись.
Заткнись.
Не сейчас.
Слабачка.
Закрой рот и вдохни.
Не смей истерить.
И старая, на удивление толковая мантра сработала и в этот раз; Таня почти спокойно подняла глаза на рыжеватого громилу в офицерской форме. Антон совершенно спокойно задал какой-то вопрос. Таня отчётливо услышала слово «проблемы». Американец нахмурился, сказал что-то; Рут прелестно улыбнулась (кто бы знал, что она так умеет) и быстро перевела на французский:
– Чемоданы на досмотр, сами проходим, руки в стороны, в руках только пропуск.