Чёрный лёд, белые лилии
Шрифт:
Стойко игнорируя настойчивое желание дать ей чем-нибудь по башке, Таня подняла голову, сонно пробежала глазами третий вопрос, гласивший «названия нервно-паралитических отравляющих веществ».
– Блин, целиком не помню, что там. Зарин, зоман, VX… И ещё что-то…
Валера быстро записала продиктованное, а затем полезла во внутренний карман кителя.
– С ума сошла? У него же слух, как у кошки. Он запалит твои шпоры, - встрепенулась Таня: по РХБЗ у Валеры и так уже стояла пара и два трояка.
– Рукописи не горят… Кто это там сказал? Цезарь?
– хитро улыбнулась
– Воланд, - Таня закатила глаза.
– Иди хоть выйди, там и посмотришь.
– Так вот: у твоего Воланда рукописи не горят, а у Валерии Ланской шпоры не шуршат!
– торжественно провозгласила она и извлекла на свет малюсенькие бумажки, тщательно обклеенные скотчем со всех сторон.
– Восхитительно, - прыснула Таня.
– Соловьёва и Ланская, что у вас там происходит?
– Краевой так и не поднял глаз от журнала.
– Ничего, товарищ майор, - пискнула Валера и принялась строчить.
Таня взглянула на часы: до конца пары оставалось двадцать минут. Можно ещё успеть задремать, если повезёт. Едва она закрыла глаза, снова уронив голову на парту, как у уха послышался шёпот Валеры:
– Как ты думаешь, сейчас поесть или до общаги потерпеть?
Под едой подразумевался разве что не бронебойный пряник, который в придачу к каше дали сегодня на завтрак. Откусить от него не было возможно при всём желании, но тем прекраснее он был: такой пряник долго не кончался.
– В общаге лучше поешь, - не поднимая головы, посоветовала она.
– Но хочется сейчас, - Валеру Таня не видела, но знала, как жалобно она скривилась и какая глубокая задумчивость отразилась на её лице.
– Слышишь, как живот урчит?
– Тогда съешь сейчас.
– А что я тогда буду в общаге кушать?
– О боже, Валера, - Таня даже выпрямилась, - мне кажется, что в восемнадцать лет ты можешь сама решить, когда будешь есть свой пряник.
– Ладно, съем сейчас, - Валера решительно мотнула головой и полезла в карманы, достав оттуда круглый замызганный пряник. В эту секунду Краевой всё же окинул взглядом аудиторию, и Валера мгновенно спрятала своё сокровище, а затем и вовсе исчезла под партой, откуда в ту же секунду донёсся громкий хруст. Таня закатила глаза и закрыла лицо руками, пряча смех.
– Ланская, ты опять ешь?
– трагическим тоном спросил Краевой, уставившись на место, где должна была сидеть Валера. Послышалось шуршание, треск - это Валера ударилась о крышку парты - и наконец Ланская вынырнула на свет.
– Никак нет, - тоненько ответила она, потирая ушибленный лоб и невинно смотря на Краевого.
Весь взвод, уже не сдерживаясь, прыснул, и даже майор не смог скрыть улыбку, но тут же посерьёзнел.
– Вы что, не понимаете, насколько РХБЗ важный предмет? Вы только и делаете, что списываете и едите! Что вы будете делать там, на войне, когда вокруг вас будут разрываться газовые снаряды?
– он окинул класс сердитым взглядом.
– Скажете своему взводу: «Ой-ой-ой, подождите, я сейчас только шпаргалку достану»? Я знаю, что ты всё скатала у Соловьёвой, так что иди сюда, на первую парту.
– Товарищ майор...
– Иди-иди.
– Будешь сначала себе мозги выносить, потом мне.
Валера, состроив несчастное лицо, отправилась на первую парту, кидая жалобные взгляды в сторону Тани. Потом она, видимо, всё-таки вспомнила про свои чудо-шпаргалки, которые не шуршат, успокоилась и принялась спокойно списывать дальше. Около Тани наконец наступила блаженная тишина, прерываемая лишь редким шёпотом девчонок. Прекрасное время для сна.
– Соловьёва, ты оглохла, что ли?!
– услышала она шипение сзади и обернулась. Машка протягивала ей бумажку. «Опять решать чей-то вариант», - подумала она, закатив глаза, но, развернув записку, прочитала:
Кто-нибудь что-нибудь компрометирующее узнал про старлея? Сил уже нет!
Косой подпрыгивающий почерк был явно Машкиным, но снизу стояли приписки и других девчонок:
Он задолбал!
Да забейте, он просто неадекватный.
Теория с американским шпионом ещё не отпала?
И внизу крупными печатными буквами:
Нужно узнать о нём хоть что-то!!!!!!
На секунду она задумалась. Они с Валерой так и не рассказали девчонкам ни о папке Калужного, найденной в отделе кадров, ни о несостыковках в его личном деле, ни о письме, которое они на следующий день написали во Владивостокский госпиталь. Просто решили, что пока это ни к чему.
О вчерашнем инциденте в кабинете Кометовой, их психолога, Таня старалась вообще не говорить. Даже Валере.
И не думать.
Потому что да, конечно, никто не сомневался, что Калужный - полный неадекват, что он больной на голову, да и что он вообще редкостный мудак, которому только у психолога и место. И она ни капли не удивилась, когда он нагрубил ей. Всё это было вполне в его духе. И нет ничего неожиданного и странного в том, что он оказался в кабинете психолога. Дело было совсем не в этом.
В том, что она увидела в его взгляде.
Таня готова была поклясться, что ей не показалось. Когда она ввалилась в кабинет со своим ведром, когда он посмотрел на неё, она вдруг увидела такой дикий, загнанный страх в его быстром взгляде, что испугалась. Он нагрубил ей, сказал, что играть на пианино она не умеет, хотя ни разу не слышал, но она видела, как нервно, до побеления пальцев сжимает он ручку, как бегает его взгляд - слишком резко, слишком быстро, будто болезненно, будто чего-то избегая.
Рассказать об этом девочкам? Может быть, что-то и прояснилось бы…
Почему это казалось ей предательством?
– Записываем задание, - сказал Краевой, но все, погружённые в списывание, не подняли голов.
– Голуби мои сизокрылые! Я сыплю вам зёрна знаний на доску, изволите клевать?
Пару человек засмеялось, Машка даже полезла записывать. С некоторых пор у неё появился листок с оглавлением «цитаты майора Краевого». В это время в коридоре раздался звонок.
– Ну что, есть идеи по вычислению в Калужном американского шпиона? Или какого-нибудь другого шпиона?
– подскочила к ней Широкова.