Чёрный лёд, белые лилии
Шрифт:
– Закрой рот, - рявкнул он, шагая к ней. Сантиметров двадцать, не больше.
– О, правда?
– зло, почти истерично воскликнула она, неосознанно повторяя его слова.
– Точно попала?! Что, проблемы?! Неудивительно…
Он саданул кулаком по стене за ней с такой силой, что она вздрогнула, делая шаг назад, а в следующую секунду на её шее сомкнулись обжигающе горячие пальцы. Она резко попыталась дёрнуться в сторону, но рука Калужного удерживала её, не давая нормально дышать. Больной. Больной придурок!
– От.. Отпустите!
– прошипела она, вжимаясь затылком в
Он буравил её глазами, едва ли не сжигая её внутренние органы. Взгляд, от которого нет воздуха.
– Что ты себе позволяешь, идиотка?! Какого ты творишь?
– прорычал он, сжимая пальцы сильней, и у неё потемнело в глазах. Она чувствовала, как горели щёки. И как билась жилка на шее под его рукой.
Больно, унизительно, противно. Перед глазами поплыл какой-то красный туман.
– Трус. Трус и лжец, - неслышно, одними губами просипела она, и воздух вдруг потоком хлынул в её лёгкие. Таня закашлялась, пытаясь не сползти по стене вниз, и стала бешено растирать место, где шеи касались его пальцы. Чтобы стереть вовсе. Если нужно - вместе с кожей.
– Не более чем рефлекс. Не смей говорить ни слова о моей семье, - рявкнул он, отступая на несколько шагов и брезгливо уставившись на свою ладонь.
– Вы больной!
– крикнула она, отходя к роялю. Чувствуя подступающие слёзы. Ну уж нет. Никогда. Никогда.
– Иди, пожалуйся своему Радугину, - выплюнул он.
– И пойду!
– Иди! Только не забудь добавить, что ты грёбаная зануда, не умеющая общаться с людьми и проявлять хоть какой-то такт, и что я, свихнувшись, впечатал тебя в стену! И напомни ему, что стоит поискать здоровых людей после того, как в этот грёбаный мир пришла война…
Она посмотрела на него. Он почему-то моментально замолчал. Ярость всё ещё звенела в голове, но он сказал… Он почти прямо сказал о том, что война его покалечила.
Что с ним? Что случилось с ним на войне? Господи, как ей хотелось спросить. Но после того, что он сделал…
– Вы больной, - уже без прежних слёз сказала она. Почти спокойно, только вдыхая часто-часто.
– Иди к чёрту, - как-то судорожно ответил он и вышел, хлопнув дверью так, что она едва не слетела с петель.
Таня всё-таки сползла по стене, пряча лицо в ладонях. Плакать больше не хотелось. Хотелось кричать.
На ужин она всё же пришла с опозданием, потому что живот сводило от голода.
– Всё в порядке?
– изумлённо спросила Валера, широко открыв глаза и видя, с какой скоростью Таня уплетала гречку.
– В полном, - коротко кивнула та.
Он держал её на расстоянии, прижимая к стене. Ну конечно. Противно. Брезгует.
У неё горела шея, и только сейчас она поняла: не от боли. Он несильно сжимал её. Его рука дрожала. Просто это было первое его прикосновение к ней.
И последнее. Она лучше сдохнет, чем позволит ему ещё хоть раз дотронуться до себя.
Всё. Прекрати немедленно думать о нём. Это просто самовлюблённый напыщенный идиот, возомнивший о себе бог знает что. Кто тебе вообще сказал, что его нужно опасаться? Это человек, такой же, как и все, если не хуже. И бояться здесь нечего.
– Как дела?
– рядом с ней на скамейке оказался
– Твоя кислая мина видна за полстоловой, - тихо сказал он, улыбаясь направо и налево.
– Что происходит, Таня?
Таней он называл её очень редко. Дело было плохо.
– Всё нормально.
– Хватит врать.
– Всё нормально, Марк!
– Это он?
– Марк уставился на неё.
– Это твой Калужный, да?
– Ты спятил?! Он не мой!
– Таня едва не подавилась гречкой, привлекая к себе внимание соседних столов, и продолжила тише: - Мы с ним даже не пересекаемся. Даже не говорим. Мне абсолютно фиолетово на него.
– Поэтому ты сейчас пялишься на офицерский стол?
– Я не пялюсь!
– она резко отвернулась, поворачивая пылающее лицо к Марку.
– Послушай, Марк, мне правда плевать на него. Он отвратительный, орёт на всех нас, делает гадости, но лично мне он ничего ещё не сделал. И не сделает. А если сделает, ты будешь первым, кому я это расскажу.
– Смотри, - он сурово сдвинул брови, щёлкнув её по носу.
– Я слежу за тобой. Ну всё, побежал. До свидания, девицы-красавицы, - он ещё раз взъерошил Валерины волосы. Миша за соседним столом даже привстал.
– Спокойно, Кравцов, всё в порядке, - засмеялся Марк и побежал догонять свой взвод.
Сжимая пальцами виски, Таня понимает: что-то идёт не так. Очень не так.
Вечером Надя Сомова, замкомвзвода, посадила всех смотреть новости: телевизор Калужный починил, не иначе.
Бессменная Екатерина Андреева, постаревшая за два года на двадцать лет, говорила об уничтожении блок-постов и охранных пунктов противника, о ряде успешных наступательных операций в восточном направлении второй армии Карпухина, а потом показывали документальные кадры, снятые сегодня, и слова рассыпались в прах.
Всё трещит и горит. Бегущие люди падают.
Первой не выдержала Машка - она схватила пульт и выключила телевизор. Следующие несколько минут все просидели в тишине.
– Как мы можем смеяться, есть, списывать, да и вообще жить здесь так спокойно?
– вдруг тихо сказала Надя.
– Как можем, девочки, если там - такое?
– Мы должны делать что-то. Мы должны, - покачала головой Даша Арчевская.
– Костя там. Костя сражается за Россию, скоро наши парни с пятого уедут сражаться за неё, а мы... Что мы делаем здесь?
Таня никогда не думала, что будет так остро чувствовать свой долг перед Россией. МГУ, культурология, книги, искусство - это было так близко, так понятно. Десантное училище казалось чем-то далёким и абсолютно чужим. Когда она успела понять, что никакие книги и картины не заменят Родины?
– А что нам остаётся?!
– Бондарчук ощетинилась и встала.
– Что вы предлагаете?! Что мы сможем, много убьём? Да сами подохнем на второй же день. Мне под пули лезть не очень надо.
– Мы должны что-то придумать, девочки, - устало сказала Валера, проигнорировав Настю.
– Я не смогу сидеть здесь, когда уедет Миша.