Чёрный лёд, белые лилии
Шрифт:
– Сомова, что происходит?!
– на пороге кубрика возникла испуганная Арчевская, за ней высовывались головы Нестеровой и Бондарчук.
Таня коротко взглянула на Надю. Господи, как же это, наверное, страшно - отвечать за всех.
– Арчевская, быстро разбудить всех, - быстро произнесла Сомова, даже не моргнув.
– Ничего не брать, кроме вещмешков. Нестерова, ничего из штаба?
– Нет, никто не звонил и не приходил, - прошептала Лена, находившаяся явно на грани обморока.
– Тогда будем выбираться сами, - едва слышно шепнула Надя больше
– Взвод, подъём! Одеваться быстро, брать только вещмешки, проверить противогазы!
После этого началось какое-то безумие. Таня стащила с себя пижаму, в несколько секунд застегнула китель и брюки и помогла Валере: у той слишком дрожали пальцы. Накинув на плечи бушлат и не застёгивая его, она вытащила из-под кровати тяжеленный вещмешок. Кружка, ложка, носки, плащ-палатка, карандаши… Противогаза не было. Она почувствовала, как глаза застилают какие-то беспомощные, глупые слёзы: хотелось просто сесть на пол, обхватить голову руками, зажать уши и заплакать.
Нет. Всё, прекрати, хватит. «Сирен нет, я не слышу, я не слышу», - твердила она себе, медленно выдыхая и снова открывая вещмешок. Противогаз оказался на самом дне.
Таня быстро взглянула на часы: два восемнадцать. Вытаскивая вслед за своим вещмешком в коридор Валеру и Машку, она напряжённо считала: если авианалёт не только не предотвращён, но даже и не засечён сразу, значит, самолёты могли вылететь только из Финляндии. Среднестатистический бомбардировщик имеет скорость около, допустим, тысячи пятисот километров в час, расстояние до Питера - километров двести или чуть больше, если взлетали не от границы… А если от неё? Как же быстро.
Как же страшно.
– Нас всех убьют! Мы умрём!
– вдруг истерично закричала Осипова, бросая вещмешок на пол.
– Мы не успеем, мы…
– Осипова, ещё один звук, и ты останешься здесь. Навсегда, - вдруг прорычала Сомова совершенно незнакомым голосом, на ходу застёгивая бушлат и считая головы. Таня обернулась: все четырнадцать девчонок замерли, как одна.
– Никакой паники, - медленно, членораздельно заговорила Надя.
– Напрягайте свои извилины и вспоминайте всё, что мы делали со старлеем несколько ночей подряд. Никакой паники, - повторила она.
– Все сосредоточились, встали в колонну по двое. Следим за той, кто стоит с вами. Так мы не разбредёмся. И чтобы ни звука.
Ещё раз проверив молчавший телефон на тумбочке дежурного, они быстро двинулись к лестнице. Таня оглянулась на ярко освещённый коридор, на такие родные и привычные вещи: огромный стеллаж с одной-единственной книгой Устава, тумбочка, рядом - шкафчик, в который часто пряталась еда… Ведь она может больше никогда не увидеть этого.
Что сейчас делает Калужный? Таня закрыла глаза и чуть мотнула головой. Абсурд. Думать об этом так глупо, но перед глазами непроизвольно вставал его колючий, ледяной образ. Может быть, он уже в бомбоубежище? Или ещё спит, что, в общем, маловероятно при таком шуме? Может, протискивается по улицам, локтями распихивая толпу…
– Здравия
– сказала Надя откуда-то спереди, и Таня не сразу поняла, что и почему. На пороге их этажа стоял Калужный, полностью одетый. Несколько секунд он смотрел на них изучающе - потому что назвать быстрый, абсолютно сосредоточенный взгляд удивлённым у неё не хватило бы смелости, - а потом вдруг взглянул на Таню.
Она готова была поклясться, что взглянул. На одну десятую секунды. И не на Валеру, стоящую слева, бледную и сжимающую губ. Нет-нет, абсурд, это ненормально, это неправда, это всё…
Потому что она почувствовала его взгляд кожей.
И словно увидела всё со стороны: она, вытянутая в струнку, беспомощная, отчаянно собранная, прижимающая одной рукой вещмешок, а другой нервно дотрагивающаяся до кончика уха — будто это помогло бы не слышать воя сирен.
Он, полностью, безоговорочно сосредоточенный и серьёзный, застёгнутый на все пуговицы и сжимающий руки в карманах.
Таня часто замечала это. Он сжимал кулаки так, чтобы даже сквозь толстую ткань бушлата были видны острые костяшки.
Они из разных миров и никогда не смогут хоть раз поговорить нормально, как обычные люди. Ей и не хотелось этого. Разве что совсем чуть-чуть.
– Мы взяли только вещмешки… - начала Надя, видимо, решая заполнить паузу, но Калужный мгновенно перебил её:
– Хорошо. Я не слепой, Сомова. Взвод, в колонну по двое за мной шагом марш, - сказал он и уже собирался отвернуться, как сзади послышался тихий всхлип Осиповой. Калужный медленно, так медленно, будто в запасе у него оставалась минимум вечность, обернулся и, сверля глазами взвод, проговорил: - Услышу хоть один звук, напоминающий всхлип, и вам несдобровать.
– Что он здесь делает? Разве он не должен ночевать дома?
– тихо спросила Валера, наклонившись к Таниному уху. Та только пожала плечами. Слово «должен» к Калужному, видимо, неприменимо.
Тяжёлая входная дверь распахнулась, и сирена заорала в полную силу. Прикосновения холодного воздуха к лицу, будто кто-то мёртвый тронул Таню ледяными пальцами. На плацу уже стояли люди, чёрные силуэты бегали, хлопали железные двери казарм. Тёмная фигура отделилась от общей толпы и бегом направилась к ним. Калужный узнал её раньше, чем Таня.
– Товарищ подполковник, - он резко приложил руку к козырьку.
– Парней второго курса сейчас выведет лейтенант Назаров.
За пять минут Радугин постарел на пять лет. Откуда взялась эта складка на таком молодом прежде лице? Ей захотелось просто подойти к этому родному, бесконечно терпеливому и доброму человеку, и обнять, и сказать: «Всё будет хорошо». Да только верить бы в это самой.
– Калужный? Что вы здесь… - нахмурился Радугин, но потом мотнул головой.
– Ладно, быстрее забирайте второй курс, не ждите остальных, немедленно спускайтесь в метро. Времени нет, - он обернулся на чей-то крик и уже собрался идти, но вдруг окинул их взглядом.
– Вы мне головой за девчонок отвечаете, Калужный.