Чёрный лёд, белые лилии
Шрифт:
Она непроизвольно сжалась, когда дверь ванной открылась. Через несколько секунд полоска света, падающая на тёмный паркет, погасла. Тихий шорох: на пол упала какая-то ткань, и не дай бог чтобы это было его полотенце, но, видимо, так и есть, потому что сразу после этого щёлкнула резинка пижамных штанов, и всё замерло.
— Ты что, умерла, Соловьёва? — голос полон насмешки, и она без труда могла представить себе его сейчас, хотя и не видела: вот он стоит, запуская свои длинные, красивые пальцы в отросшие мокрые волосы.
—
— Прекрасно слышу, — Таня упёрлась взглядом в обивку дивана, подтягивая ноги в носках к груди, и закусила губу. — Думаю, какой вы идиот.
— Взаимно, Соловьёва.
— Если я захочу, я всё расскажу Ригеру, — пробурчала она себе под нос.
— Если я захочу, я нахер выселю тебя отсюда, — кровать промялась, и он, судя по звукам, лёг.
— И выселяйте, я не хотела тут жить. Я сделала это только ради дяди Димы.
— Ты не поверишь, я тоже.
Она замолчала, не зная, что ответить, и уткнулась носом в шерстяной плед.
— Молчишь? Что, не хочешь расстраивать своего папочку? — ядовито выплюнул он.
— А что, вы тоже? — шикнула Таня. — Хотите сыграть в любовь? Неужели?
— Ты проиграешь.
И она позволила себе смолчать. Ещё часа полтора лежала, глядя в потолок сухими глазами и пытаясь понять, что это, что, блин, вообще сегодня случилось. В половине второго ночи всё-таки села, выглянув из-за дивана: Калужный лежал на боку, накрытый идеально-белым одеялом. Лица его она не видела — могла разглядеть только тёмные ладони, лежащие сверху. Дышал он тяжело.
Таня вздохнула, легла на спину и закрыла глаза.
Утром его уже не было. Сперва она осторожно выглянула из-за дивана: кровать была аккуратно застелена. Потом, не вставая, Таня вытянула шею и взглянула в сторону кухни: Калужного не было и там. Вода в ванной не шумела. Бушлат и берцы пропали.
Только тогда она выдохнула по-настоящему спокойно и отправилась чистить зубы. Распахнула дверь в ванную.
Ну зачем человеку, который не живёт дома, такая огромная ванная? Размером с их кубрик. Белый кафель, душевая кабинка, какие стояли у них в училище, только новее и больше, стиральная машинка, раковина, куча подсветки и — о боже — большая угловая ванная. Её мечта. В такую можно забраться с руками, ногами и головой и лежать в горячей воде, пока кожа на пальцах не сморщится.
Зубы были почищены, а волосы, которые она опрометчиво не заплела на ночь в косу, почти причёсаны, когда Таня услышала звук открывающейся входной двери. Причём, кажется, открывающейся с ноги.
Замерла на секунду, сжав расчёску до боли в пальцах. Этого ещё не хватало.
— Да блин, Тон, что за идиотизм?! Они бы ещё с меня отпечатки пальцев сняли! — голос был женский, и, выползя бочком из ванной, Таня увидела перед собой разъярённую сестру Калужного в распахнутой военной шинели. Военной?
— Здрасте, — тихо пискнула Таня, прижимая руки с расчёской к груди.
Мия, метая молнии взглядом, обернулась к ней, и тут же лицо её до неузнаваемости изменилось: с него будто сняли маску злости и неудовольствия. Маску, столь присущую её брату. Только он с ней не спешил так легко расставаться.
— А, это ты, — приветливо и чуть удивлённо начала она, подходя и снимая шинель: под ней оказались погоны медицинской академии.
— Извините, что так получилось, — глупо промямлила Таня.
— Нет, Тон предупреждал меня. Говорил что-то о том, что здесь будет кто-то жить некоторое время и что будет охрана.
Кто-то. Понятно. Что ещё ждать от этого… идиота.
— Ещё раз извините за беспокойство. Не думала, что причиню столько хлопот.
— Нет, это я без предупреждения… Нас в отпуск не отпустили, так хоть в увольнение выбилась, а Тона, я смотрю, нет. Ну и ничего, не больно-то он мне нужен, — Мия бодро прошествовала на кухню, и уже оттуда послышался её звучный голос: — Что, он даже еды тебе не оставил? Хорош хозяин, нечего сказать. Да ты иди сюда, не стой.
Таня подошла, неловко взобралась на высокий стул у барной стойки и стала наблюдать за проворно снующей туда-сюда сестрой Ан-тона Калужного.
Мие на вид было лет двадцать, и, только раз взглянув на неё, можно было сказать: вот сильная, красивая, уверенная в себе девушка, которая спокойно и легко идёт по жизни и всегда так будет идти. Уверенность в собственной красоте сочеталась в ней с милым, кротким выражением лица, сила и устойчивость — с хрупкостью. Внешне Мия Калужная показалась ей копией брата — то есть идеальной.
— Он тебя голодом решил заморить, — проворчала она, отодвигая все ящики подряд и качая головой. — Сам-то в столовке поест, конечно, а что ты будешь есть — он и думать не думает.
— Да я не голодная, — Таня постаралась улыбнуться, не слушая урчащий желудок.
Ну да, как же. Вчера с утра в училище в последний раз ела подгоревшую кашу. Мия достала из недр какого-то шкафа пачку макарон и, наскоро засыпав их в кастрюлю, принялась процеживать воду через фильтр.
— Спасибо вам за кота. Он очень здоровым выглядит и вырос так хорошо.
— Ой, это не меня, а Тона благодари. Я переехала в общагу, так что за Майором следит теперь он.
— Правда? — Таня удивлённо подняла брови.
— Ага. Ты не смотри, что он такой вредный на вид, — Мия улыбнулась через плечо и поставила кастрюлю на плиту. — Характер не сахар, что уж говорить, но всё-таки он не злой.
Обозлившийся, скорее.
— Я понимаю, — быстро кивнула она в надежде побыстрей покончить с этим разговором. Хватило ей вчера Калужного.
— Досталось вам от него, а? — Мия подмигнула ей, помешивая макароны. — О, да тут картошка! Держи, почистишь?