Чёрный лёд, белые лилии

Моисеева Ольга Романовна

Улыбка вышла какая-то судорожная. И смешок Ригера в ответ получился дрожащим и неуверенным. Несколько секунд на лестничной клетке было тихо.

— Ригер?.. — начиная уже всерьёз беспокоиться, нетерпеливо спросила Таня. — Дядя Дима? Что? Всё нормально? Не пугайте меня, пожалуйста.

— Всё нормально, Татьяна Дмитриевна, не волнуйтесь. Я… хотел предупредить, что Дмитрий Владимирович сегодня не сможет приехать, но передает поздравления. Подарки, простите, я не привёз, он сам передаст при случае.

Он смотрел на неё. Просто смотрел. Уголки

губ чуть приподняты. Снова замолчал, но глаза смотрели внимательно, пристально. И дышал почему-то Ригер очень медленно.

— Хорошо, — легко и сразу согласилась она, больше всего желая поверить в это.

Потому что в глубине души почувствовала — неправда. Что-то не так. И осознание этой неправильности, нечестности, этого вранья начинало зудящей тревогой подтачивать её изнутри.

Он тебе врёт. Говорит не то, что есть. А что же тогда правда? За чем Ригер потянулся к пиджаку, что хотел вытащить оттуда?

Нет. Хватит. Интуиция никогда не была Таниным коньком, и сейчас все эти дебильные догадки и предположения — не больше, чем бред на нервной почве. Ещё бы ей не нервничать: мало того, что за тобой охотится какой-то обезумевший американский шпион, семья молчит, судьба Сашеньки и её удочерения пока неизвестна, так ты ещё и живёшь с самым главным кандидатом на роль этого самого американского шпиона по версии Машки. Есть отчего тут крыше поехать, вот и чудятся ей какие-то подвохи там, где их нет.

— Ригер, я на самом деле только хотела напомнить, чтобы вы сегодня занесли Саше в детский дом подарки, которые я передавала дяде Диме, — быстро мотнула головой она, отгоняя всяческие неприятные мысли.

— Конечно, всё уже упаковано, — кивнул Ригер, будто обрадованный тем, что она сменила тему разговора.

— И купите ей по дороге, пожалуйста, ещё еды какой-нибудь.

— Хорошо, Татьяна Дмитриевна. Лично прослежу.

— Спасибо, Ригер. И ещё я хотела поговорить с дядей Димой. Товарища старшего лейтенанта сейчас нет, могу я как-то через вас с ним связаться?

Ригер как будто смешался, быстро опустив глаза и подняв их снова.

— Не думаю, что сейчас… то есть да, Татьяна Дмитриевна, да, наверное. Конечно. Я передам вашу просьбу Дмитрию Владимировичу, и он позвонит вам, конечно. Ждите звонка. Мне пора, оставляю вас на сержанта и ещё на четырнадцать человек, работающих на месте в данный момент.

— Ну, думаю, теперь за меня точно можете не волноваться. С наступающим вас, Ригер, счастливого Нового Года! — вдогонку спускающемуся по лестнице Ригеру крикнула она, облокотившись на перила.

— Вам тоже, Татьяна Дмитриевна.

В его поднятых кверху глазах — отчаянная пустота. Жалость. И паника.

Ещё немного — и обоюдная.

Время бежало стремительно, и около пяти вечера Таня не вытерпела и вытащила из своего потёртого чемоданчика большую картонную коробку из-под обуви: это были подарки. Уже второй Новый Год они с девочками делали так: перед зимним отпуском на каждую заводилась большая-пребольшая коробка, и все желающие складывали туда свои

подарки, в случае надобности снабжая их письмами, рисунками, записками, открытками, конфетти и тому подобным. Коробки эти увозились в отпуск и открывались тридцать первого декабря. Сама Таня в этом году, потратив всю зарплату за три месяца, накупила целую кучу подарков: и девчонкам, и Марку, и Дэну, и семье, и Сашеньке.

В коробке Таня нашла огромный оранжевый мохнатый свитер от Валеры, в который тут же влезла, волосатые тапочки-щенки (и где она только их купила!) от Нади, полный комплект термобелья от Марка (она боялась даже подумать о том, сколько он стоит), облегчённые летние берцы от Дэна и давно выигранную у Машки шоколадку, на обёртке которой было криво выведено чёрным маркером: «Ты герой!»

Так давно. Только два месяца прошло с тех пор, как на их этаж пришёл Калужный, и вместе с ним в её жизнь вломилась дикая неразбериха. Но тот осенний вечер, когда она зашла на тёмный шестой этаж со свечкой в руках, тот вечер, с которого началась эта жутко странная история, показался ей вдруг очень далёким. Тот вечер стал чем-то переломным. Ведь война шла и раньше, ей скоро уже восемь месяцев; но только с приходом Калужного она по-настоящему пришла в их жизни.

И всё-таки война ещё далеко. Они встретятся с ней, рассмотрят её вблизи, но позже, а сейчас, стоит только взглянуть на часы, понимаешь: наступает Новый Год, и, господи, пусть он принесёт счастья больше, чем боли.

Резкий звонок заставил Таню вздрогнуть, но несколько секунд спустя она уже со всех ног неслась к бренчащему телефону.

— Дядя Дима? Привет, с наступающим всех вас, поздравь от меня тётю Катю обязательно, — затараторила она, с размаху падая на диван. — Как там твои дела, всё нормально? Как поживают шпионы, которые подкарауливают меня?

В трубке тишина — всего лишь на секунду, и Таня уже тревожно втянула в ноздри воздух для новой длинной фразы, когда услышала спокойный, только очень тихий, голос:

— Всё в порядке, Танюша, и тебя с наступающим. Тётю Катю поздравлю обязательно.

— Что она, уже вернулась? — Таня напряжённо уставилась на свои ногти, пытаясь уловить интонации дяди Димы и понять по ним хоть что-то.

— Она… нет.

— Всё ещё в другом городе?

— В другой стране.

Голос его напряжён и, кажется, немного дрожит. Это неудивительно. Конечно, дядя Дима беспокоится за свою жену. Конечно.

— Ясно.

Ощущение чего-то пугающего накатило на неё огромной волной, отдаваясь в груди колотящимся сердцем. Пальцы руки, свободной от трубки, непроизвольно сжались в кулак.

— С тётей Катей ведь всё в порядке, да?

— Да, Таня.

Всё так быстро. Слишком быстро. Что вообще происходит? Зачем она это спрашивает? Почему он так отвечает?

— Ну, хорошо. Поскорей бы уже кончился этот год, да? — с трудом выдавила из сиплого голоса оптимистические нотки. — Ты поймаешь всех шпионов, и две тысячи восемнадцатый уже будет совсем другим.