Чёрный лёд, белые лилии
Шрифт:
Самсонов смотрел на него мягко и тепло. Ну, сколько? Пять? Десять?
— Семнадцать, Антон. Тимохин, Сысоев, Мухин, Трофимов, Аброшин… Ну, много славных ребят. Много… Капитан Гайдаш тоже. Майор Цапыгин, храбрый был офицер, ребят своих жалел, без дури в голове… Да и вообще. Ну! Жалко, конечно, — Самсонов снял фуражку, отёр платком вспотевший лоб и быстро перекрестился. — Царствие небесное, упокой, господи, их души.
Семнадцать, Антон. Вечно растрёпанный и сонный Сысоев, покрытый веснушками с ног до головы Аброшин, Гайдаш, снабжавший весь полк
— Да ведь война, Антон, — слабо, будто извиняясь, улыбнулся Самсонов. — Сам ты как?
— Нормально, товарищ подполковник.
— Тяжело тебе тут?
— Нет. Обратно хочется, товарищ подполковник, — слегка улыбнулся Антон.
— О! Это же славно, очень хорошо! — лицо Самсонова вдруг оживилось и засветилось искренней радостью. — Так в строю ты, а? Славно! Вот и славно! Что, хочешь к нам обратно? А? Не врёшь?
— Да зачем мне, Владимир Сергеич!
— Ну, ну! Верю! А уж и переспросить нельзя, всё вы в штыки. Так если хочется, чего ж не поехать? А? Съезжу по делам в этот Петрозаводск, будь он неладен, а на обратном пути, может, тебя и захвачу? Как думаешь? По полку-то скучаешь? А нам разведчика такого очень не хватает, мы-то всегда рады.
— Три месяца назад, кажется, не так уж все рады были, — заметил Антон и тут же пожалел об этом, потому что лицо Самсонова приняло испуганно-детское выражение, будто он не знал, что теперь делать с такими словами.
— Да ведь сам ты знаешь, Антон… Ну да нельзя же… Такая ситуация была, что ещё делать-то оставалось? Ну, я и… И всё…
— Нет, вы… простите, товарищ полковник. Я всё понимаю, и тогда тоже всё понимал. Я вам спасибо должен сказать, что вы всё сделали так и что сюда помогли устроиться. Спасибо.
— Ну, славно, рад я, но мне за что же…
— Вы мне один тогда поверили.
На несколько секунд в кабинете повисло молчание.
— Тебе спасибо, Антон, утешил ты старика, — кротко улыбнулся Самсонов, и на мгновение Антону показались слёзы, блеснувшие в умных глазах полковника.
Эх, Владимир Сергеич, за что нам выпало столько всего в этой жизни?
— Про фронт — я согласен. Девушек моих отправляют на снайперские курсы, мне здесь делать нечего, и… и всё уже зажило. Мне здесь делать нечего, так что если возьмёте, то поеду с вами.
— Вот и славно! Очень хорошо! Рад я очень, Антон, а здесь и правда рассиживаться нечего, фронту такие, как ты, нужны сейчас очень. Во Владивостоке-то, слышал? Нет? В кольцо взять хотят, а если подойдут, так… Так и всё. Ну, не дай Боже, а уж мы за землю нашу постоим. Постоим, а?
— Постоим, Владимир Сергеич, — Антон улыбнулся.
Антон ожидал многого. Думал, что Соловьёва может рыдать в три ручья, может даже кричать, может лежать ничком на диване или сидеть, прислонившись лбом к стене, но того, что он увидел, неслышно открыв дверь квартиры в половину десятого вечера, Антон даже не мог предположить.
— А как он её любил,
Чёрт, она-то тут что забыла?
Да блин, сам же пригласил! Но, мать его, откуда ж он знал, что сестра Соловьёвой засобирается в мир иной?
И что теперь делать? Наверняка Соловьёва в полудохлом состоянии, и сейчас Мия, не в меру говорливая и весёлая…
— И как всё кончилось?
На несколько секунд Антону показалось, что он ослышался. Потому что голос, разговаривающий с Мией, был абсолютно спокоен. Да, чуть сдавлен и заглушён, но полностью контролируем, это было очевидно.
Соловьёва, в какой-то тёмной кофточке и чёрных лосинах вместо своей обычной несуразной одежды, совершенно прямо сидела у барной стойки, подперев голову руками.
Ему, блин, снится всё это?
— Ну, если коротко, то она отказалась, — жизнерадостно делилась Мия подробностями личной жизни брата. — А что с Христин стало дальше, я так и не смогла узнать. Когда Антон поступил в училище, она пропала.
— И что товарищ старший лейтенант делал дальше? — голос Соловьёвой всё так же твёрд и спокоен.
Ему на секунду захотелось ущипнуть себя за руку или как минимум протереть глаза.
— Кто? — Мия нахмурилась, упорно не замечая Антона. — А, Тон-то… Ты так страшно его называешь, я и не сразу понимаю, о ком речь. Мы его всю жизнь Тоном звали, а Христин на свой манер Тони окрестила. Правда, сейчас он всё шипит, когда я его Тоном зову, потому что…
— Потому что ты безбожно коверкаешь моё имя, — Антон поднял брови и скрестил руки на груди.
Мия, впрочем, никак не смутилась присутствием брата и только шире улыбнулась. Соловьёва чуть вздрогнула, ещё несколько мгновений оставаясь в том же положении, будто проверяя, всё ли с её выражением лица в порядке, и только тогда повернулась. Окинула Антона спокойным взглядом.
С ума ты сошла, Соловьёва?
Что это нахер такое?!
— Мы заждались, Тони, что ты так долго, — продолжила свой щебет Мия, быстро подходя и весело помогая ему снимать бушлат.
Но он, что-то невпопад отвечая сестре, не мог оторвать глаз от похудевшей чёрной фигурки, так прямо сидевшей у стойки и смотрящей на него прямо и спокойно.
— Ты поела? — спросил он только для того, чтобы что-нибудь спросить.
Ответишь ты, Соловьёва? Неужели правда сможешь?
— Да, меня накормила Мия, — сказала она. — Спасибо.
Я не верю тебе и твоему спокойному тону, Соловьёва, так и знай.
— Ты могла бы не рассказывать обо мне в таких подробностях всем подряд? — он обратился к Мии с упрёком, но та только приподняла брови, удивившись, и снова улыбнулась:
— Да я же только Тане.
— Это очень мило, но, кажется, я не разрешал тебе.