Черный смерчь (главы из романа)

Логинов Святослав

Уника бросила костяшку и споро пошла дальше. Роник и Таши двинулись следом. Таши шагал с изготовленным к стрельбе луком и уже не пытался помогать младшему товарищу.

– На кусты стрелы не трать, - не оглядываясь бросила Уника, - а ежели что другое заметишь - стреляй. Один Лар знает, что здесь может встретиться.

– А это что за чудище?
– спросил Таши, сторожко оглядываясь окрест. Что-то старики о таком не рассказывали.

– При стариках такого и не было, - согласилась Уника.
– Это все Кюлькасовы штучки, после его смерти появились. Я эти кусты мертвяником зову, а встретилась с ними впервые в лесу, не доходя Болотищ. Там тоже немалая бойня была, ночных карликов непохороненных тьма

осталась, вот и завелась эта пакость. А ночью еще - бездомные духи. Только зазевайся, мигом твое тело украдут - сам бездомным духом станешь.

– Ежели эти твари воды боятся, - задумчиво проговорил Таши, - так они после первого же дождика подохнуть должны...

– Оклемаются, - отозвалась Уника.
– Хотя во время непогоды они и впрямь скукоживаются. А потом оживают.

– И этот оживет?

– Этот - нет. Я его заговорила.

– А кто там возле Болотищ карликов бил?
– тихо спросил Роник, изо всех сил поспешавший следом за йогой.

– Ну не я же... Я в ту пору шмакодявкой была. А вообще - беседовать будем на привале. А сейчас, пришли никак...

Ведунья принялась карабкаться по обрыву изрядно крутому в этом месте, Таши и Рон спешили следом. Турбо, с самого утра ни на шаг не отходивший от Роника, выбрался наверх последним.

Перед тремя путешественниками лежали развалины Низового селения.

Частокол, некогда сооруженный из мореного дуба, покосился, но еще не прогнил окончательно и, несмотря на зимние ветры, особенно злые в низовьях, упорно стоял, словно никакой враг никогда и помыслить не мог, чтобы войти в селение. Лишь ворота, незапертые в тот трагический день, обвалились, открывая широкий проход к брошенным домам. Все кругом заросло матерым бурьяном, какой лишь на брошенных поселениях вырастает. Перед воротами стоял потемневший столб с вырезанным ликом Пура, а рядом насыпан невысокий курганчик - все, что успели родичи сделать девять лет назад, когда Матхи еще умел ходить. Не удалось тогда испросить прощения у брошенных под открытым небом погибших родовичей, а быть может, неуспокоенная магия убитого Кюлькаса не дала людям закончить начатое. Тогда люди едва ушли отсюда живыми, и с тех пор Матхи строго забронил без дела ходить на низ. Страшные тут места, прОклятые.

– Тут под курганчиком человек сто похоронено, - чуть слышно пояснила Уника.
– Кто именно там зарыт - Лар знает, это ж сколько лет люди погребения ждали - одни кости и остались. От кого хоть малая часть в могилу попала - тому обиды нет, а кто так и сгинул - с тем как быть? Тут ведь народу жило больше восьмисот человек, а нашли едва сотню. Сами понимаете - диатримы постарались.

Йога сбросила наземь мешок, распустила волосы, волной упавшие почти до колен, и, непрестанно кланяясь, направилась к воротам. Таши и Рон остались стоять, не смея приблизиться и не зная, что делать, очутившись в таком месте. Простоволосая женщина била поклоны и не то плакала, не то тянула заунывную песню без слов. Таши стоял повесив голову и шептал заговоры, которым когда-то научила его мать.

Земля под ногами задрожала, судорожно пытаясь опрокинуть незваных гостей. Тяжелый звук, не то гром, не то полный угрозы рев заполонил окрестности. Роник поспешно подхватил пику и, на всякий случай, придвинулся ближе к Таши. Молодой воин перехватил лук поудобнее и проверил пальцем, хорошо ли натянута тетива. Певучий звук тугой жилы потерялся в подземном гуле. Уника, не обращая внимания на ходящую ходуном землю, продолжала кланяться, испрашивая у обиженных родовичей прощения для всех ныне живущих. Рухнула часть поветшавшего частокола, Уника даже не повернула головы. Разложила на могильном холмике дары, лицо идола смазала жиром и лишь затем, пятясь, отошла к своим.

– Уходить надо отсюда. Сами видите, что делается, теперь тут живому человеку

быть не можно. Эти края долго будут мертвым принадлежать, пока Всеобщая мать убитых не успокоит. А если по совести, то хорошо бы на площадь сходить, предкам дары принести. Матхи слепой в прошлый раз туда не добрался.

Уника выудила из мешка еще одну кубышку с перетопленным бараньим салом, вздохнула:

– Ждите здесь, - и пошла к развалинам.

Подземный гул усилился, казалось целый хор недовольных голосов жалуется на судьбу. В глубине селения что-то затрещало, ломаясь. Уника шла, не оглядываясь и не замедляя шага. Потом последняя воротная верея, чудом стоящая стоймя, накренилась и рухнула, задев идущую женщину.

Таши рванулся к воротам, подхватил мать, понес в сторону, злобно хрипя в ответ подземному реву:

– Какие вы предки?.. Хуже чужинцев... Своих бить...

Когда вода из фляжки потекла по лицу, Уника открыла глаза.

– Все-таки признали меня...
– шепнула она в ответ на ожидающий взгляд сына.

– Ничего себе, признали - этаким бревном по голове! Так злого врага, кровопийцу ночного признавать нужно!

– Признали, - повторила Уника.
– Видел бы ты, что с мэнком было, когда его у моей избы вот этак же садануло. Ведь это свои же охранные заклинания, до сих пор стоят и даже сильнее стали. Исказились правда, оттого, что место мертвое, да и Кюлькас поблизости сгорел. Тут сейчас все духи искаженные и силищи немерянной. Но если бы меня хоть в полсилы ударило, так, поди, одна кашица осталась бы. Значит, помнят еще, не забыли...
– Уника приподнялась и, вздрогнув, резко спросила: - Где Рон?

Роника рядом не было.

* * *

Роник пробирался между домами погибшего селения, крепко сжимая берестяную кубышку с жертвенным жиром. В голове стучали слова Ромара: Тебе шаманом быть, а у шамана - другая храбрость, - и еще фраза, только что произнесенная бабой-йогой: Матхи слепой в прошлый раз туда не добрался.

Значит, должен добраться он. Только так можно заслужить прощение. Если он сейчас отступит, то не быть ему ни воином, ни шаманом, ни вообще никем. Длиннозубый Хурак не оставит в покое дважды труса, а соплеменники родичи и родовичи будут лишь смеяться над гибелью ничтожного.

Дома с обвалившимися крышами, растрескавшимися стенами, проломленными остатками дверей громоздились со всех сторон. Часть домов и вовсе рухнула, обратившись в глиняные кучи, из которых торчали полусгнившие остатки бревен. Земля была неровной, словно здесь не улица проходила, а свежевзрытая пашня, прошлогодние ветки бурьяна цепляли за ноги, мешая идти. Пожелтевший от солнечных лучей человеческий череп недобро ухмыльнулся из переплетения полынных стеблей. Великий Лар, это что же, погибший родич так и валяется здесь под открытым небом на радость лисам, протоптавшим свои тропы между заматеревших репейников! Да как еще терпят предки такое беззаконие, почему вовсе не отвернулся Лар от своих обеспамятевших детей?

Словно подслушав мысли спешащего мальчишки, с новой силой взревели подземные духи, окрест все задрожало, со стены одного из домов рухнул уцелевший пласт глины, обнажив плетеную из лозняка стену. Роник вздрогнул и припустил бегом. Он вылетел на площадь с круглой землянкой, гостевым домом и домом старшины - все как в родном селении, только поменьше... Остановился, перевел дыхание и без колебаний направился к черному от времени столпу предков, хотя не достигшим совершенных лет не дозволялось приближаться к святыне. Столп единственный во всем селении стоял прямо, грозно глядя окрест человеческими и звериными ликами. На земле, не дотянувшись нескольких шагов до тотема, грудой костей кучился рассыпавшийся скелет диатримы. Аршинный клюв глубоко вонзился в землю, молчаливо свидетельствуя, что погибшие предки не сдавались без боя.