Чертоги Казад-Дума
Шрифт:
А теперь он был вынужден стеречь границу реки от вторжения какого-то наглого эльфа-недоумка. Ибо так приказывали хозяева. С другой стороны, Смог готов был пойти на уступки пелорийской тройке, хотя бы из любви и уважения к детям старого Короля. В конце концов, трон Ангбанда пустовал, а дракону ой как не хотелось видеть на нем Саурона. Некогда величественный и благородный Айну ныне походил на призрачную тень самого себя. Корона Белерианда должна была достаться Ниар, Красной Колдунье, той самой, что повелевала душой самого Смога.
Змей моргнул. Он чувствовал, как в воздухе разливались теплые потоки перемен. Эти воздушные течения неслись со стороны Мордора. Разгорячённые пепельным дыханием Ородруина, они пахли тленом и гниющей плотью. Видимо, темноликий владыка Кольца Всевластия вернулся в свою крепость.
«Надвигается кровавый ураган, молнии и гром, — сменив позу, Смог расправил крылья шире. Его глаза – сверкающие океаны лавы – загорелись недобрым азартом. — В такую погоду летать интереснее всего».
Подняв голову к небу, дракон изверг из своей глотки ужасающий рев, сотрясший Эребор. Из пасти ящера потоком светящихся мотыльков к темноте поднялись
Там, где под исполинской толщей буйной воды спал Ангбанд, где грозный трехпикий Тангородрим все еще сохранял в себе былой пыл Дор Даэделота – именно там пребывала душа мятежного драконьего духа. Туда и только туда стремился попасть Смог. Впервые за множество лет жизни, ставшей убогой подделкой былого образа мышления и действа, огнедышащий сын Белерианда уверовал в собственную силу и собственную значимость. Отдавшись на волю судьбы по собственному желанию, последний из своего благородного рода решился стать клинком в руках у полноправных владык Средиземья. Помышляя о сражениях за свободу и собственное счастье, Смог в порыве взлетел с вершины Эребора.
Золотые прежде солнечные лучи преобразились, стали гуще и налились багрянцем. Мир воспылал кровавым сиянием.
Золотые прежде солнечные лучи преобразились, стали гуще и налились багрянцем. Мир воспылал кровавым сиянием. День угасал медленно, подобно тому, как угасает и вянет веселый огонек догорающей свечи. Холодная зимняя ночь затягивала в серые шали небо с запада, прогоняя свет и тепло прочь из своих владений. Балин, наблюдая за степенной сменой пейзажа, лениво поежился. Легкий мороз и пронизывающий ветер кусали кожу, проникая под теплый плащ. Глубоко вздохнув, мудрый седобородый гном оглянулся на своих спутников. Последние, устало зевая, растаскивали тюки с едой, готовясь к ночлегу.
Две долгие недели пути к горному кряжу – слава Махалу! – подошли к концу. Теперь, неторопливо взбираясь по узким тропинкам к пику взгорка Тухпан, путешественники устало оглядывались назад и грустно смотрели в сторону Железных Холмов. Пейзаж, надо признать, не отличался особым изыском и вряд ли бы смог порадовать тонкие вкусы эльфийских художников: на мили вокруг простирались лишь безжизненные степи, поросшие промерзлой травой и редкими зарослями чахлых кустов. Серая равнина, постепенно погружающаяся в зимнюю спячку, не меняла своего облика вплоть до вздымающихся из земли первых горных отрогов. Ближе к каменным утесам тонкий травяной крой степного ковра редел, уступая место гранитным и базальтовым пластам. В целом, долгий путь на запад начался со спокойных ноток. На пути охотникам до приключений не попадалось врагов. Один день походил на другой, начинаясь с раннего завтрака и заканчиваясь ужином у костра. Еды и воды хватало вдоволь: Даин, искренне сопереживающий своим собратьям, снабдил отряд Торина провиантом, которого могло хватить на долгие месяцы. Каждый, кто отважился покинуть своды Железных Холмов под началом Дубощита, взял с собой столько еды, сколько только мог унести. Лошади милых дам, идущих рядом с бравым подгорным народцем, несли большую часть мешков с припасами. Мереас эльфиек хоть и был плохо приспособлен к перевозке тяжестей, тем не менее, отлично справлялся с нагрузкой. О вороном красавце Ниар и говорить было нечего – Арго, как всем казалось, вообще не замечал тюков на своей широкой спине, рысью кружась вокруг утомленных путников. Даже позавчера, когда юная воспитанница оборотня отослала фриза вместе с тонконогим жеребцом на север, добрый и сильный конь проявил свою потрясающую выносливость. Гномы, решив не взбираться на гору с тяжелой поклажей, нагрузили рослого скакуна дополнительной ношей. А Арго, чуть поведя мордой, лишь весело затрепетал широкими ушами. Отъевшись отборного овса в гостях у гномов севера, фриз похорошел и словно бы даже стал выше. Жаль, но идти по горам с лошадьми – затея не то, что безумная, но просто неосуществимая. С четырехногими друзьями пришлось на время расстаться: Ниар, заверив спутников в том, что Арго отлично знает нужную дорогу и сможет добраться до земель Эриадора самостоятельно, отпустила фриза. Черный конь, топнув ногой о камень, послушно исполнил волю хозяйки, поведя за собой тихого мереаса. Так милые сердцу лошадки и покинули компанию Торина Дубощита. Сам Балин мало верил в то, что вновь увидит как скакунов, так и вверенную им походную утварь. Гном прекрасно представлял, какие опасности могут поджидать неосторожных путников по ту сторону горной цепи. Впрочем, многие были преисполнены уверенности в успехе задуманного. Поэтому эпизод прощания с двумя жеребцами большинству гномов не показался печальной вехой в самом начале нового приключения. Балин, однако, не разделял со своими товарищами радужных грез о благополучном исходе компании. Тонко подмечающий все изменения вокруг, старый наставник Торина беспокоился только больше. Прошедший мимо Глоин, громко причмокнув, вывел седобородого гнома из пучины размышлений. Балин, пробубнив себе под нос ворчливое ругательство в адрес одного из друзей, переступил с ноги на ногу. Хмуро окинув наспех организованный лагерь для ночлега, без особого удовольствия двинулся к костру. Пытливый взгляд остановился на темном силуэте Ниар – девушка стояла поодаль, окидывая окрестности пристальным охотничьим взором. В моменты, когда милой девице удавалось ускользнуть от внимания гномов, она позволяла себе выказывать свои истинные, глубинные чувства. Балин, не раз замечавший эту странность юной барышни, вновь отметил про себя ту глубокую печать грусти и тоски, что отражалась на лице Ниар. Обычно веселая и улыбчивая, вдали от чуждой ей компании воспитанница Беорна более всего походила на эльфийскую стражницу. Поджав губы, гном перешагнул через поваленный тюк с картофелем и, стараясь не задевать суетящихся
— Мне лестно слышать столь добрые, откровенные речи, мистер гном, — развернувшись, Ниар улыбнулась. Прищурив глаза, сложила руки на груди. — Но, право, к чему Вы ведете? Ибо продолжив подобные говоры, Вы вконец введете меня в краску.
— Я не желал смутить тебя, дитя, — Балин чуть опустил плечи, понимая, что слишком оттягивать неприятную часть беседы не стоит. — Однако наше путешествие рано или поздно окончится и хорошо, если итог окажется не плачевным. Просто все мы по дружески и с глубоким уважением относимся друг к другу, а потому малейшие изменения в поведении кажутся нам столь неприкрытыми. Я отношусь к Торину почти как к родному сыну, хотя уверен, он видит во мне лишь дряхлого ворчуна. Последнее время… он, знаешь ли, изменился.
— Я не совсем понимаю, — призналась девушка, хмурясь. Бледное личико посерело. — Какое я имею к этому отношение? Скажите мне, если я делаю что-то во вред, и я тотчас постараюсь исправиться.
В сознание гнома отчего-то ворвалось воспоминание, казалось бы, вековой давности. На пути к Железным Холмам, когда с неба серой пылью падал пепел и путники, усталые и избитые, умирали от жажды и голода, помощь явилась именно со стороны Ниар. Маленькая и тихая девочка, улыбка которой веселила и вдохновляла, словно бы знала, куда идти за водой и где ставить силки, дабы поймать шустрого зайца. Балин прекрасно помнил, как лихая наездница стояла ночами с луком наготове, чтобы выпустить стройный снаряд прямиком в томную ночную даль. Разве смертные и необученные способны на такие подвиги? Разве человек, ни разу не знавший бедствий судьбы может знать, как следует действовать в моменты, когда рок свою благосклонность проявляет к врагам?
— Я говорю о Торине, деточка, — решив забыть на время о своем недоверии к Ниар, Балин попытался посмотреть на ситуацию глазами непредвзятого наблюдателя. Кивнув в сторону, гном незаметным движением указал на молодого Короля. — Вряд ли кто-то из нас настолько слеп, чтобы не заметить, что творится между вами двумя. На моей памяти Торин еще никогда не смотрел на дам с тем восхищением, с которым он глядит на тебя.
— Не понимаю, в чем моя вина. Разве есть что-то предосудительное в его взоре? — воспитанница Беорна пожала плечами. В ее голос проникло волнение, и Балин отчего-то решил, что оно наигранное. Глаза Ниар оставались холодными, их блеск не стал ярче, но казалось, даже померк.
— Ты слишком хорошо стреляешь для простушки с большой дороги, — гном даже не заметил, как начал говорить сухо и твердо. Пока не понимая, чего хочет добиться от собеседницы, Балин ощутил нестерпимый холод, проникающий в сердце ледяными иголками. — Не сомневайся, что я верю тебе ровно настолько, насколько верит тебе Торин. Но все случившееся слишком странно даже для такого старца, как я. Гэндальф, будь он тут, сам бы засыпал тебя вопросами, которые мы, в силу собственной вежливости, боимся произнести вслух. А я более чем уверен, что на эти вопросы ты бы отвечать не хотела.
— Поясни, — изменился и тон Ниар. Он наполнился остротой и сдерживаемым раздражением. Впервые замечая такие изменения в девушке, Балин едва сдержал в себе желание отступить прочь. Подняв взгляд, гном посмотрел лихой наезднице в глаза.
— Я уверен, что ты обманываешь нас, говоря о своем прошлом, — он старался не повышать голоса, но слова вибрировали в воздухе надтреснутой трелью. Лицо смертной спутницы, меняясь в свете пляшущего огня, обрело черты свирепые и хищные. — Меня не интересуют причины, которыми ты оправдываешь свой обман. Боюсь только, что проявленное к тебе доверие в один чудесный день обернется против всех нас. А потому, прошу – не давай ни ему, ни нам пустых надежд. Не знаю, кто ты или что, но надеюсь, твои помыслы чисты.