Чертоги Казад-Дума

Каэрия

— Для начала прекрати истерики, — Ниар уже не думала о гномке. Её взор скользнул вперёд. Там, среди копошащихся и скулящих орков, виднелась неподвижная фигура гнома. Прищурив взгляд, Ниар остановилась. Стопы, будто налитые свинцом, приросли к земле. Колотящееся в грудной клетке сердце порывисто юркнуло в пятки. Осаа, тоже заметив Торина, обмерла.

«Король-под-Горой умрет у меня на руках, — слова в голове прозвучали набатом. В этот раз сознание решило заговорить словами Валья. Крепко сжав кулаки, старшая дочь Моргота оглядела нависшую над гномом свинцовую тучу смерти. — И вряд ли его душу можно будет выторговать у Мандоса». Чародейка сделала неуверенный шаг вперёд. Взор древней воительницы покрывал всю прогалину, что лежала между двух отвесных скал. Гуляющий в ущелье ветер буйствовал, поднимая в воздух спирали снежной круговерти. Уцелевшие после падения орки, отплевываясь и ругаясь, начинали подниматься на ноги, расправляя широкие плечи. Их яростные желтые глаза останавливались на Ниар и сужались. Серокожих переполняла ярость. Им, точно воды, хотелось испить крови. Какие-то твари, сообразив, что есть нажива полегче, уже подбирались

к телу Торина. Чернокровые уруки явно не понимали, кто явился к ним в гости. — Ниар…— Осаа заговорила надтреснуто, голос сел до рыка. Взгляд гномки переполняла безумная боль. По бледным щёкам Королевы Эребора текли крупные капли слез, хотя лицо подгорной жительницы оставалось холодным. — Убей их. — Не беспокойся, — Красная Колдунья, множество раз видевшая матерей, что оплакивали своих любимых чад, выпрямила спину. Прикрыв веки, заставила себя улыбнуться. Подлые крики отчаяния норовили вырваться из груди. Не разумея, что ощущает, не до конца осознавая, что тоже плачет, Ниар ровным шагом направилась к Торину Дубощиту. — Они уже мертвы. Гномка последовала за Миас, как за своим проводником. Наследница Тарас Луны, дочь Мелькора и хранительница тайн Сильмарилл, некогда столь почитаемая на землях Дор Даэделота, впервые почувствовала себя побежденной. Злоба, ярость, отчаяние, боль – все эти чувства, углями горящие в самом сердце Ниар, вспыхнули новой силой и, возрастая, смели на своём пути спокойствие и выдержку. Та нежность, которую старшая Миас испытывала к Королю Эребора, та привязанность к нему, что чародейка столь упрямо пыталась в себе похоронить, обратились в пепел и преобразились в нем, став ненавистью и жаждой. Пышущая от Ниар магия пропиталась её горем и стала чумой для несчастных орков. Попадавшие замертво, они даже не успели понять, отчего погибли. Подойдя к Торину, Ниар поспешно опустилась на колени и осторожно оглядела его изувеченное тело. Пробившая ногу пика все ещё торчала из бедра. Недолго думая, колдунья сломила древко и отбросила его в сторону. Подоспевшая к Миас гномка села подле сына, наблюдая за тем, как наследница ангбандского трона пытается спасти ему жизнь. — Ты сможешь ему помочь? — только и сумела спросить Осаа. Синие глаза подгорной жительницы неистово блестели. Ниар, подняв взгляд к своей извечной спутнице, не спешила с ответом. — Вряд ли, — другого ответа у Миас припасено не было. Приложив руки к ране на ноге Торина, девушка сглотнула. Пальцы чародейки тряслись. — Орки севера омывают своё оружие ядом. Крайне редко кто выживает после ранения этих клинков. Удивительно, что сын твой ещё жив, гномка. Я, конечно, сделаю, все, что смогу. Однако жизнь и смерть не находятся в моем ведении. Я не всесильна. Удивляясь тому, как спокойно звучит собственный голос, Ниар одним рывком вытащила острие пики из бедра гнома. Тут же захлестала кровь, окрашивая простыни снега карминовым цветом. Приложив ладонь к рваной ране, колдунья направила свои чары на изуродованную ногу Короля-под-Горой. Будучи целителем никудышным и совершенно бесталанным, Миас взмолилась отцу, прося его ниспослать ей удачу. С тонких пальцев ангбандки потекли струи теплого света и неровный порез, исполосовавший ногу эреборца, начал затягиваться. — Избавь его кровь от яда, Ниар, — Осаа не сдавалась. Поглаживая сына по волосам, гномка будто убаюкивала его. — Спаси, пожалуйста. Умоляю тебя. Делай что хочешь, бесчинствуй и властвуй, только не дай ему уйти раньше срока. — Балитрафалемир-мун-Белерианд, — бесцветным голосом произнесла колдунья, напомнив спутнице о своём великом даре. — Я вижу его смерть, Осаа. А над судьбой власти моей нет. Убедившись в том, что рана полностью затянулась, Ниар осторожно перевернула Торина на спину. Вздох ужаса и опустошения вырвался у нее из груди. На минуту забылись планы, забылся отец, и забылись родные земли. Лишь смерть стояла у чародейки перед глазами, окутавшая Торина своим вековечным одеялом покоя и тишины. Он все ещё дышал – воздух вырывался из его рта надрывно, с клокочущим, хлюпающим звуком. Стремительно сереющая кожа пугала. Король-под-Горой шёл на встречу с вечностью. Ниар моргнула. Свежее воспоминание пронеслось перед глазами. Взъерошенный эреборец, крепко держащий её за предплечье. Его обеспокоенный, ласковый взгляд, так не похожий на тот суровый и холодный взор, коим Король потчует недругов. Его мягкое прикосновение, властвующее, обезоруживающее… — Есть одно заклинание, — старшая Миас заговорила ровно. Сильный голос перекрыл шум бури. Она подняла взор к гномке. Взгляды двух женщин встретились. — Но оно сработает только один раз. Второго шанса спасти твоего сына у меня уже не будет. Если смерть снова явится за ним, никакие силы не спасут Торина от неминуемой гибели. Такая магия лишь единожды рождалась в этом мире и лишь единожды она сумела удержать жизнь в неживой хроа. Чары затребуют от меня платы и, заверю тебя, дочь Махала, она будет непомерно высокой. В мире должно соблюдаться равновесие, таковы правила. И при заключении пакта моя песнь не окажется решающей. — С кем будет заключаться пакт? — Осаа, хватаясь за соломинку надежды, воспряла. — С тем, кто стоит выше Смерти, гномка, — Ниар смотрела прямо перед собой, не веря, что произносит все вслух. — С тем, кто способен переписать судьбу, если будет на то его воля. Решай же, на что ты готова пойти, чтобы спасти сына. Тучи сгущаются вокруг, нужно торопиться.

Тучи сгущаются вокруг, нужно торопиться. Не теряя ни минуты, ни секунды, не обращая внимания на засевших по ту сторону оврага орков, бежать, лезть, спасать Торина! Задыхаясь, отплевываясь от валящего с неба снега, пытаясь вскарабкаться на небольшой уступ, Кили в панике и смятении силился спуститься по склону вниз. Сгрудившиеся вокруг обрыва гномы, нагибаясь над пропастью, надрывали глотки, взывая к своему Королю. Падающие на головы стрелы более не устрашали – самое страшное, как всем казалось, уже произошло.

Поверить в произошедшее Кили не мог. Будто в своём самом кошмарном

сне молодой гном кричал в пустоту, пытаясь разглядеть в бушующем белом пламени силуэт дяди. Тщетно – буря, набирающая силу и мощь, ревущими потоками ветра и льда поднимала с низин гигантские облака снежинок. Сверкающий вихрь заволок небеса, сравнял с ним горизонт и теперь порывался снести каменную гряду со своего пути. Ветер не унимался – он сбивал с ног, гнул вековые деревья и сшибал с вершин острые ледяные пики.

— Отойди! — надрывный окрик Фили породил в душе Кили новую волну бешеного ужаса. Подняв взгляд к брату, молодой гном устремил взгляд ввысь. Тут же маска непреодолимого страха сменилась выражением благоговейного трепета.

— Что за… — пробубнив себе под нос, племянник Торина Дубощита схватился за крепкий канат, что удерживал его над пропастью. Двалин, стравливающий веревку вниз, широко распахнутыми глазами посмотрел на своего молодого компаньона.

— А ну вытаскивайте его, да поживее! — крикнул издали кто-то. Кили, в нарастающем шуме зимнего урагана не смог различить голоса. — Не хватало потерять ещё одного из-за какой-то бури!

Недавно белесое небо потемнело – нависшие над головами путников тучи окрасились в свинцовые тона. Пробивающийся сквозь них свет, ещё не так давно золотистый и лёгкий, будто бы налился багрянцем изнутри, став плотнее и гуще. Свежий воздух потеплел: ранее морозный, он вдруг удушающей тяжестью заполнил легкие и исполосовал глотки путешественников могильной горечью. Гнетущая атмосфера нагоняла трепет. Кили, поспешив вернуться к своим друзьям, быстро залез назад по выступам скалы. Крошащийся под руками лед, глубоко изранив кожу, покрылся алой коркой. Глотая слезы, приказывая себе не поддаваться панике и оставаться спокойным, молодой гном, схватив, наконец, руку Бифура, ступил на твердую поверхность горного массива. Отряхнувшись, Кили оглядел лица своих друзей. Опечаленные, усталые и удивленные, они смотрели на меняющееся небо. Не колеблясь, юноша поступил по примеру старших.

Грозовые облака, будто на крыльях гигантских птиц, улетали на юг в каком-то удивительном порыве дикости и первозданности. Их эфемерные тела пронзали яркие вспышки молний, басовито рокочущие над древним ущельем. Ветер, утробно гудящий меж двух каменных стен, звенел чуждым смертным существам голосом: едва слышимый в безумной какофонии звуков, он медовой песней разливался по ледяной пустыне и взлетал к небесам неизвестной гномам молитвой.

— Будь я трижды проклят, — прошептал Кили, зачарованно оглядывая погрузившийся в сумрак мир. — Это какое-то колдовство… Древняя, сильная и, вероятно, забытая магия.

Древняя, сильная и, вероятно, забытая магия. Она окутала Торина непроницаемой пеленой, снимая боль, возвращая дыхание и силу. Он не совсем понимал, что происходит – то ли смерть подходит к нему с радушием и милосердием, то ли жизнь вновь проявляет к нему свою благосклонность, столь непостоянную и ветряную. Он терялся в догадках и, порой приоткрывая глаза, дивился – окружающий свет, яркий, будто полотно, сотканное из солнечных лучей, сверкал сильнее любого самоцвета Эребора. Радужные волны, оплетающие его руки и ноги, горячими лентами змеились подле и рассеивались в белизне.

Он слышал голос матери, тихий и нежный. Она успокаивала его и говорила, что все будет хорошо. Что чёрный рок отступит. Торину казалось, что она совсем рядом и даже гладит его своей бархатной рукой по голове. Видимо, безумный сон являлся дверью в мир наилучший. Торин не имел никакого желания выяснять это. Он просто отдался на волю безвестной силе, несшей его по пустынным землям лунного серебра.

Прежде чем вновь погрузиться в дрему, одурманенный слепящим естеством окружающего, гном увидел над собой две ладони. Словно испряденные из адаманта, они испускали переливы чудесного мерцания, теплого и животворного. Коснувшись груди эреборского Короля, руки полыхнули и исчезли.

Миром вновь овладела беспросветная тьма.

Миром вновь овладела беспросветная тьма. После короткого пожара магии, ущелье затянуло снежным туманом. Носящиеся вихри ерошили волос, остужали сознание и леденили душу. Ниар, открыв глаза, положила руки себе на колени. В ушах все ещё громом звенели слова стародавней песни, летавшей некогда над мертвыми землями Дор Даэделота.

Красная Колдунья, оглядев Торина, коротко кивнула. Король-под-Горой был спасен, во всяком случае, пока. Тихо вдыхая холодный воздух, подгорный житель не ведал ничего о споре за его судьбу. Он мирно спал на снежной перине, здоровый, выносливый и сильный. Магия вернула эреборцу юношескую прыть и стерла серебро с его темных волос. Колдовство все ещё кружилось подле хроа наследника Дурина, впитываясь в кожу и кости молодого гнома. Защищая ото льда, ветра и снега, чары Амана парили подле Торина Дубощита неслышимой песней древнего стража Ангамандо.

В глазах старшей Миас полыхнул огонёк. Исподлобья оглядев призрак гномки, что теперь почтенно склонил голову пред принцессой исчезнувшей страны, Ниар встала. Не произнеся ни слова, подошла к Осаа. Сверху вниз поглядев на мертвую Королеву, убедилась – отныне спесивый дух не станет чинить преград и склонит свою голову пред детьми Мелькора. Презрительно сощурив глаза, Красная Колдунья выпрямила спину и развернулась на месте. Губы чародейки растянула кровожадная улыбка, таящая в себе сдерживаемую ярость, что прячется обычно в самых затаенных уголках души.

Ниар не знала, отчего злится больше – оттого ли, что в планы её вмешалась неколеблющаяся рука злой судьбы или, быть может, оттого, что на севере Средиземья скрывались взбунтовавшиеся дети Моргота, позволившие себе поднять руку на его наследницу. Собственно, Миас не особо старалась как-либо оправдать свой гнев. Поднявшийся из глубин сознания и вскипевший в крови вместе с магией, он бурлил в колдунье, требуя расплаты. Ангбандка знала, что мстить станет не за пережитый бой, не за Торина, и уж точно не за собственное ранение, раздробившее кости и измолотившее внутренности. Воздать следовало за строптивость и не дальнозоркость тех, кто мнил себя превыше пелорийской тройки.