Чертоги Казад-Дума

Каэрия

— Каждому из нас сердце земли, на которой росли мы, даровало по Искре, — Ниар заговорила тоном тихим, спокойным и гладким. Мысли все еще витали вокруг Эру и смерти, что ждала каждого из Миас в конце. Не зная, как выглядит пустота и что собой представляет небытие, старшая дочь Мелькора смерти боялась. И думать о ней старалась поменьше. — Балитрафалемир-мун-Белерианд. С валарина переводится как «Высокая воля Белерианда». Дары родины нашей, что взрастила нас и сделала сильнее, являли собой некие навыки, которые нельзя встретить среди обычных существ Арды. Сестре моей, Анаэль, по крови эльфийке, Белерианд вложил в руки искру познания – моя милая сестренка может узнать о прошлом того, к чему прикоснулась, будь то предмет, животное или человек. Моему милому брату

суровая земля северного края даровала искру понимания – Талрис может ощутить эмоции любого человека в любой момент времени, зная его лицо и имя. Мне же Белерианд даровал искру последнего взора – я чую дух смерти, если он клубится над кем-то, и вижу ее в том обличии, в котором она придет, чтобы сопроводить душу к Намо. Вашему сыну она дышит в затылок и ждет удобного момента, чтобы ударить. Он умрет в битве, сражаясь, и думать будет об Эреборе и о том, что лучи солнца, беспечно танцующие по каменным сводам цитадели, в детстве напоминали ему сказочных фей. Последний вздох его будет легким, и со спокойным сердцем он отойдет в другой мир.

Слушая, гномка молчала. Лишь ее синие глаза стали почти черными, засверкали слезами, превратились в бушующий омут боли и переживаний. Несколько минут ничего не происходило, лишь ветер гулял по саду Беорна, шаловливо покачивая могучие ветви яблонь. Ниар ждала, вспоминая те ощущения, что испытала, увидев Торина. Тяжелая судьба и невероятно легкая улыбка гнома. Слишком много ответственности для одного существа, слишком много соблазнов и искушений на пути. Но конец все равно один, а улыбкой от судьбы нельзя откупиться.

— Нет. Не так и не сейчас, — тишину голос гномки разорвал в клочья, уверенный, сильный, по горному величественный. Ниар, вслушиваясь в него, слегка дрожала. Красивая женщина. Волевая. Любящая. Торин был похож на мать. — Ты видишь только туманные облака, но будущее, точно вода – непостоянное, игривое, переменчивое в формах. Может быть ты права, и сына я защитить не могу. Но ты можешь. Тебе это под силу. Я говорила это, и буду говорить всякий раз, оказавшись рядом. Ты повторяешь очень часто слово «судьба». Но тогда судьбой мне велено молить тебя о помощи. И разве это ничего не значит?

— Я отказала Вам в ней, — Ниар не стала распространять ответ до грубостей. Казалось Миас, что начни она спорить, словесный отпор будет оказан не слабый. Гномка не церемонилась и, вопрошая защиту для сына, не унижалась. Лишь давила, давила, давила.

— Но ты согласишься, — резко развернувшись, мать Торина исподлобья окатила Ниар ледяным взглядом. — Слышала я, что раньше на неизведанном востоке тебя называли Анхналебририт. Под чертогами Мандоса нет чужих наречий, и все мы говорили на одном языке. И встретился там мне один странный человек, старый и усталый, и повествовал он нам всем о воине, прекрасном и справедливом, что умел вести войну и защищал людей. И сказал этот старец, что воином тем была Колдунья, сплошь закутанная в одежды цвета зимнего закатного солнца. Но не всегда в алое была одета волшебница: белое платье ее стало цвета бордо из-за крови, что пропитала ткань. И потому Колдунью эту прозвали Красной и почитали ее, как освободителя от Зла. Это ведь твое имя, девочка? А старец тот был магом…

— Которого я убила, — вставила Ниар безразлично. Майа. Один из Истари. Старый обезумевший чурбан, который забыл, зачем прибыл в Средиземье.

— Из жалости, как он мне объяснил, — гномка улыбнулась. Потом, тут же, не дав Ниар раскрыть рот, продолжила повелительным тоном, сбивая спесь с Миас. — И не спорь. Этот человек помог мне найти тебя. Он же помог уйти от Мандоса и пройти в Средиземье незамеченной. И он сказал, что ты поможешь. Потому что внутри тебя – свет. Так же, как и в сестре твоей, и в брате. А еще он сказал, на что именно вы трое способны. И после рассказа его, клянусь тебе, я поверила в силу, которая заключена в каждом из вас. Поверила в то, что предначертанное можно изменить. И что судьба ваша лежит не там, где пророчил Намо.

Ниар вздрогнула. Вот это уже больше походило на правду. Во всяком случае,

та часть, что говорила о побеге из Амана. Майа вполне мог устроить нечто подобное. На востоке наследница Барад-Дура встретилась с Истар случайно: бушевала война, маленькие деревеньки грабили и сжигали, большие города востока походили на бойни, а люди были жестоки и тщеславны. Имя тому Майя было Палландо и, увидев в Ниар воина и чародея, он без промедления попросил у нее помощи. И Ниар не отказала. Так в далеком крае на востоке Средиземья, в царстве неизвестном ни эльфам, ни гномам, воцарился мир. А у Ниар появилось новое имя.

Но что гномка говорила о судьбе, и что такого мог знать Истар, чего не знала сама Ниар?

— Он не так тщеславен, жаден и горд, как ты думаешь, чародейка, — голос гномки зазвучал мягко и нежно. Наблюдая за собеседницей, старшая Миас молчала. — Да, Торин бывает тяжел в общении. Да, он категоричен и прям, но не от того ли, что ему пришлось пережить? Не от боли ли он воспринимает любые действия людей рядом либо как вызов, либо как предательство? Ему одиноко, сложно и больно, но разделить свои переживания ему не с кем. И нет того, кто его поддержит. Пойми это. Почувствуй. И все они… в чем виноваты? Кого прогневили? За что пострадают? Среди них есть мои друзья. С Торином идут мои внуки. В него верят мои старые знакомые. Так почему же тебе не помочь ему?

Ниар продолжала молчать. Ее не интересовал Торин Дубощит. Однако слова о судьбе… Палландо, хитрец, как же так? Неужто нарочно он попросил о помощи? Неужели сам все понял? Или же Эру? Снова слишком много вопросов. И при этом нуль ответов. Скверно. Крайне скверно. У Ниар создавалось ощущение, что она играет с кем-то в прятки. Вначале падение Саурона. Потом долгие поиски возможности высвободить отца. Неожиданные удачи – одна за другой. Свитки, руны, секреты магии. Мория. Эребор. Аркенстон и Смог. Теперь призрак и народ Дурина. Кто-то водил за нос трех Миас и казалось Ниар, ничем хорошим начатая игра закончиться не могла. Чувствуя себя слепой, глухой и беспомощной, принцесса Ангбанда вспомнила про Майрона. Первая инстинктивная мысль – война двух врагов между собой. Столкнуть лбами тех, кто неугоден Валар. Но. Одно но. Никто в Амане понятия не мог иметь о секрете Сильмарилл. А значит и о секрете Миас. Что же происходило?

Вдруг, именно вдруг, вокруг стало тихо. Словно кто-то просто взял и всевластной рукой удалил существующие звуки из мира. Нервно хмыкнув, Ниар посмотрела в сторону, где секунду назад стояла гномка. Взгляд уперся в пустырь, покрытый мягкой сочной травой. Исчезла. Просто взяла и исчезла, толком ничего не сказав.

— Эй! — Ниар, не надеясь на ответ, все же огляделась вокруг, выискивая в тенях абрис гномки. Миас окружали только кусты и деревья. Стоящий рядом Арго мирно щипал высокие стебли травы. Мать Торина просто испарилась в ночи. Жаль, потому что теперь старшая дочь Мелькора не прочь была бы с ней поговорить по душам. Прикусив нижнюю губу, Ниар снова крикнула в темноту: — Эй, есть тут кто?

В ответ лишь тишина. Пустая и темная тишина, что накрыла наступившую ночь куполом безумия.

В ответ лишь тишина. Пустая и темная тишина, что накрыла наступившую ночь куполом безумия. Полуночный певец заливался, голосил, но не слышал отклика: одинокий зов соловья стелился по саду серенадой вечно влюбленного в жизнь существа. Но потом и она растворилась в воздухе, уступив место безмолвию, чарующему, прекрасному.

Беорн моргнул. До встречи с сородичами оставалось примерно два часа, может чуть меньше, может – чуть больше. В любом случае, пока оборотень был предоставлен самому себе и мог заниматься чем-то помимо самокопания и пустых раздумий о планах Ниар. Повлиять на решения Миас Беорн вряд ли мог: строптивая и упрямая, как баран, морготова дочурка проявляла недюжее послушание только в случае, если ее лишали обеда. Вздохнув, оборотень сложил руки на груди и воззрился на убывающую луну. На душе было как-то уж очень паршиво. В воздухе будто кто-то огромный разлил кувшин прокисшего молока – пахло кислым, пахло старым, и пахло пропавшим.