Чертоги Казад-Дума
Шрифт:
Саурон встал напротив Феанора. Эльф был мрачен и серьезен. Сложив руки на груди, он исподлобья мерил Майа недоверчивым взглядом.
— Что говоришь ты мне такое, Майрон? — Феанор поморщился. Легонько так, элегантно. Саурона чуть не передернуло. Отвык он от эльфийских манер за столько-то лет отшельничества. — Крепость твоя была разрушена. И никакой магии в ней не было, насколько известно твоему покорному слуге.
— Создатель дает, создатель и забирает, — мрачно произнес Саурон, подмечая тот нарочито уважительный тон, которым пользовался призрак. В определенном смысле такое проявление почтения можно было считать оскорблением. — Но магия охраняла Барад-Дур. Магия Амана, светлая
— Вещи бессмысленные ты говоришь, Майа, — эльф отступил прочь. Серый, немного озадаченный и начинающий нервничать, Феанор никак не мог понять, к чему клонило существо, призвавшее мертвого из чертогов Мандоса. — Валар не могли не ощутить такой силы в Средиземье…
Саурон, заслышав эти слова, громко расхохотался, не дав собеседнику закончить фразы. Всемогущий Илуватар, кузнец был так же наивен и слеп, как и все дети Эру. Этот факт делал комплимент троим Миас, но еще больше пугал Темного Владыку. Никогда не думавший, что воспитанники обернутся против него же самого, Саурон резко протянул руку Феанору.
— Кто такие твои Валар, кузнец? — прищурив глаза, Майрон оскалил зубы. Его эфемерная воздушная сущность, сотканная из темноты, полыхала негодованием и страхом. — Лишь кучка творцов, возомнивших себя Владыками Арды. Невдомек этим гордецам, что за спинами их, широкими и бравыми, зреет Зло, гораздо более страшное, чем Мелькор и Я. Долго это Зло крылось от глаз их и, клянусь дыханием Амон Амарта, оно будет крыться от взоров их и дальше. Жаждущие вернуть отца своего и прозванные врагом твоим Миас, дети Мелькора стремятся вызволить давшего им жизнь Властителя. Дай мне руку и сам увидишь, что правду тебе говорю я, кузнец…
Феанор покачал головой, снова отступая назад. Теперь в темных глазах эльфа плясал неприкрытый страх, нарастающий, как ураганный ветер в жарких пустынях Востока.
— Я не понимаю…
— И не поймешь, — оборвал эльфа Саурон. Повысив голос, он дрогнул, услышав собственный тон. Яростный, но не лишенный каких-то умоляющих ноток. Низость, просить помощи у врага. Но других вариантов действий Майа пока придумать не мог. Ему нужно было время. Время, чтобы найти кольцо. Время, чтобы отстроить Барад-Дур. Время, чтобы понять, как отомстить Миас. — Вы все думали, что они – выдуманные легенды Ангбанда. Были причины, которые заставляли существ шептать про Трех Воинов Тангородрима. Про тех странных и, казалось бы, непобедимых солдат Мордора. Но никто не мог подтвердить, что эти словно бы придуманные образы бравых воинов не были лишены реальных прототипов. Ни одна живая душа не смогла бы увидеть их реальные лица, ни одна душа не смогла бы их запомнить. Сила их застилает пеленой взоры Валар и Майар, и что уж тут скрывать, твоих бессмертных родственников. Всем существом своим эти трое стремятся достичь лишь одной единственной цели: вернуть Моргота в Средиземье. Таков был план Мелькора относительно детей своих и желание свое он заветом вложил в их сердца.
Феанор был бледен, как снежные вершины Таникветиль. Саурон, смолкнув, ощутил в себе скорбь. Радости от намечающейся войны с соратниками своими Повелитель Колец не чувствовал. Лишь горечь и боль приносило ему осознание конца той крепкой и жаркой дружбы, что связывала Майа и детей Мелькора. Саурону захотелось улыбнуться. Шальная мысль яркой молнией осветила его сознание. Ведь это именно он, Майа по имени Майрон, прозвал воинов Ангбанда пелорийской тройкой. В честь того яркого белого света, по чистоте своей сравнимого лишь с белизной ледяных шапок гор Пелори в Амане, что горел в глазах наследников Моргота.
— Нужно рассказать обо всем… — сорвавшиеся
Саурон взмахнул рукой. Темная магия, подкрепленная возрастающей силой, день ото дня крепнущей, охватила призрак нолдо невидимыми путами. Замерший, Феанор недоуменно воззрился на Майа. Чувствуя свое превосходство, Саурон подошел ближе к эльфу, погубленному некогда своими собственными страстями.
— Никому ты ничего не скажешь, Великий Умелец, — слова на квенья мягко срывались с губ Саурона. Не пытаясь напугать призрака, Повелитель Колец лишь хотел успокоить слабое создание Эру. — Я воззвал к тебе и в чертогах Намо ты услышал мой голос. Но разве заметил твое исчезновение Вала Мандос? Нет, не заметил. А почему?
Эльф молчал. Тени догадок скользили по его лицу. Феанор не страшился Майа, но страх его происходил из услышанных в тенях Дол Гулдура слов. Саурон такой страх одобрял. Редко непосвященным давалась возможность познать тайное. А тут секрет такого масштаба, хранимый еще со времен существования Белерианда.
— Ты сказал, что дело касается Сильмарилл, — Феанор говорил тихо, ровно. Самообладанию эльфа можно было только позавидовать. — Сказал, что поведаешь мне тайну обмана, секрет лжи, паутиной которой Моргот оплел мои камни. Я знаю, Майа, что уйдя из чертогов Мандоса по зову твоему, я лишил себя возможности вернуться в Аман. Но если ты правду говоришь – клятва моя не сдержана даже наполовину. А ты сам жаждешь, видимо, заполучить любую возможную помощь… потому что напуган и загнан в ловушку, не так ли, Майрон?
Майа пренебрежительно опустил руку. Освободившийся от магических пут дух содрогнулся. Смерть не освобождала от боли. Саурон знал, как подчинять себе призраков. Ведомо было ему о хитростях, которые помогали укрощать мнимую свободу погибших. Намо бы не обрадовался потере своих секретов. Прикрыв призрачные веки, Властелин Колец повернулся к призраку спиной.
Красивым и чистым выглядел Дол Гулдур в свете уходящего дня. Удлиняющиеся тени ползли по каменным плитам змеями, охватывая все большую часть крепости. Саурону на секунду захотелось забыть о своем темном прошлом. Вернуться назад, на родину, в тепло и уют отца. Там бы, у берегов Эккайи, он смог расслабиться и наслаждаться бесконечностью собственной жизни. Вылавливал бы ракушек из моря и, быть может, смог, наконец, отпустить все ужасы войны, что тисками из черной стали сжимали его неспокойное сердце. Но существа Эннората называли его чудовищем. А от сущности своей Саурон был не вправе отказаться. Шелковыми нитями Вайрэ четка вывела судьбу Майа на гобелене фатума. Ничего не поделаешь.
— Ты теперь мой посыльный, Феанор. И ты не можешь отказаться исполнять приказы, что я даю. Договор, друг мой, таков: я говорю тебе, где твои камни сейчас на самом деле, а ты в ответ на мою любезность подчиняешься мне и хранишь молчание. Не слишком большая цена за исполнение клятвы, не так ли?
Обернувшись, Саурон посмотрел в глаза молчащему призраку. Кузнец колебался.
— Я помогу тебе вернуть их, Умелец. И ты сможешь преподнести их Йаванне, а она в свою очередь распорядится Сильмариллами так, как захочет. Но грехи твои будут искуплены, — Майа не лгал. По крайней мере, пока ко лжи он не прибегал. Представляя себе, какие муки испытывал Феанор в чертогах Мандоса, Саурон прекрасно знал, что Кузнец согласится на сделку. — Но ты будешь молчать, и никому ничего не скажешь о том, что услышишь от меня сегодня. Иначе клянусь, ты пожалеешь, что вообще появился на свет.