Четвертая стрела
Шрифт:
– Вам пойдет трясти волосами под эту дивную музыку, - сказала я.
– Мы на "вы" или на "ты"?
– уточнил Макс.
– Брудершафт был?
– спросила я сурово. Он мне не нравился, и дело было не в социальной справедливости. Просто не нравился. Макс вдруг склонился и, не глядя, быстро мазнул своими губами по моим:
– Теперь был.
Я оцепенела - плакало мое личное пространство - и произнесла заторможенно:
– Еще должен быть алкоголь...
– Давай чуть позже, - Макса, кажется, позабавила моя реакция, - Твой брат настоящий
– Нет, он придуривается, - объяснила я, - он уезжает работать в Гренобль, вот и тренируется потихонечку.
Музыканты наигрались, и Дани заорал нам со сцены:
– Вы что, целуетесь? Руки прочь от моей сестренки!
Макс птицей взлетел с ящика и побежал к ним. Я поняла уже, кто из нас двоих интересовал его больше, но понимал ли это сам Макс? В гараж вошли две девочки, по виду - старшие школьницы. Музыканты оживились, Дани буквально втащил Макса на сцену - у того аж свитер задрался и мелькнула над ремнем полоска брендовых трусов. Девочки залюбовались, конечно - Макс был хорош, как чайка среди ворон на питерской помойке. Дани взял микрофон и объявил торжественно:
– Группа "Встретимся у колодца" представляет сессионного вокалиста с песней акапелла "Не ебет". Давай, Максюш, я тебе подыграю, чтоб не совсем акапелла.
Макс взял микрофон, красиво отбросил челку - совсем как Геша Козлодоев в "Бриллиантовой руке" - и старательно запел под негромкое бренчание Даниной гитары:
Survived, tonight, I may be going down,
Cause everything goes round too tight, tonight,
And it, you watch him crawl, you stand for more.
And your panic stricken, blood will thicken up, tonight
(*Выжив этой ночью, я могу сойти вниз
Все как в замедленной съемке
И ты смотришь, как он подползает, в оцепенении
В панике, и сгущается кровь - этой ночью)
Cause I don't want you, to fucking me, - вступил вокалист своим неожиданным дискантом, и живое страдание пролилось на нас черной венозной кровью из раскрытого, разбитого сердца:
You'll follow me down, you'll follow me down,
You'll follow me down*...
(*Ты последуешь за мной)
Ей-богу, я тоже не хотела, не хотела - ничего такого.
– Ты дашь мне почитать твою книгу?
– спросила Стеллочка. Мы сидели с ней на кухне, и болонка Герка смотрела на нас с надеждой. Это называлось - "ночной перекус".
– Мам, я стесняюсь, - призналась я, - я же не настоящий писатель.
– Увидеть в тебе писателя - для меня все равно, что следователю разглядеть в своем ребенке маньяка, - вздохнула Стеллочка, - Ты не представляешь, как меня писатели достали.
– А меня Макс достал, - сказала я отчаянием, - я ревную.
– Новый друг Дани?
– Стеллочка отрезала от батона колбасы - себе и Герке. Герка запрыгала свечкой.
– Он самый. У него на всем написано Хьюго Босс, даже на трусах. Он сноб и дурак. И у него свободный французский.
– Лизочек, - нежно, с набитым ртом проговорила Стеллочка, -
– Мааам, - бессильно протянула я, - ну нет же...
– Он скоро улетит в свой Гренобль и забудет о нас, - продолжала жестокая Стеллочка, - а мы останемся золу золить и гордиться, что он у нас был.
Я встала из-за стола и пошла в свою комнату - Стеллочка и не посмотрела мне вслед, принялась дрессировать бестолковую Герку - "Герка, сидеть! Герка, голос!". Дани валялся в постели с очередным научным журналом:
– Что с лицом, систер?
– Ни-че-го, - я села на край постели, - Тебе нравится Макс?
– Иди, я тебя погрею, - Дани отбросил журнал и втащил меня к себе под одеяло - я тут же пристроила ледяные ступни между его теплых ног, - Мне нравится то, что приносит с собой Макс. Не его внешность, а его, так сказать, внутреннее содержание.
После репетиции в Максовом "ауди" нас ожидала встреча с персонажами песни группы "Встретимся у колодца" - крылатыми качелями, heroin and cocaine. Дани остался в восторге, а я, на заднем сиденье спортивной машины, предназначенном скорее для чемодана, нежели для человека - а я, а я - увы...
– Ты продажная скотина, Дани, - я зарылась носом ему в подмышку, и стало полегче, - Фу таким быть.
– Он еще и с собой мне отсыпал, - признался Дани, - он совсем дурачок, этот Макс. Наверное, он думает, что мы - это такая настоящая богема...
– Он просто влюблен в тебя.
– Или в тебя. Или в обоих. Какая разница?
– Ты ведешь себя так, будто мы с тобой совсем уж безденежные доны, - сказала я сердито, - Нельзя принимать милости от кого попало.
– Передавай привет своему Казимиру. Его дух вселился в тебя - ты и говоришь как он.
– Стеллочка сказала, что ты улетишь в Гренобль и забудешь о нас, - я приподнялась на локте и заглянула ему в глаза, - что здесь ты лебеденок на птичьем дворе.
Дани рассмеялся, обнял меня и прижал к себе - я слышала, как глухо стучит его сердце.
– Я вызову тебя, как только устроюсь. Я бы весь ваш птичник перетащил в свой новый пруд, но, боюсь, кроме тебя никто не поедет. Ласты согрелись?
– Почти...
– Я люблю тебя, систер. Не бойся.
1734 (февраль-март). Paris vaut bien une messe noir*
(Париж стоит черной мессы)
По окончании дня и рабочей смены Ласло принес Копчику перерисованную на бумажном листе деву на драконе. Копчик уже решил, что отдаст картину для вышивания своей квартирной хозяйке - несмотря на косоглазие, гладью вышивала она весьма бойко, и получались настоящие гобелены. Копчик вспомнил про гобелены, потом про художницу-графиню, и замечтался. В мечтах его все фаворитское семейство фон Бюренов заезжало в крепость на допрос, и вот тогда...