Четвертая стрела
Шрифт:
Аксель с опаской ожидал, не явится ли за ним стройный призрак Вольдемара Плаксина для нового конфиденциального задания, но за четыре года Плаксин за ним так ни разу и не явился. Аксель объяснял это для себя отчасти тем, что одной высокой особе наскучило сухопутное пиратство - видно, всех, кого мог, уже ограбил. По слухам, господин фон Бюрен открыл для себя карточную игру как способ легального получения взяток и каждый вечер проводил отныне за карточным столом. Фон Бюрен теперь и по документам официально именовался фон Бирон - после избрания его герцогом Курляндии какой-то очумевший, не иначе, французский маршал, во всеуслышание объявил его своим нашедшимся
Аксель и Ласло жили теперь вдвоем в бывшем домике Десэ - ни один из них так и не женился, Ласло ждал все свою богатую невесту, Акселю же не позволяло вступить в брак горькое знание человеческой природы, обретенное за время службы. Он видел бездны, разверзавшиеся в людях под действием инструментов из волшебного чемоданчика, и понимал, что никогда уже никому не поверит. А иметь под боком вторую Леду - да увольте. С превращением в целого ката Аксель забросил врачебную практику - некогда стало - и лишь иногда соглашался вырвать зуб или вправить вывихнутую руку. Довольно навправлялся он этих рук на основной своей работе, после того, как снятый с дыбы клиент отправлялся за стол к канцеляристу давать показания. Аксель делал зло без удовольствия, и это лишь отчасти оправдывало его в собственных глазах, и чем дальше, тем противнее было ему оставаться послушным орудием в руках придворных интриганов, первых нумеров из списка Ласло. Аксель давно не питал иллюзий - кому и зачем служит Тайная канцелярия. Он подумывал, не уйти ли со службы и не податься ли в лекари, останавливала лишь разница в деньгах и бездарность помощника Тороватого - на которого предстояло все оставить. Он понимал, отчего так пил его предшественник, и все чаще сам низвергался в объятия Бахуса.
Подруга Ласло, горбунья Мирослава, вернулась на родину, в Польшу - там ей сыскался жених. Ласло недолго горевал - доктор Климт все-таки дал ему рекомендацию, и Ласло сделался членом закрытого лекарского клуба. Клуб этот занят был только одним - раз в месяц лекари собирались и травили байки из жизни своих именитых пациентов. Ласло, как тюремный врач и прозектор, в этом деле блистал - он мог поведать и о том, каковы делаются именитые пациенты после попадания в крепость, и о том, каков их, так сказать, внутренний мир. Ласло скрывал от коллег, что по-прежнему раскладывает фрейлинам тарот и вызывает духов - его бы обсмеяли. Про духов знал только доктор Климт. С этим Климтом, странноватым нелюдимом, Ласло, можно сказать, подружился.
Доктор Климт, личный хирург гофмаршала Левольда, прибыл в Россию из свободного города Амстердама и все никак не мог уложить в голове русские порядки. И крепостное рабство казалось ему странным, и бессмысленная жестокость - в том числе и беспечная жестокость его нанимателя, обер-гофмаршала. Доктор так и не сумел понять, как можно убивать - для забавы. Ласло, сам иностранец, как мог, доброжелательно и терпеливо пытался разъяснить - в человеке куда больше животного, чем собственно человеческого, человек хищен, и если законы также хищны - человек будет убивать. А если случай поставит человека над законом - он будет убивать с легкостью. Вот как ваш гофмаршал. Доктор был по-отцовски привязан к своему позолоченному патрону и порою искренне сетовал, что взлелеял такое бестолковое, жестокое дитя.
– Я годами жду, когда бог вдохнет душу в эту куклу, - жаловался доктор Климт, - но, видать, такое произойдет не раньше, чем Токио превратится в лес.
Эта присказка была его любимой и означала она - никогда. Ласло поговорка нравилась,
Ласло, по правилам клуба, конечно же, не мог разглашать услышанное на собраниях. Но иногда так хотелось хотя бы намекнуть друзьям, предостеречь от опрометчивого шага, например, когда Копчик в каморке за прозекторской делал ставки и отважно примеривался к придворному мартирологу:
– Говорят, новая звезда восходит на небосклоне, затмевая прежние. Новый егермейстер Волынский, взятый Бюреном на роль кабинет-министра заместо усопшего нумера шестнадцать.
Нумер шестнадцать, посол Ягужинский, получил прощение за свое дебоширство, назначен был на должность кабинет-министра, и в той должности вскоре помер. На место его тут же и взлетела новая звезда.
– Видал я нового министра, позади государыни на освящении пушек - за левым плечом у нее стоял фон Бюрен, а за правым - этот новый Волынский, - проговорил задумчиво Аксель, - наш нумер двадцать два. Хорош, мерзавец - брови черные, глаза огненные, стройный, челюсть квадратная. Красавец, еще из Петровских адъютантов, - Аксель подмигнул, и все все поняли. Много политиков вышло из Петровских адъютантов, и подобное начало карьеры давно никого не смущало, но все же что-то да говорило о человеке.
– Говорят, вельможа сей презлым отплатил за предобрейшее, - продолжил Копчик, - фон Бюрен вытащил его из петли, поднял на нынешнюю его высоту, а тому все мало. Метит он на место своего покровителя. Говорят, новые стишки скоро будут сочинять, и уже не про ворону.
Вот тут-то Ласло и завертелся ужом. На последнем собрании клуба председатель клуба сего, личный хирург государыни, не сказал, конечно, прямо, но так прозрачно намекнул... что скоро государыне не то что новый Волынский - и сам фон Бюрен может не понадобиться. Здоровье не позволит.
– Я, когда смотрел на тех двоих, подумывал о ставке против нумера один, - признался Аксель, - очень уж хороша эта новая звезда. Бойкий, деловой, все взял в свои руки. Бюрен рядом с ним все же несколько тюха. Пожалуй, я поставлю на нумер один.
– Не надо, - веско произнес Ласло, - просто не делай этого. Я не могу сказать, почему, но не делай этого. Если, конечно, тебе дороги твои деньги. Ты ведь любишь ставить помногу...
– Волынский смертельно болен?
– попытался угадать Аксель.
– Болен, но не он, - признался Ласло и сделал загадочное лицо, и все тут же все поняли. Копчик и Аксель переглянулись.
– А что это меняет?
– возразил Аксель, - Только веселее грызться будут...
– Надо ставки отдельно принимать на этих двоих - кто кого, - предложил практический Копчик, - и полугода не пройдет, как один другого заборет.
– Твоими бы устами, - проговорил Аксель, - сколько у них времени-то отпущено, хоть намекни, Ласло?
– Ну, год, - нехотя пробормотал Ласло, - может, меньше года.
– Ставлю на выбывание нумера один, - отважно сказал Аксель, - я за свежие силы, мужество, отвагу и опыт Петровских адъютантов.
– Тогда я за падение нумера двадцать два, - отвечал Копчик, - и соответственно, за разумную осмотрительность и уголовное прошлое.
– Это у Бюрена уголовное прошлое?
– удивился Аксель.
– Я же говорил, он год провел в тюрьме за убийство, - напомнил Копчик, - и гофмаршал его оттуда зачем-то извлек, на наши головы.
– Ставки приняты, - Ласло сделал шифрованные пометки в своем блокноте, - а я не буду ставить, это выйдет нечестно. Слишком много знаний в голове.