Четвертая стрела
Шрифт:
– Ты же знал, что боишься толпы, - упрекнул его и Аксель, оглядываясь в поисках места, где бы больному присесть, - и все равно пошел...
– Это же раз в жизни бывает, - оправдывался Копчик, - Такая феерия... И сперва нормально же все было...
Они прошли со свадебным поездом до берега Невы, под самым боком у гвардейцев - а за гвардейцами веселился и бесновался нетрезвый честной народ. И, видать, этот самый народ Копчика и фраппировал. И сидел он в сугробе, охваченный ужасом, приятели тянули его за руки - ведь уйдут вперед гвардейцы, и затопчут люди всех троих. Климт,
– Кто тут Ласло?
– два гвардейца протолкались к ним против течения.
– Я Ласло, - признался лекарь-прозектор.
– Живо дуй за мною, если оттеснят, ориентир - слон, - скомандовал тот гвардеец, что потолще и потрезвее, - там гофмаршал нос расквасил, лекарь нужен.
– Обер-гофмаршал?
– с надеждой уточнил Ласло.
– Нет, не мечтай, обычный гофмаршал, Петька Зотов, - заржал гвардеец, - что глазки строишь, шагом марш!
Ласло полез в толпу вслед за ним, а второй гвардеец, красный и пьяный, смерил Копчика сочувственным взглядом:
– Сомлел малеха? Не спи, замерзнешь.
– Постараюсь, - Копчик собрался с силами и встал-таки из сугроба. Подзорная труба выпала у него из-за пазухи и морковкой вонзилась в снег, - Тьфу ты, нелегкая, чуть не кокнул...
– Что это у тебя?
– заинтересовался красный гвардеец, - Никак телескоп?
– Он, родимый, - подтвердил за Копчика Аксель, - Мы же лекари, болезных в толпе высматриваем. Нам бы на горочку какую взойти, чтобы лучше видеть - кто еще нос себе расшиб.
На самом деле Копчик прихватил трубу, чтобы при возможности рассмотреть в подробностях красивую цесаревну Лисавет Петровну - ну ничему его жизнь не научила. Но признаться в таком было бы глупо.
Копчик взял трубу из сугроба и собрался было прятать, и тут гвардеец поднатужился, побагровел еще больше и гаркнул:
– Лекари, говорите? Пошли, голуби, пристрою я вас на шесток повыше, только чур - дадите и мне в телескоп ваш глянуть. Очень уж охота цесаревну вблизи рассмотреть...
Аксель и Копчик устремились вслед за своим благодетелем, невзрачные в пышной толпе нетрезвой маскарадной публики. Гвардеец привел их к деревянной вышечке среди разноцветных льдин - такие вышечки еще возводятся на каторгах, чтобы следить за арестантами.
– Прошу покорно!
– пригласил служивый дорогих гостей.
– Премногим обязаны, ваше благородие, - за двоих ответствовал Аксель.
– Куницын, Почкин, вниз ступайте, ваше время вышло!
– крикнул гвардеец двоим своим товарищам, топтавшимся наверху.
– И это правильно!
– синие от холода товарищи тут же спустились вниз, и трое - гвардеец, Аксель и Копчик - заняли их место. На вышке гулял леденящий ветер, но праздник виден был отсюда замечательно. Гвардеец тут же отнял у Копчика трубу и приник:
– Не видать... Вот Татищев, черт надутый, Наташка Лопухина, блядина немецкая, князь Лопухин, пьянь беспробудная, бочка Черкасский... Где же, где же?
Копчик растерялся от обилия шумов и красок - ряженые актеры шли косяками прямо под ногами, играла
– Чья свадьба-то гуляет?
– спросил у гвардейца Копчик.
– Шута и карлицы, - поведал гвардеец, - причем шут не хухры-мухры, а в прошлом князь. Только проштрафился, бедняга.
– Слыхал я про такого, - вспомнил Копчик.
– Славный замок построили архитекторы Крафт и Еропкин, - важно похвалил создателей ледяной феерии знаток Аксель, - Не уйти бы еще под лед со всей этой роскошью...
– Не боись, дядька Крафт дело знает, - успокоил его гвардеец, - месяц воду лил, лед укреплял. Не потонешь, - он вытащил флягу и угостил новых товарищей, - грейтесь, братцы. Холод такой, аж ухи трещат. Одно хорошо - дюк Курляндский позволяет у шляпы ухи опускать, - гвардеец похлопал варежками по полям шляпы, плотно прикрывавшим уши.
Дюк Курляндский - таков был новый титул бывшего графа фон Бюрена, теперь он звался герцог Курляндский и Земгальский фон Бирон, не больше и не меньше.
– Добрая душа, - похвалил дюка Аксель.
– Нас так дешево не купишь, - отозвался с пафосом гвардеец, - Хрен ему моржовый, а не наша лояльность.
– Ну, молодцы вы тогда, - опять похвалил Аксель.
– Вот она!
– завидел свою кумирицу служивый, - Цесаревна... Заступница наша, лебедь белая...
– Дай и нам посмотреть!
– взмолился Копчик, как-никак увидеть цесаревну была и его мечта.
– Держи, лекарь, - гвардеец вернул трубу и приник к фляжке. Копчик поднял на лоб очки и смотрел - вдали в жемчужных саночках сидела прекрасная Лисавет в соболином белом малахае, и край ее розовой щеки и бриллиантовую сережку прекрасно можно было разглядеть.
– Смотри...
– Аксель указал куда-то в сторону, и Копчик неохотно отвернул туда трубу. Неподалеку, за ледяными дельфинами, на такой же вышечке стоял человек черный и тонкий, как вопросительный знак, и в такую же подзорную трубу следил за толпой. Аксель забрал у Копчика телескоп и направил на конкурента:
– Волли Плаксин, - узнал он, - Бдит...
Аксель повернул трубу туда же, куда смотрел и Плаксин, и не зря - увидел, как на ладони, царские санки. Царица сидела в санках опухшая, подурневшая, с пожелтевшим лицом - совсем другим, нежели было у нее полгода назад во время летнего катания в гондолах по Неве, - значит, не наврал Ласло про болезнь. Она повернула голову и ласково улыбалась человеку за своей спиной, и человек этот склонялся к ней и что-то, смеясь, говорил на ухо. Фон Бюрен или, вернее, уже совсем фон Бирон, стоял на запятках царских санок - по этикету место это предназначалось для жениха либо супруга коронованной особы. Аксель разглядел в трубу, что перчатки на свежеиспеченном герцоге бежевые и поверх перчаток надеты драгоценные перстни - вот затейник!