Четвертый брак черной вдовы
Шрифт:
Он промолчал, а Катарина зажгла одну свечу, вторую, бросила на мужа быстрый взгляд и улыбнулась, зажигая третью свечу. Хоэль следил за женой, не отрываясь, пока она расставляла подсвечники на столе и зеркале, и опускала штору.
— Почему вы так смотрите на меня, добрый дон? — спросила Катарина невинно, хотя уголки ее губ подрагивали
— Как же можно на вас не смотреть? — ответил Хоэль, пожирая Катарину глазами. — Я ведь говорил, донья, я год жил, как великий постник. Мне с вами совсем непросто, но я держался — изо всех сил, смею заметить.
— И я ценю ваше
— Правда?
— и рассчитываю на него и впредь.
Намек был понят, и Хоэль откинулся на спинку кресла, подавив вздох:
— Но красные чулочки-то покажете?
— Я ведь обещала, — Катарина вышла на середину комнаты и приподняла платье, открыв ноги до щиколоток.
— Вы их надели! — он оживился, увидев красные ажурные чулочки. — Эх, если бы я знал!..
Огорчение его было таким очевидным, что Катарина рассмеялась в голос.
— Потешаетесь надо мной? — Хоэль вскинул голову, с подозрением хмурясь.
— Почему вам все время чудится насмешка? — спросила Катарина, приподнимая юбку до середины икр, и с удовольствием наблюдая, как муж тут же уставился на ее ноги. — Так что бы вы сделали, если бы знали?.. — юбка поднялась уже до колен.
— А? — переспросил Хоэль, подавшись вперед.
Катарина проявила милосердие и больше ни о чем не спрашивала, потому что уже показались подвязки с гранатовыми слезками. Еще немного — и откроется полоска кожи между краем чулка и шелковыми нижними штанишками.
В комнате повисла напряженная тишина, только слышалось тяжелое дыхание Хоэля и потрескивание свечей. Катарина сама была взволнована не меньше мужа. Взволнована, возбуждена и очарована. Ну кто бы мог подумать, что суровый вояка, насмешник и невежа так чувствителен к красивому женскому белью. Или так чувствителен к белью, что надето на ней?
Она решила поддразнить его и чуть опустила подол, но Хоэль сразу же протестующее замычал, вскинув руку.
— Хорошо, хорошо, — сказала Катарина с притворным смирением и подняла юбку так, что подвязки оказались видны во всей красе — атласные, расшитые жемчужинками, особенно яркие по сравнению с белой кожей. — Как вам этот комплект? — она повернулась боком, покачав бедрами. — По-моему, гораздо красивее, чем тот, что собирались купить вы.
Хоэль облизнул губы, а потом медленно скользнул по женщине взглядом — снизу вверх.
— Но я пока оценил только то, что снизу, — сказал он, и от его приглушенного голоса Катарину пронзила сладкая дрожь. — Снимите платье. Совсем.
— Насчет платья речи не было, — возразила Катарина, отпуская подол. Черная ткань с легким шелестом скользнула вниз и скрыла даже кончики туфелек — как и полагается уважаемой вдове.
— Вы сказали, там, — Хоэль указал взглядом на лиф платья Катарины, — все такое же красивое. Я хочу посмотреть. Немедленно.
— Думаю, надо остановиться на этом
— Сегодня у вас шнуровка спереди, служанка не понадобится, — заявил Хоэль, ерзая в кресле. — И вообще Вы покорная жена, если мне память не изменяет? Муж требует — жена подчиняется.
— А вы требуете? — почти прошептала Катарина.
Ей показалось, что муж заколебался. Во всяком
Хоэль вдруг посмотрел на нее в упор, и Катарина, застигнутая врасплох, снова затрепетала.
— Снимите платье, — сказал Хоэль, и голос его прозвучал глухо. — Я обещаю, что не притронусь к вам. Буду только смотреть.
Это было что-то совершенно новое — раздеваться перед мужчиной напоказ. Что-то бесстыдное, но совсем не греховное. Ведь он — ее муж. Муж перед небесами».
Пальцы Катарины скользнули по черному корсажу и потянули шнур, скреплявший края лифа. Расстегнув пояс, она позволила платью упасть на пол, придержав его за рукав, чтобы тяжелая ткань легла бесшумно.
Теперь женщина стояла посреди комнаты в одной только длинной нижней рубашке с глубоким вырезом.
— Мне продолжать? — спросила Катарина тихо, обняв себя руками за плечи.
— Да — выдохнул Хоэль.
Белая ткань соскользнула невесомой волной, и Катарина предстала перед мужем во всем великолепии алого шелка. Ажурные чулки, кокетливые подвязки, оборки коротких штанишек, и еще алый корсет — утягивающий и без того стройную талию, и такой низкий, что оставлял женскую грудь совершенно открытой. Нежные полушария — белые, атласной гладкости даже на вид, дерзко приподнимались над краем корсета.
Хоэль сделал движение, чтобы подняться из кресла, но Катарина предостерегающе покачала головой:
— Вы обещали, — напомнила она, — не нужно вставать.
— Не нужно Поздно уже, — проворчал он, но уселся глубоко в кресло и сцепил руки пониже живота.
Подавив смешок, Катарина подняла руки, отчего груди упруго подпрыгнули, а Хоэль с присвистом втянул воздух. Она вынула шпильки и тряхнула головой, позволяя волосам свободно упасть.
Рыжие пряди скрыли ее до самых бедер, и она отбросила их на спину, представ перед Хоэлем во всей своей истинной красе. Он сделал вторую попытку подняться, и Катарина выставила вперед ладонь, призывая его остановиться. Хоэль помедлил, а потом вскочил рывком.
— Черта с два я там буду сидеть, — заявил он, подходя ближе.
— Вы обещали
— Обещал смотреть, — подтвердил он, обходя жену кругом, как бык на корриде обходит тореро, выбирая, с какой стороны лучше напасть. — А смотреть там или здесь — об этом речи не было.
— Говорите, как адвокат, — заметила Катарина, но не мешала ему наслаждаться зрелищем в непосредственной близости. — Вертите словами в свою пользу.
— Никогда не умел, — сказал Хоэль, останавливаясь позади нее. — Но как же мне нравится все, что я вижу