Четыре четверти: учебное пособие
Шрифт:
Но директор, если этот намек и уловил, то никак на него не отреагировал.
– Ах, бросьте! – он вяло взмахнул рукой и продолжил: – Должно – еще не значит есть. Вы знаете, что к нам в область собирается президент с проверкой работы детских домов, поэтому деньги нам вообще перестали давать практически по всем статьям, кроме, естественно, еды и зарплаты.
– Как это?! – поразился я такой логике. – Должны же, наоборот, все средства на детдома кинуть!
– Правильно! – обрадовался директор, услышав от меня нечто разумное. – Только вы логику-то дальше, етс самое,
Директор вяло пнул коробку:
– Зато вот, подарили!
– А что это? – не удержался я от вопроса, мучившего меня с самого начала разговора.
– Длинное что-то, – исчерпывающе ответил директор, встал и подвел итог: – В общем, так: это хорошо, что вы за Люсю переживаете, к нам нечасто классные руководители бегают обувь нашим детям выбивать, будет возможность – в первую очередь. А пока, етс самое, в этом походит, обувь хоть и страшненькая, но добротная. До свидания.
– Так что же в этой коробке? – думал я по дороге домой.
Вечером меня почтил дружественным неофициальным визитом Свисток, в миру – Иван Михалыч. Он вызвал меня на крыльцо, долго кашлял, наконец решился: – Ты, это, моему Тюленёву, говорят, за четверть «пару» влепил?
– Влепил.
– А что так?
– А что, ему можно еще что-то другое ставить? – возмутился я. – Он же даже цвет учебника по физике не знает.
– А если мы выучим? – после некоторых раздумий молвил Свисток.
– Что выучим? – с надеждой спросил я.
– Цвет учебника.
– Да вы что, Иван Михайлович, издеваетесь что ли? – вознегодовал я. – Вы хотя бы выучите все формулы и определения, которые я к зачету давал, тогда «трояк» поставлю!
– Срок? – сухо уточнил Михалыч.
– Завтра после уроков – край, я уже оценки должен в журнале выставить! – отрезал я.
Михалыч подумал и авторитетно молвил: – К этому сроку только цвет учебника.
Я развел руками.
– Слушай, будь человеком, войди в положение, парень на сборах в лагере целое лето пахал, как конь, сейчас вот, как вол, с лыжными палками по горкам объемы мотает. Он уже в прошлую зиму первый разряд по лыжам выполнил, бежал любо-дорого: сопля – пузырем, трусы – парусом. Он – «боец»! Будет заниматься, ей-богу, мастера сделает. Ну на фига ему твоя физика сдалась? – начал ломать меня Михалыч.
– Может и на фига, но требования ко всем одинаковые, в том числе и к волам с палками, – не сдавался я.
Михалыч описал все тяготы и лишения подготовки лыжника к сезону, перечислил лыжников – олимпийских чемпионов и даже показал технику переменного бесшажного лыжного хода. Я был тверд.
Тогда Михалыч перешел к шантажу.
– Я же твоему Тюленёву поставил «четыре», а надо тоже «два» ставить, потому что он, наверное, в физике разбирается, но у меня на физкультуре – полный «труп»! Если к завтрашнему дню не научится на километре хотя бы из пяти минут выбегать,
Но что-то подсказывало мне, что Михалыч блефует, не сделает он такой подлости. Сашка, он же умница, зачем ему физра?
– Нет! Извините меня, но ничего я менять не буду, – закончил я.
– Ладно, ты тоже извиняй, но пободаемся! – Михалыч пошел к калитке, потом вдруг повернулся: – А цвет-то какой у учебника? Вдруг мы выучим и ты передумаешь?
– Цвет – синий, но я не передумаю, – рассмеялся я.
На следующий день, прямо с утра, еще до уроков завучиха пригласила меня в кабинет.
– Вы догадываетесь, зачем я вас позвала? – спросила она так, как спрашивают нашкодившего ученика.
– Нет! Даже никаких предположений, – искренне ответил я.
– Вы Тюленёву действительно «два» поставили? – сразу перешла к делу завучиха.
– Нет, конечно, я ему с удовольствием поставил «пять», он у меня еще на олимпиаду поедет, – не удержался от стеба я.
У моей начальственной собеседницы промелькнула некая тень улыбки. – Вы же понимаете, что речь сейчас о другом Тюленёве.
– Значит, вам Михалыч уже успел настучать? – возмутился я.
– Во-первых, я не думаю, что слово «стучать» уместно в отношении уважаемого и пожилого человека, которого зовут не Михалыч, а Иван Михайлович, во-вторых, попробуйте общаться без уголовного сленга, в-третьих, коли вы уже используете это слово, то должны знать, что оно означает тайное сообщение, а Иван Михайлович ничего не скрывает, а честно пытается помочь своему воспитаннику, о чем он вас вчера и предупредил.
– Простите, – смутился я.
Но, умножив меня на ноль, завучиха не остановилась на достигнутом, из полученной величины она решила взять еще и логарифм. Причем по основанию «два».
– Так вот. Своими «двойками» вы, голубчик, портите нам всю отчетность школы, так как понижаете процент успеваемости. Если вы все же не измените своей точки зрения, то я прошу вас предоставить мне журнал индивидуальной работы с неуспевающими, тематический план дополнительных занятий конкретно с Тюленёвым и все конспекты этих занятий. Кроме того, прошу представить отчет о работе с родителями Тюленёва, так как вы должны были предупредить их недели за две до конца четверти. Все это мне хотелось бы видеть сразу после окончания шестого урока.
– Но у меня нет этих планов, мне никто не говорил, что они нужны, – растерянно пробормотал я. Мои войска были разбиты и в панике уходили за Березину.
– Вот и хорошо, – завучиха облегченно откинулась на кресле, – и не надо. – Спросите еще раз Тюленёва, изыщите в нем, так сказать, умственные резервы. Пусть он о физике лыжного бега расскажет, что ли.
Гвардия, опомнившись от натиска противника, заняла последний рубеж на мосту моих педагогических убеждений.
– Вы знаете, Нина Ивановна, я так просто не могу. Я обещал, что, если он не выполнит моих требований, я ему «пару» вкачу. Он не выполнил. Если я ему сейчас «трояк» поставлю, то как же я его дальше буду учить?