Чтица Слов
Шрифт:
– А книги!
– она глотала окончания.
– Их столько! Десятки! Нет, сотни! Нет, что больше сотен?
– Тысячи, - подсказал Иттан, поглаживая запястье Таи.
– Да-да, тысячи! А ещё я ела пирожное. Оно такое... невкусное, - призналась и тяжко выдохнула.
– Я-то ожидала, что оно будет очень сладкое, а оно почти безвкусное.
Иттан рассмеялся.
– Зачастую в этой части города ожидания не соответствуют действительности.
Тут в дверях показалась Алика.
– Хозяйка зовет, - выплюнула она.
Судя по тому, как служанка пыхтела, пока вела
Леневра вручила Тае мешочек, набитый монетами (девушкапостеснялась пересчитывать те в присутствии хозяйки дома, а потому просто привязала на ремень брюк) и сообщила - впрочем, не сильно-то гостеприимно, - что Иттан и Тая желанные гости в доме рода Рене. После она удалилась по - конечно же - неотложным делам.
Когда Тая передала слова Иттану, тот покачал головой:
– Нежеланные. Скажи-ка, тебе есть, куда идти?
– Ну да.
– Тая взвешивала на ладошке мешок с деньгами, пытаясь определить, сколько внутри.
– Тогда выходим немедленно.
– Он тяжело поднялся, нащупал руку Таи.
Проститься с Рейком не удалось - тот спал под действием какого-то лекарственного снадобья. Потому вскоре Иттан и Тая стояли за воротами. Запах миндальных пирожных и книжной пыли таял под ветрами верхнего города. Вечерело, и звездная ночь расстилалась над столицей.
– И куда дальше?
– Тая растерянно огляделась.
– Куда угодно. Главное - не оставляй меня.
28.
28.
– И всё-таки почему ты не рассказал о себе? Почему не попросил связаться с родителями?
Высоченные дома и каменные ограды верхнего города затерялись за очередным поворотом, и неприметная парочка (мало ли бродяг околачивается в Янге) перебралась во владения средней - принадлежащей лавочникам и многочисленным конторам - части столицы. Ставни позакрывали, на двери навесили тяжелые замки. Рыночную площадь на ночь перекрывала стража. Но Тая и не стремилась пойти у всех на виду. Она выбирала самые неприметные улочки и щели.
– Для родителей я перестал существовать в тот миг, когда гарнизон пал, - ответил Иттан.
– Пойми, мой отец - не обычный вояка, он лучший из лучших. Солдаты слагают легенды о его подвигах. Король лично вручал ему награды. А тут я...
Он замолчал, но Тая не стала выпрашивать подробностей; чувствовала - сам расскажет. Душу вообще сложно обнажать перед кем-то, будь он чужаком или своим, и нельзя требовать выпотрошить её побыстрее.
– Командующий должен сражаться и погибнуть за свой отряд на поле боя, но я струсил, предпочтя сбежать, - резанул Иттан.
– Для моего отца это непростительное преступление. Я должен был умереть со всеми, вот в чем дело.
– Но ты не умер.
– Тая погладила ладонь Иттана, будто уверяя себя: он жив, он настоящий. Он не исчезнет, как магический шарик света, зовущийся «светлячком».
– Твои родители примут тебя.
– Возможно.
– В голосе появилось отрешение.
– Но важны не только родители. От общественного мнения не деться, нет. Только не в столице. Дезертирство - это отпечаток на всей карьере,
– Иттан дернул плечом.
– Да и бес с ней, с женщиной. Но клеймо это не смыть ничем, кроме смерти. Едва я переступлю порог дома, набегут газетчики; люди, некогда звавшиеся друзьями, начнут обходить меня стороной. Не только меня, но и мать, и отца. Зачем жить в вечном угнетении, если можно просто признать: Иттан Берк мертв. Я кто угодно другой. И я живой.
Несправедливо. Ведь он не сделал ничего плохого. Не он убил коменданта, не он пустил подводников, не он вымаливал пощаду, пока те крушили всё подряд. Он просто спасся. И потому должен пострадать?
– Военному совету о произошедшем доложит Леневра Рене. Её сын - лучшее доказательство того, что завеса таит угрозу, и её не страшат клейма позора, - как ни в чем не бывало, продолжил Иттан, переплетая пальцы с Таиными.
– А она спрашивала, как ты ослеп?
Его рука была такой теплой и знакомой, что Тае казалось: она помнит наизусть каждый шрам, каждую впадинку. Помнит родинку у мизинца и вздутую венку, ведущую к запястью.
Кажется, она намертво прикипела к нему. В груди сводило, если Иттан дотрагивался до Таи. Она жадно ловила его поцелуи и с нетерпением ждала, когда он прижмет её к себе. Ей нравилось, как он дышит. Просто нравилось, и всё. Это не описать словами - только покалыванием в пальцах и сладкой судорогой, когда чье-то дыхание касается твоей шеи, и по коже ползут мурашки.
– Я честно признался, что входил в поисковой отряд и рухнул в завесу, спасая тебя. Даже если раскопают записи о назначениях, то откуда им знать, как именно меня зовут?
– Тон его голоса был холоден.
– Знаешь, что ещё странно? Тогда, во время последнего боя, я начал что-то видеть. Тени, очертания - но видеть. Теперь же вновь чернота.
– Он потрогал попеременно левый и правый глаз, будто уверяясь, что они до сих пор в глазницах.
– Что сказал целитель?
– Он долго осматривал меня, даже попытался уличить во лжи, - Иттан хмыкнул, - но в итоге признал: зрение утеряно. Магических причин не уловил, флер истинной силы если и был, то стерся.
– Тая повторила про себя красивое слово «флер».
– Глаза целые, повреждений никаких. Я просто не вижу, и всё.
Но не бывает же, чтобы человек просто так перестал видеть. Ничем не болея. Вошел в завесу зрячим - вышел слепцом. Тае хотелось топнуть ногой и прикрикнуть на богов, что посылают хорошим людям такие испытания, пока плохие здравствуют.
– Так не бывает, - вслух повторила Тая.
– Мы должны найти способ! Я уверена, тебя можно излечить, иначе бы я прочитала о слепоте заранее. Подожди-ка, - она пососала нижнюю губу, вспоминая предсказание.
– Ведь кое-что осталось. На твоих глазах до висков красный след как от повязки.
– Он жжется, - согласился Иттан, проведя по следу пятерней.
– Что если это и есть метка?
Тая пересказала подробно, что именно разглядела в книге. Как перебрасывала буквы, как те нехотя перестраивались, рождая новое слово.