Что предназначено тебе… Книга первая
Шрифт:
Впервые фамилия Таскони появлялась в отправных листах поселенцев, следовавших на Манахату для сбора плациуса: если бы не сам Таскони, Стефано вряд ли догадался бы где искать.
Среди иммигрантов, обхаживавших прииски Манахата-Плэнет, Таскони на удивление быстро отыскал место для себя.
Уже к концу первой весны он собрал людей и отстроил себе поместье, которому могла бы позавидовать добрая половина прибывших туда людей. Поместье это было расположено в населённом аборигенами уединённом месте на пути из Сотто ла Монтаниа через Сьерра-Неви.
Потратив почти все сбережения на дорогу, Таскони прибыл на место без пенни в кошельке, но очень скоро он превратился не просто в
Таскони не пошёл проторенным путём. Он оказался хитрей. Его рабочие не столько искали плациус сами, сколько обеспечивали такую возможность тем, кто хотел в этой лотерее рисковать собой.
Надеясь на новые потоки иммигрантов, он решил устроить лесопильню. Пологие холмы у Сьерра Неви были богаты лесом, а переселенцы нуждались в домах.
В шестидесяти милях от своего форта, на Французской реке, он нашел участок для лесопильни. Доминико договорился с плотником Джоу Моррингом, который занялся возведением лесопилки, а затем и возглавил работы на пилораме*. Морринг нанял четырёх последователей одной из сект Ветров — праведных Ветроносцев, захватил дюжину аборигенов и отправился к Французской реке, где и обустроил лагерь. Для транспортировки брёвен он собрался прокопать канал, по которому впоследствии можно было провести воду.
Уже в темноте первого февраля, закончив строительные работы, Морринг разглядел какие-то сверкающие пятна на камнях. Он отправил аборигена за миской, чтобы было в чем нести обнаруженные блестящие кусочки. Ночью он пришёл к Доминико и сообщил, что открыл месторождение золота.
Это, однако, оказалось не золото — а кое-что ещё.
Когда солнце взошло, рабочий пилорамы закрыл поток воды, чтобы Таскони и Морринг могли обследовать дно. Они вдвоём отправились к желобу, и, когда разглядели золотую пенку, образовавшуюся на камнях, Таскони понял, что перед ним плациус — самое дорогое топливо и самый модный в те дни наркотик в обозримых пределах расселения землян.
Он был уверен, что это плациус, хотя никогда не видел драгоценной плесени в глаза.
Доминико попросил всех молчать и обещал, что всё сделает сам. В тот же день он связался с аборигенами-хозяевами земли, и вместе с Моррингом они взяли в наем на пять лет большой участок — приблизительно десять-двенадцать тысяч квадратных миль, взамен заплатив одеждой — куртками, рабочими штанами, платьями, шалями, поясами, парой десятков мешков фасоли и зерна, уверив аборигенов в том, что такую же плату те будут получать ежегодно до конца договора по найму.
Один из приближенных Доминико совершил поездку в Тремон, чтобы получить право на концессию от губернатора Кэмпбэлла «с целью производства досок, выпаса скота и разработок приисков серебра и олова». О плациусе никто не упоминал.
Кэмпбэлл, однако, передал Таскони ответ, в котором говорилось, что обстановка между Альбионом и Корсикой нынче очень сложна, и помощи от
В течение недели рабочие пилорамы спокойно выполняли свои обязанности, по воскресеньям же бежали на поиски плациуса в реке. Были и такие, кто хотел, несмотря на стабильный заработок, оставить свое рабочее место на лесопилке, чтобы заняться добычей драгоценной плесени. Через десять дней они подобрали рядом с пилорамой несколько больших булыжников, поросших плациусом так густо, что под зеленовато-жёлтой порослью не было видно самих камней. Высыхая на солнце, плациус твердел и приобретал характерный золотистый цвет. Той же датой была обозначена статья в газете «Манахата Таймс», в которой имя Доминико Таскони упоминалось в первый раз.
О том, как Таскони организовал производство и доставку, в архивах не было ничего. В следующий раз он появлялся уже в криминальной хронике рядом с именем Батиста Паско — одного из Манахатских боссов тех лет.
Согласно этим материалам, Доминико Таскони прибыл в Манахату, решив поучаствовать в более серьезной игре, и почти два года провёл тихо, как гласила газета, «желая получше изучить обычаи чужой страны». Он не вызывал интереса ни у кого — ни у мафии, ни у газет, ни у властей. Так было до тех пор, пока Доминико Таскони не оказался на переднем фронте в войне обитавших в Манахате корсиканских семей — на тот момент их было двадцать пять.
В газете писали, что главной ошибкой Таскони было то, что он открыл на окраине Манахаты подпольный завод по обработке плациуса — впрочем, для Стефано вовсе не было секретом, что подобные заводы в те годы открывали все. Законодательство, связанное с плациусом, во-первых, не было отработано. Во-вторых, любая его обработка означала последующую продажу, которая была запрещена: продавать плациус как фармацевтический препарат перестали официально почти сразу же после его открытия, а продажа топлива подпадала под конвенцию о товарах, которыми могли торговать только кочевники.
Сам завод, таким образом, вряд ли мог бы кого-то удивить. Беда, очевидно, заключалась в том, что предприятие это стремительно разрасталось и вскоре стало поставлять плациус во все подпольные бордели Манахаты — а через некоторое время Таскони взялся налаживать экспорт на Корсику и Альбион.
Батиста Паско, державший в своих руках основные экспортные пути, узнал о хорошо налаженном производстве Таскони и понял, кто без его одобрения скрытно снабжает плациусом и его заведения — вытесняя таким образом с рынка его собственных поставщиков. Паско отдал распоряжение своим людям задержать транспорт Таскони, гружёный плациусом, кода тот прибудет в любой из его клубов. Но двое его бойцов, собравшихся исполнить приказ капо, были застрелены при первой же попытке отнять груз. В ответ на это Батиста Паско приказал разделаться с Доминико Таскони.
Все это происходило тринадцать лет назад. К этому моменту среди донов корсиканских семейств Манахаты росло разочарование поведением Батисты. В архивных досье упоминалось о его вспыльчивости, надменности не только по отношению к полицейским, но и к представителям других уважаемых семей Манахаты. Вдобавок к этому Паско стал увлекаться алкоголем и позволял себе приходить на деловые встречи с другими донами в нетрезвом виде.
Всё это приводило к нараставшему неприятию «капо ди тутти капи» даже у тех «людей чести», кто раньше испытывал к нему почтение. А в первую очередь — у тех, кто поднялся в его семье с рядовых пичотти до командиров-капидеччиа. В статьях манахатского ежедневного издания «Манахата Экспресс» отмечалось, что возрастало количество желающих расстаться со своим «капо ди тутти капи». Среди таких оказался и Мариано Лучи.