Цыганские сказания
Шрифт:
Ноги начинают гудеть, а коленки и кисти рук совсем ледяные. Ох, что было бы, не зайди я сначала к тому лысому... Поколебавшись, я стучу в дверь, возле которой меня покинула почти вся решимость.
Мне не приходится долго ждать. Минуты не проходит, как мне открывает рыжий парень, длинный, тощий и нескладный, в вязаной жилетке поверх простой домашней рубашки.
— Вечер добрый?
— И вам добрый, сударич. Не подскажете ли? Я ищу дом с голубым глазом на мезузе, но по темноте никак не могу найти.
Подросток выглядит озадаченным:
— Я такого и не вспомню. Подождите... Маме!
Он
Из мрака прихожей выплывает белёсым пятном рыжая женщина с птичьим лицом, обдавая меня таким густым ароматом свежеприготовленной еды, что в желудке даже вой поднимается.
— Вам чего, барышня? — спрашивает она и, даже не слушая ответа, продолжает:
— Нет у нас такого дома. Меньше сказок читайте. Или берите билет в Прагу. В Варшаве нет такого дома. Ступайте, барышня, домой.
Женщина берётся за дверь, собираясь закрыть её. Я умоляюще поднимаю руку.
— Постойте! Погодите, пожалуйста! А есть ли у вас старьёвщик?
— Барышня, пожалейте человека, он, наверное, ужинать сел. Приходите в Старый Город завтра. А теперь сами идите ужинать.
— Да ведь мне нечего будет есть, если я не увижу старьёвщика, — я заискивающе приподнимаю наволочку с амулетами и вспоминаю о веском доводе:
— А я ведь беременна. Клянусь, с утра во рту ничего не было, кроме одной канапки с колбасой. Сударыня, милая, я вам ручки целовать буду!
Женщина раздражённо поводит плечом:
— Ну, хорошо. Давайте без деревенских штучек, вы в город приехали... Пройдёте вот так наш дом до конца, и следующий тоже, и свернёте налево. Вторая же дверь — старьёвщик. Да не вздумайте ему в ноги кидаться. Доброй ночи.
Она захлопывает дверь, снова не слушая моего ответа.
***
Говорят, что под Капошваром в бродячем таборе заболела цыганка-молодуха. Муж её молился день и ночь, пока, обессиленный, не заснул.
Во сне он увидел большую яблоню, и все яблоки на ней были разного срока: одни едва завязались, другие были молоды и зелены, третьи — алым цветом наливаются. Под яблоней сидят три старика, у каждого борода — по земле стелется. На одном колпак с солнцем, на другом — с месяцем, на третьем — со звездой. Первый свиток держит и читает из него.
— Чья очередь? — спрашивают старик с месяцем и старик со звездой.
— Ибойка, крещёная Штефанией, рождённая под Сэм-Петри.
— От чего умрёт?
— От чахотки-сухотки, лихорадки-злорадки.
Понял цыган, что старики о его жене говорят. Подбежал, в ноги бухнулся, шапку ломает:
— Ой, важные господа, помилуйте, пощадите! Всё за жену отдам, золото и серебро, век служить вам буду, только оставьте её на земле!
Старики недовольны, бороды себе гладят.
— Ты разве не знаешь, глупец-наглец, что жизнь можно только жизнью выкупить?
— Отдам за мою Ибойку своего лучшего белого коня. Как сына его растил, ночью к нему вставал, травой вытирал, водой вперёд себя поил, копыта ему вызолотил!
Старики с солнцем и месяцем спрашивают своего товарища:
— Что, хорош ли конь, под славной ли звездой
Старик со звездой достал свиток, смотрит:
— Лучше не бывает! Ни у одного короля такого красавца нет, как у этого голодранца.
— Берём твоего коня! Только смотри, сделай, как мы велим. С утра пусти его бегать. Он вкруг костра обежит и ногой топнет. Где он топнул, там убей его. Придут к тебе три мужика мясо торговать. Ты не продавай, а наоборот, дай им денег и вели тут же закопать его. Тогда твоя жена жива останется.
Проснулся цыган и скорей коня отвязывать.
Обежал жеребец костёр три раза, встал да копытом в землю ударил. Цыган подошёл и зарезал его. Часа не проходит, появляются три мужика:
— Сторгуй нам конины, цыган!
— Э, нет! Лучше я вам денег дам, а вы его здесь же закопайте.
Закопали они коня, и тут цыган слышит: маленькая дочка его смеётся. Заходит в палатку, а жена на перине сидит, с девочкой играет. Пошла молодуха с тех пор на поправку и выздоровела совсем.
Глава XVIII. «Сахар сладкий, а сыт не будешь». Цыганская народная поговорка
Старьёвщик не отзывается долго. Я даже начинаю сомневаться, есть ли кто-то дома.
— Вечер добрый? — меньше всего мужчина, открывший дверь, похож на представителя одного из самых невзрачных видов предпринимательской касты. Ему слегка за сорок; он не столько лыс, сколько плешив, и заметно это только по седой щетине за ушами. Очки в тонкой оправе, шерстяная жилетка поверх белой рубашки и хорошая, но какая-то спокойная осанка придают ему вид сельского учителя.
— Добрый, сударь. Прошу вас, мне нужен старьёвщик.
— Позвольте, а что же вы не ночью пришли? Я бы тогда уже и спать лёг, а не только ужинать сел. Впрочем, заходите. Кофе?
— О! Спасибо большое! — я, конечно, должна была отказаться, но так хочется хоть чем-то приглушить грызню в желудке! Хозяину даже не приходится указывать мне дорогу: я оказываюсь на холостяцки-лаконичной кухоньке вперёд него, буквально побежав на запах съестного. Старьёвщик держит губы скобкой, но, не делая замечаний, достаёт ещё чашку и блюдце и наливает из блестящего медью кофейника чёрной в полутьме влаги. То ли из соображений экономии, то ли от того, что лампочка перегорела, но на кухне у него свет не горит: немного разгоняет сумрак только жаркое мерцание углей в узкой, вытянутой в высоту печурке. Мужчина подкладывает в жар несколько щепок из стоящего тут же ящика, и они, немного подымив, схватываются огнём. По кухне причудливо пляшут красные отблески, бликуя на боках кофейника и беленьких чашечек, на висящих на стене поварёшках и сковородках, на стёклах очков, делая их непрозрачными. Я жадно и осторожно — лишь бы сразу не кончился! — тяну кофе стоя, не смея присаживаться, пока хозяин доедает бараньи котлетки с постным картофельным пюре. Как там в анекдоте про бедного цыгана — «пил чай с дымом жаркого вприкуску». Как жрать охота, Господи... Может, это беременность усиливает так чувства? У других обоняние усиливается, а у меня — чувство голода.