Дама с собачкой и тремя детьми
Шрифт:
– Я не хочу этого, - брезгливо поморщился Чехов.
"Приняла гостя, потчую его объедками", - тоскливо подумала она.
– Вам надо лечь спать, - сочувственно посоветовал он.
– Гости вас слишком утомили. Вы сегодня не такая, как всегда, и вид у сам равнодушный и ленивый.
Ей и на самом деле было нехорошо, но мысль, что он сейчас уйдёт и они снова расстанутся на неопределённый срок, наполняла её тоской.
– Останьтесь, - взмолилась она.
Наверно, он что-то хотел ей сказать перед уходом, для чего и пришёл. Сев на диван и откинув голову на спинку,
– Помните вы наши первые встречи?
– вдруг спросил он.
Помнила ли она? Да она жила всё время этими воспоминаниями.
Выпрямившись, он пристально взглянул на неё:
– Я был серьёзно увлечён вами. Вы были красивы, трогательны... В вашей молодости было столько свежести и яркой прелести... Я любил вас и думал только о вас. Знали вы это?
Неожиданное признание заставило её замереть. Наверно, ей надо было ответить так же искренне, но не в таком состоянии. Он глядел требовательно и холодно, лицо у него было строгое, и ей даже показалось, что он сердится. Что-то пробормотав в ответ, она замолчала.
– Когда я увидел вас после долгой разлуки, мне показалось, что вы ещё похорошели. Но вы стали другой. Новой, которую надо заново узнавать, и если любить, то по-новому. Тем тяжелее будет расстаться и снова утратить вас.
Голова у неё шла кругом, в глазах темнело.
– Расстаться?
– тоскливо повторила она последнее слово.
Внезапно её осенило: он пришёл лишь затем, чтобы высказаться до конца, покончив с неопределённостью их отношений, и - расстаться.
– Я вас любил, - наклонился он к ней, заглядывая в лицо.
– Но я всегда знал, что любить вас можно только издали, чисто и свято, потому что вы не такая, как многие женщины.
Он взял её за руку и сейчас же выпустил с восклицанием:
– О, какая холодная рука!
Быстро встав, посмотрел на часы:
– Половина второго. Ложитесь скорее спать. Я успею ещё поговорить с Сувориным перед отъездом.
Подняться с кресла у неё не было сил, и она лишь смотрела, как он взял отложенный свёрток с её рассказами.
– Я, кажется, обещал, ещё повидаться с вами, но не смогу. Я завтра уезжаю. Значит, не увидимся.
В глазах у неё темнело, звенело в ушах; вихрем неслись обрывки мыслей, которые она не могла ни остановить, ни понять. С трудом поднявшись на ноги, она пошла его провожать.
– Так не увидимся, - напомнил он в прихожей, уже одетый.
Борясь с дурнотой, она молчала и только вяло пожала ему руку
Заперев входную дверь, добравшись до спальни, она рухнула на постель. Наверно, у неё опасно подскочило давление.
Определённо, эта женщина была из тех, кто может умереть от любви.
Он сказал: "Я ВАС ЛЮБИЛ И ДУМАЛ ТОЛЬКО О ВАС..."
"Я не знаю, как это случилось, но вдруг все мои рассуждения смело, как вихрем. И этот вихрь была моя вера, моя любовь, моё горе.
"Ничего не могло быть понятнее, естественнее и даже неизбежней, чем то, что я полюбила Антона Павловича. Я не могла не восхищаться не только его талантом, но и им самим, всем, что он говорил, его мыслями, его взглядами...
–
"Когда он говорил, хотелось смеяться от счастья. Он.. открывал в душе человека лучшее, и человек неизменно радовался, что обладает такими сокровищами, о которых не подозревал. Я, по крайней мере, всегда испытывала это чувство."
Но за роман, на котором так настаивал Чехов, она так и не принялась. И свой налаженный быт ради любви не поломала. Видно, на роду у неё было написано другое. И, значит, под видом громогласной гостьи-математички к ней явился её Ангел-хранитель.
13. П о с л е д с т в и я
Она призналась сестре в произошедшем накануне.
– Пригласила Чехова домой, когда муж в отъезде?
– не верила ушам Надя.
– На какие глупости ты только способна!
– Мы были не одни, - вяло оправдывалась она.
– И он всё время безбожно скучал у меня.
Днём, оказывается, Чехов заглянул на Стремянную к Надежде Алексеевне проститься, - и , как следствие, виновница переполоха получила записку.
"Многоуважаемая Лидия Алексеевна! Вы не вправе говорить, что я у вас скучал безбожно. Я не скучал, а был несколько подавлен, так как по лиц Вашему видел, что Вам надоели гости. Постараюсь завтра уехать к себе в деревню. Посылаю Вам книжку и тысячу душевных пожеланий с благополучием. Чехов."
К записке прилагалась книжка - новый сборник его рассказов, ещё не поступивший в продажу, с сухой надписью "Л.А.Авиловой от автора".
Она расплакалась: он сердится за её холодность и равнодушие. Он открылся с такой волнующей искренностью и спросил о её чувствах, - а она промолчала. Её полуобморочное состояние он мог истолковать совсем иначе, - как холодность, как равнодушие. С какой обидой отпустил он её ледяную руку! И поторопился уйти. А теперь уезжает. Нет - уехал! Уехал, и не оставил ей возможности признаться так же искренне в собственных чувствах.
На следующий день посыльный доставил ей ещё один пакет. Это были её рукописи и сопроводительное письмо. Она жадно его развернула. Увы, ни строчки о личном. "Несмотря на то, что в соседней комнате пели, оба Ваши рассказа я прочёл с большим вниманием. "Власть" милый рассказ, но будет лучше, если Вы изобразите не земского начальника, а просто помещика. Что же касается "Ко дню ангела", то это не рассказ, а громоздкая вещь. Надо сделать или большую повесть, или маленький рассказ. Резюме: Вы талантливый человек, но Вы отяжелели, или, выражаясь вульгарно, отсырели. Пишите роман. Пишите целый год, потом полгода сокращайте его, а потом печатайте. Вы мало отделываете, писательница же должна не писать, а вышивать по бумаге, чтобы труд был кропотливым, медлительным. Сегодня я остался или, вернее, был оставлен, а завтра непременно уезжаю. Желаю Вам всего хорошего. Искренне преданный Чехов."