Дань псам
Шрифт:
Древние Лиосан были по-своему правы. Справедливость недвусмысленна. Оправдания обнажают трусость, лежащую в основе всякого преступления, череду масок, которые злодей надевает и судорожно отбрасывает. Маска это-не-моя-вина. Маска это-была-ошибка. Вы-не-понимаете и поглядите-как-я-беспомощен и сжальтесь-над-слабым … он может узнать любую личину, безупречно круглые глаза, совершенные в падении в бездонную яму жалости к себе (приходите, всем места хватит!) Милосердие — порок, нежданный миг сомнения, подрывающий громадину безупречного здания справедливости. Маски нужны, чтобы разбудить сомнение,
Сколу не интересно милосердие. Он не видит пороков в своем чувстве справедливости. Преступник уповает на сочувствие праведника и готов использовать это сочувствие, чтобы спастись от уготованной участи. Почему праведный, здравый разумом муж попадает в подобную ловушку? Он позволяет преступникам жить, а они играют по своим правилам, от них не дождешься сочувствия или жалости к врагам. Нет, правосудие должно быть чистым. Наказание священно, неподвластно компромиссам.
Он сделает его таким. Ради этой скромной армии, ради гораздо большей армии будущего. Ради своего народа. Тисте Анди Черного Коралла. «Мы больше не будем гнить. Хватит гаснущих огней, летучего пепла, жизней, впустую растрачиваемых столетие за столетием — ты слышишь, о Лорд? Я заберу твой народ, я свершу правосудие.
Над всем миром.
Над каждым богом и властителем, когда-либо повредившим нам, предавшим нас, надсмеявшимся над нами».
Увидеть их отступающими, кровь на лицах, маски сорваны, жалость к себе гаснет в глазах — и на ее месте рождается огонь узнавания. В этот раз спасения не будет. Пришел конец каждому из них, проклятых.
Да, Скол прочел книги по истории. Он знает про Лиосан, про Эдур, знает все сделанные ошибки, все неверные решения, все пороки сочувствия. Он знает также и истинную глубину предательства Чернокрылого Лорда. Он предал Мать Тьму и всех Тисте Анди. Предал оставленных в Андаре. Нимандера и его родичей.
«Ты, Аномандер Рейк, предал меня».
Солнце садилось. Кольца звенели и звенели и звенели. Внизу соляная равнина блестела в золотом свете, хижины, прилепившиеся у старой линии воды, стали казаться живописными, благо деталей не различить. В середине поднялся столб дыма. Знак жизни. Огни, отражающие приступ тьмы. Но это не надолго. Это никогда не длилось долго.
Верховная Жрица оттолкнула тарелку. — Хватит, — сказала она. — Еще кусочек — и я лопну. — Аколит первого уровня присела, подхватывая тарелку, и поспешила прочь с такой поспешностью, что чуть не вывалила на пол гору пустых устричных створок. Откинувшись на спинку стула, Верховная Жрица вытерла с пальцев масло. — Типично, — обратилась она к полудюжине сидевших за столом сестер. — Сети притащили внезапное, неожиданное богатство, но что мы делаем? Пожираем целиком.
— Куральд Галайн продолжает преподносить сюрпризы, — ответила Третья Сестра. — Почему бы не ожидать новых?
— Потому, милочка, что все когда-то кончается. Харкенас некогда окружали леса. Пока мы не вырубили их.
— Мы были молоды…
— Это было бы хорошим оправданием, — оборвала ее Верховная Жрица, — если бы мы в старости не повторяли те же дурацкие ошибки. Погляди на нас. Завтра обнаружим, что одежда стала тесной. Обнаружим, ужасаясь,
Ну, проповедь окончена. Кто-нибудь, налейте чая.
Прибежали новые аколиты первого уровня.
Звяканье колокольчика предшествовало явлению из коридора храмовой стражницы. Женщина в кожаном мундире поверх чешуйчатого доспеха вошла строевым шагом, замерев перед Верховной Жрицей. Склонила скрытое решеткой шлема лицо и что-то прошептала на ухо. Губ не было видно, так что разобрать смысл сказанного не смог бы никто.
Верховная Жрица кивнула и жестом велела стражнице выйти. — Вторая и Третья Сестры, оставайтесь на местах. Остальные, унесите свои чашки в Неподходящий Сад. Шестая Сестра, там ты можешь не прятать эту фляжку. Угости всех, ладно?
Дверь открылась снова; стражница вернулась, сопровождая старую женщину человеческой расы, опиравшую изрядный вес тела на две трости. Пот пропитал просторное платье подмышками, на груди и даже в паху. На лице читались тревога и неуверенность.
Третья сестра без лишних слов встала, отодвинула от стены скамейку и поставила перед гостьей.
— Прошу садиться, — сказала Верховная Жрица. Увы, она могла сейчас думать только о двух дюжинах слепых раков, каждый величиной с пол-омара, которых она съела с подливой из топленого масла. «Удовольствие до боли. А потом мы жалуемся на дурные обстоятельства».
Бормоча благодарности, старая женщина плюхнулась на скамейку. — Рада представиться, — пропищала она. — Я ведьма…
— Знаю, — прервала ее Жрица. — Этого титула будет достаточно, как и моего. Вы совершили трудный путь, так что могу заключить: вести будут критически важными.
Торопливый кивок. — Культ Искупителя, верховная Жрица, стал… испорченным.
— И кто проводник этой порчи?
— Ну, это сложно сказать, видите ли. Была одна Верховная Жрица… о, она не любила такого титула, как и сопряженных с ним обязанностей. Но никто не смог бы отрицать природного авторитета…
— «Природный авторитет», — сказала Жрица. — Мне эта фраза нравится. Извините, можете продолжать.
— Разбойники захватили лагерь пилигримов. Есть концентрированная форма напитка, называемого келик — не знаю, знакомы ли вы с ним?
— Да, знакомы.
Еще один быстрый кивок. — Сэманкелик. Слово пришло из диалекта Божьей Тропы. «Сэман» значит «умирающий бог», а «келик»…
— Кровь.
Вздох. — Да.
Вторая Сестра откашлялась и поинтересовалась: — Вы, конечно, не намеревались сказать это в прямом смысле?
Ведьма облизнула губы — действие скорее инстинктивное, нежели ироническое — и ответила: — Я применила некие… искусства… изучая сэманкелик. У него есть неестественные свойства, будьте уверены. Так или иначе, разбойники овладели душами пилигримов. В том числе и Селинд, Верховной Жрицей Искупителя.
Заговорила Третья Сестра: — Если мерзостное питье кем-то благословлено, этот некто мог вложить в него ядовитые свойства с целью развращения поклонников Искупителя. Если кто-то преклоняет колени перед Сэманкеликом… ну, никто ведь не может поклоняться двум господам, верно?