Дарханы. Академия Четырех богов
Шрифт:
Только вот жжение от верёвки на запястьях было настоящим. И тупая, вязкая боль в плечах, и горечь во рту. Всё настоящее. Я щурилась на свету и спотыкалась, похоже, на каждом шагу, а спутанные пряди волос, выбившиеся из косы, лезли в глаза, и я даже не могла их сдуть или убрать.
И кто теперь будет меня судить?
И где Бьёрн?..
Как в бреду, я дошла до площади, на которой когда-то происходил отбор в команды, а теперь она казалась священным кругом для жертвоприношения. Ноги ступали невесомо по пыльной земле, как будто я была не собой, лишь
Толпа уже собиралась, я сощурилась и огляделась исподлобья. Да ну, надо же! Значит, смерть Энарийского короля — для вас ничего не значит. Император тогда так холодно сказал: «Он погиб».
А вот смерть Кьестена де Торна — вот это событие! Монастырь гудит, как улей, и каждая тень сегодня вдруг чувствует себя судьей. “Дарханы проголосуют”, — сказал в ночи бородатый. Неужели все, даже ученики?
Тавиан сказал бы, что я как всегда: знаю, как привлечь внимание к своей персоне и получить главную роль вечера благодаря своим шуткам и огненному нраву. О да. Только сцена — не сцена, а помост, почти эшафот. И публика — молчит.
Такую роль, как сегодня, я не выбирала, и теперь каждый, кто сидел на высоких холмах, что окружали площадку с ровной, вытоптанной землей, смотрел вниз — на меня, чьё имя уже занесли в список виновных.
Кружилась голова, то ли от голода, то ли от свежего воздуха после удушающей пещеры, то ли от страха, то ли от осознания, что всё это — не сон. И я всё ещё не знала, что будет дальше. Кто вынесет приговор? Император? Настоятель монастыря?
Интересно, какой он — этот настоятель: мудрый и жестокий старец, каким был Кьестен? Всё ещё не верилось, что старика больше нет. Что он не сощурится гневно, не процедит что-то о том, как я снова бездарно трачу время и не вкладываюсь в занятия. Что не усмехнется краем губ, когда я посмею задать вопрос или буду противоречить.
В памяти вспыхнули его мёртвые глаза и безжизненное тело. А потом и мой собственный шёпот после унизительного занятия: “Что б ты сдох… ненавижу!”
Меня передёрнуло от мысли, что это я своими мыслями и пожеланиями навлекла на учителя гибель, и я резко встряхнулась, прогоняя морок. Я не виновна в его смерти, что бы я ни чувствовала тогда! Я не бог, чтобы решать, кому жить, а кому умирать.
Наставники монастыря поднимались на холм и вставали напротив меня, храня почтительное молчание. Я горько хмыкнула. Спасибо и на этом! Хоть когда-то ваш хваленый самоконтроль и умение управлять своим телом и эмоциями идут на пользу — вам хотя бы хватает духу молчать и не высказывать своего отношения ко мне и всему этому ложному делу.
Я не могла разглядеть их лиц — солнце слепило, заливая меня светом, как будто я стояла под линзой, как под увеличительным стеклом. Они в тени — я на свету. И именно свет будто делал меня уязвимой, подчёркивал каждую частицу пыли на одежде, каждую ссадину на лбу, трещинку в голосе, которым мне предстояло говорить и оправдываться за то, что я не совершала. И ведь с первого дня в Сеттеръянге на меня смотрели, на меня показывали
Кажется, где-то там замер и Бьёрн, но я боялась искать его глазами и смотреть на него, чтобы не подать виду, чтобы не выдать свои чувства, которые всё ещё так плохо держу при себе.
Мужчина, который готов отвернуться от того, кого любит, лишь потому что ему приказали.
Тот дархан, что привёл меня из темницы, воткнул меч в землю — как будто знак начала. Гул толпы был тихим, тянущимся, шорохом волн. И когда заговорил Матисьяху, один из наставников среднего потока, его голос прозвучал сухо: “Сегодня мы доверимся воле Четырёх богов…”. Я не сразу поняла, что он говорит обо мне, моё имя плавно легло в воздух где-то между словами: "проверим", "строго", "справедливо".
— Так в чём меня обвиняют? — проговорила я сипло, но в этой тишине голос прозвучал так, что его было слышно, наверное, и самому императору.
А вот и он… На центральный холм в окружении стражи поднялся Сиркх, и весь монастырь благоговейно замер, как перед божеством, что посетило землю, спустившись с космических просторов. Солнце сияло прямо за его фигурой, и он предстал передо мной силуэтом, окутанным дрожащей дымкой.
И колени мои задрожали тоже, а ноги ослабли, и я с трудом удержалась от того, чтобы опуститься на колени.
— Убийство, которое случилось вчера, не несчастный случай, — заговорил величайший правитель современности, император самого Иввара. Его голос был глубокий, низкий, гортанный — и мой показался на его фоне слабым блеянием. — Наш почтенный слуга, проводник Четырёх богов, Кьестен де Торн погиб от рук тех, кто затаил в сердце тьму. Путь к Великому Духу труден и полон испытаний — и многие оступаются и падают к подножию великой лестницы. И в этом падении забирают с собой тех, кто недостаточно окреп, чтобы противостоять искушению… сдаться.
Солнце зашло за голову императора, и я наконец смогла различить черты его лица. Да него мне было шагов двадцать, но даже отсюда я видела и светло-небесную радужку, и тёмные брови над проницательным взглядом, и слабо изогнутую дугу губ. И даже вертикальную морщину на переносице, будто всё это казалось ему не столько трагичным, сколько досадным. Или даже… разочаровывающим.
Столько лет растить сильнейших магов, делать из них наставников — чтобы лишаться в самый неподходящий момент, когда нужно больше дарханов и больше обученных одаренных. Верно?
— Я не виновна в смерти Кьестена де Торна, — на удивление самой себе я проговорила громко и достаточно звонко. — Но есть те, кто хочет переложить на меня вину за это…
Осуждающие взгляды дарханов и учеников давили и теснили дальше к краю площадки. С обрыва посыпались по ветру мелкие камешки и сухая пыль. Казалось, ещё немного — и обвинительный приговор, сорвавшись с уст императора, столкнёт меня с края в пропасть. Чтобы я закончила свой путь так же, как мой наставник, на которого я якобы подняла руку в гневе и ярости, не сумев удержать дар.