Давай сыграем… в любовь…

Каблукова Екатерина

— Кто это сделал?

Она буквально швырнула платье на пол. Банты отлетели. Девушки охнули, вскочили и начали рассматривать платье, украдкой обмениваясь ехидными взглядами, которые не укрылись от разгневанной Амалии. Графиня Ольшанска подошла и тоже взглянула на испорченный наряд, затем повернулась и направилась к горничной, стоявшей за спиной своей госпожи.

— Глупая гусыня! — женщина размахнулась, намереваясь влепить Герде пощечину, — Испортить наряд контессы!

Служанка невольно отшатнулась.

— Вы забываетесь,

графиня! — Амалия резко перехватила статс-даму за руку, — Не смейте поднимать руку на моих слуг!

— Моя дорогая, но эта девка… — та приторно улыбнулась, — Посмотрите, что она сделала с вашим платьем!

— Она лишь перешила ленты вчера вечером, а вот что сделали другие? — возмущенно сказала девушка, с грустью смотря на наряд. Она ведь даже ни разу не надела это платье, сшитое почти накануне отъезда. В том, что наряд испортил кто— то из фрейлин, Амалия не сомневалась. Возможно, это была даже сама графиня Ольшанска, которая вновь продолжала что-то говорить об императоре, о чести, о помолвке. Девицы ей вторили, иногда добавляя ехидные реплики.

— Хватит! — не выдержала Амалия, — Вон отсюда! Слышите! Немедленно все вон!

Царственным жестом она указала на дверь.

— Но, дорогая… — графиня изумленно посмотрела на девушку. Та упрямо вздернула голову:

— Я вам не дорогая! И не смейте никогда больше обращаться ко мне в таком тоне! Я не желаю видеть вас во дворце!

Графиня округлила свои и без того круглые глаза, внимательно посмотрела на Амалию:

— Ах, даже так… — протянула она, — Ну что же… Вы сами так решили…

Не говоря больше не слова, она вышла.

— Вы тоже! — обратилась Амалия к фрейлинам, — Ваша служба при дворе закончена!

Притихшие девушки последовали за статс-дамой. Амалия повернулась и заметила, что Герда подняла злополучное платье и рассматривает его, решая, возможно ли что-то исправить.

— Да выбрось ты эту тряпку! — почти выкрикнула Амалия. Служанка вздрогнула, и девушка глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, — Прости, я просто…

— Ничего, — отложив испорченный наряд, та подошла к госпоже, которая опустилась на кресло, — Надо подумать, в чем вы можете сегодня пойти.

— Какая разница, — она махнула рукой, — Уверяю тебя, чтобы я ни надела, это будет очередным поводом для сплетен, что же касается императора, то он заметит меня, лишь если я явлюсь полностью обнаженной.

— А вам так хочется, чтобы он заметил? — Герда внимательно посмотрела на девушку. Та задумалась, вспомнив вчерашний разговор с Рудольфом, и не ответила. Впрочем, служанка рассудила, что её госпожа просто слишком расстроена порчей платья.

— У вас еще есть фиолетовое, — напомнила она, с серебряной вышивкой, оно самое темное.

Амалия покачала головой:

— Нет. Я надену голубое, которое без оборок. И шаль из алассоннского черного кружева.

— А украшения?

— Обойдемся без них, в Империи траур, — девушка

встала и обреченно взглянула на служанку, — пойдем, пока с остальными нарядами ничего не случилось.

Несколькими часами позже Амалия стояла в гардеробной и с какой— то тоской рассматривала себя в зеркало. Оттуда на нее смотрела достаточно высокая худая девица, чьим единственным украшениям были каштановые волосы, сейчас уложенные в затейливую прическу. Большие серые глаза, странные губы: верхняя — тонкая, а нижняя, наоборот, пухлая, да, ей было далеко до тех красавиц, которые… Поняв, что опять думает об императоре, Амалия с досадой отвернулась

— Может быть… — Герда поднесла шкатулку с украшениями, но хозяйка покачала головой:

— Нет, — взглянула на часы, стоявшие на каминной полке, — Пора идти.

Служанка накинула ей на плечи шаль из ажурного кружева, которое, спускаясь до пола, почти полностью закрывало платье, создавая иллюзию чехла.

Амалия прошла в гостиную и присела на край кресла, пытаясь успокоиться. Дрожащей рукой, затянутой в серую перчатку, знак траура, разгладила ткань юбки, поправила шаль. Полюбовалась, как ложатся черные узоры на голубой муслин. Черное на голубом, словно отражение её жизни.

Девушка прекрасно понимала, что многие продали бы душу, чтобы оказаться на ее месте. Но сейчас она сама была на грани того, чтобы продать душу любому, кто поможет ей избежать ненавистного замужества и уехать из империи. Жаль, что никто не хотел купить эту душу.

Никто, кроме Рудольфа. Сегодня они окажутся связаны обещаниями, которые через две недели обернуться для нее кандалами. Её просто продали, обменяли на безопасность небольшого герцогства от грозных соседей. Что ж, таков удел всех дочерей правителей, остается только смириться и достойно играть свою роль, хотя от тоски хотелось завыть.

В дверь постучали, затем створки распахнулись, и в комнату, позвякивая серебряными шпорами, очередная дань моде, вошел император. Девушка бросила на него пристальный взгляд. Если не считать кругов под глазами и некоторой затуманенности взгляда, ничто не напоминало в его облике о вчерашних возлияниях, которые, она знала это от Герды, подслушавшей разговор двух лакеев, продолжились до глубокой ночи. Как всегда, Рудольф был в белом мундире с траурной повязкой на рукаве. За ним тенью следовал ухмыляющийся барон Фриш.

— Добрый вечер, — очень тихо, словно громкие звуки причиняли ему беспокойство, поздоровался Рудольф и бросил непонимающий взгляд на синее платье, все еще лежащее на полу. Вздернул бровь, — Вам не хватает гардеробной?

— О, это всего лишь испорченное платье, — вместо положенного реверанса, Амалия протянула ему руку для приветствия. Император как— то странно посмотрел на свою невесту, затем, под очень заинтересованным взглядом своего адъютанта, очень медленно склонился, едва коснулся губами кончиков ее пальцев и так же медленно выпрямился.