Делай, что должно

Нерода Маргарита

— И напрасно нас в дивизии стращали, кадровый, кадровый. Он вежливый, не чета полковнику. Никого не разбранил, вон даже Федюхин при нем ворчать перестал, — рассказывала Баба Настя.

— А кто первый трещал, что вот мол, прислали нам какого-то деда, — поддела ее Борщева, — Дед-то еще ого-го оказался!

Самый кадровый из всего состава лейтенант даже не догадывалась, что случайно дала командиру медсанбата прозвище из тех, что держатся крепче любых погон.

— А хоть бы

и дед! — отпарировала Баба Настя, — Старый конь борозды не испортит!

— Но каково вспашет? — спросила аптекарша.

— А каково вспашет, ты скоро сама почувствуешь, — ответила Борщева, — До глубины души. Я посмотрела и как он за ящики берется, и как за книги. Есть у него что-то темное в биографии, как пить дать есть. Но работать будет так, что пот градом. Со всех.

— А говорила — “звезд с неба не хватает”!

— И сейчас повторю. Не хватает. Не всем за звездами прыгать, надо кому-то и землю пахать. Насчет звезд не скажу, а медалями при нем нас не обнесут.

— А я сразу понял, что новый командир хорош будет, — со значением заметил Петрушин.

— Это как же ты понял, Кузьма Васильич?

— А он с бородой.

Петрушинская борода до сих пор была на весь медсанбат единственной. И из-за нее с прежним командиром у бывшего сельского фельдшера шли постоянные баталии. Уж на что деликатным и мягким был покойный доктор Левин к армейским порядкам, ко всему, что касалось медицинской части, он был строг и растительность на лице у личного состава считал недопустимым для медработника излишеством даже в мирное время.

Петрушин сопротивлялся как мог. Уверял, что при должном соблюдении чистоты борода работе нисколько не помеха, а его, коренного сибиряка, просто земляки не поймут, коли кто увидит бритым.

— Ведь я же чистоту блюду не хужей Настасьи. У ней вон какая коса, моей бороды в три раза длиннее. Но ведь всякий раз, не во грех будь сказано Лев Михалычу, обязательно спросит меня: ну, Петрушин, когда же ты, брат, побреешься? Ты же чай не поп, зачем тебе на фронте борода? Так точно говорю, не поп. Но прошу снисхождения.

Увидав нового командира при бороде и усах, Петрушин ни минуты не сомневался, что теперь от него никто не будет требовать побриться.

— А если новый начальник решит, что больше одной бороды на батальон не положено? Что это только старшему комначсоставу такое можно, а остальным — зась? — не утерпела Баба Настя.

— Да лешак тебя забери, болтаешь невесть что!

Начавшийся было спор прервал повар, молодцеватый, широкий в кости сержант. Подошел, вежливо попросил у Петрушина табачку и затянувшись, спросил:

— Кузьма Васильич, я к тебе по делу. Ты в коровах понимаешь?

— Тебе подоить

ее аль как?

— Да нет, доить уже поздно. Зарезать.

Петрушин нахмурится:

— Погоди, откуда корова? Снабженцы нам мясное довольствие своим ходом пригнали? Аль ты ее свел у кого?

Повар даже обиделся:

— Товарищ лейтенант, я вам что же, махновец какой? Свел! Корова законная, на нее бумага есть.

— Бумага, говоришь? — недоверчиво протянул Петрушин, — Ладно, давай, показывай, что за бумага, и что за корова.

Черная с белыми пятнами корова, худая и голенастая, с тощим выменем, стояла за кухней, привязанная к березе за рога и время от времени мотала головой, пытаясь высвободиться. Потом протяжно, уныло замычала. Этого было достаточно, чтобы на нетипичные для подразделения звуки к кухне вынесло капитана Федюхина. На этот раз не в ботинках, а в сапогах, не хромающего, бодрого и очень озадаченного увиденным.

— Эт-то что такое?! Зубков, какого чер… То есть, доложите, что в расположении делает животное?

Повар вытянулся как положено и объяснил, что со снабжением худо, а потому он при помощи местного населения постарался разжиться мясом.

— Что значит, “при помощи местного населения”? Что вы тут за самоуправство разводите?!

— Никак нет, — упрямо повторил повар, — Все законно.

— Законно?! — Федюхин аж закашлялся от возмущения, — Вы чужую корову отобрали, Зубков! Как это можно сделать законно?

— Не отобрал, а конфисковал. У бывшего полицая и пособника. Я и расписку взял.

— У кого, у пособника?

— Нет, у колхозников. Все как положено.

В расписке, составленной на куске газеты поперек печатных строк, значилось, что правление колхоза в лице таких-то и таких-то товарищей подтверждает, что корова конфискована у бывшего полицая, изменника Родины, и забрана в пользу госпиталя. А сам бывший полицай народными массами изловлен и посажен под караул до прибытия товарищей Особенного (зачеркнуто, рукой Зубкова поправлено на "Особого") отдела. Далее стояло три подписи.

— Этой коровы мне хватит всех накормить, и раненых, и персонал, — резонно объяснял повар, — Мне, товарищ капитан, я извиняюсь, в кашу последнюю гармонь для жирности положить что ли, пока наша служба снабжения в разум придет?

— Вы мне эти остроты бросьте! А о своей самодеятельности немедленно доложите командиру!

К удивлению Федюхина, Алексей Петрович выслушал подробный доклад повара без особого неудовольствия. Даже улыбнулся, изучая составленную колхозниками расписку.

— То есть, товарищ сержант, вы эту корову в порядке шефской помощи получили?